Стеклянная любовь

Хотя если послушать разговоры других девчонок о том, какие у них соседки, Кира кажется сущим ангелом. Максимум, что она сделала, так это выкинула мои тетради с конспектами из окна, я же в отместку за это выпнула ее за дверь. Где она ночевала я не в курсе. Мы тогда больше месяца вообще не общались. Надо сказать, что никто из нас не жаловался комендантше. Мне было просто некогда, да и не привыкла я к тому, чтобы бегать и ныть кому-то в жилетку, а вот почему Кира молчала, не знаю. Все наше общение сводится к колкостям в адрес друг друга и ругани.

— Ну вот, что я говорила, – насмешливо бросает она. – Ты когда читаешь свои конспекты, никого не видишь и не слышишь. Типичный ботаник.

Я мельком взглянула на Киру, которая сейчас наносила румяна, и сказала:

— Клубы, тусовки, походы по магазинам и бесконечная череда парней – это, конечно же, настоящая жизнь.

— Попробуй на досуге. Хотя о чем это я, у тебя же расписана каждая долбанная минута твоего идеального дня.

Я только пожимаю плечами и снова сосредотачиваюсь на конспекте. Что сказать. Я, правда, не видела этого всего или старалась избегать. На самом деле, я не чувствую себя ущемленной тем, что никогда не набухивалась в клубе, а выходные проводила за работой или учебой, но все-таки мне было интересно. Нет. Не набухаться. Этого я в своей жизни видела предостаточно. А вот сходить в клуб, чтобы просто потанцевать, я бы хотела, или просто сходить по магазинам, чтобы не задумываться о деньгах.

Почитать я так и не смогла. Быстро скидываю все в рюкзак и несусь в универ. Нужно еще забежать в деканат за журналом и заполнить его. Все-таки я староста группы, а преподаватели уже недовольно смотрят на меня, когда видят пустой журнал.

Бегу в универ и вспоминаю, что я сегодня должна успеть сделать. Журнал сделаю и на парах, потом нужно будет забежать в ректорат и подать заявление на конкурс. Я прошла отборочные и теперь соревнуюсь с другими студентами из других университетов в творческом конкурсе. Потом на смену в кафе, а затем учеба и еще раз учеба.

Единственное, о чем я жалею, живя в общаге, не считая Киры, конечно, это отсутствие ванны. Иногда я прямо мечтаю о том, чтобы поваляться в пенной воде.

Эх…Мечты, мечты. Сейчас они кажутся несбыточными, но кто знает, как повернется твоя жизнь завтра.

2. Глава 2

Ольга

Я иду по коридору после второй пары и вижу знакомую макушку. Она-то мне и нужна. Зову ее, зову, а она никак не реагирует. В последнее время Аня витает в облаках. Постоянно о чем-то думает и отвечает невпопад. Я пыталась спросить, в чем дело, но она только отмалчивается. С Аней мы быстро сдружились. Я не могу сказать, что она моя лучшая подруга, но то, что она мне близка, это точно. Мы обычно всегда сидим вместе на общих  семинарах и лекциях, а так учимся в разных группах.

— Ковалева! Ну ты оглохла что-ли? Я тебя зову-зову, а ты не слышишь! – догоняю ее и трогаю за плечо.

— Чего тебе, Свиридова? – бурчит она.

Ну вот. Она опять без настроения.

— Как это чего мне?! Ты мне обещала, что придешь на репетицию! – напоминаю я ей. У меня тоже утро не задалось, поэтому и отвечаю ей нервно.

Аня продолжала пялиться на меня, поэтому я психанула и как следует встряхнула ее.

— Ковалева, ты че под наркотой какой-то?! – прошипела я.

— Ты сдурела? – наконец-то, очнулась Аня.

— Тогда чего ты так пялишься на меня, будто бы увидела в первый раз?

— Думаю, что твои глаза не могут иметь такой цвет, и ты носишь линзы, но как-то это скрываешь.

Я закатываю глаза и фыркаю. Опять она за свое.

— Я тебе уже 1000 раз сказала, что это мои глаза и даже показывала, что линз на мне нет, тыкая себе пальцем в глаза, отчего у меня потом они воспалились и болели!

— Ладно-ладно. Сдаюсь. Это твои глаза. Но они так жутко отвлекают от того, что ты говоришь. Поэтому когда ты хочешь серьезно поговорить с кем-нибудь, отпускай глаза вниз, чтобы тебя услышали.

Я аж опешила от такой наглости. Мои глаза – это то, что я ненавижу и люблю одновременно в себе. Меня с детства ненавидела собственная мать за цвет глаз. Они напоминали ей моего отца, который бросил нас, когда я родилась, или он умер. Моя мать непостоянна в своих историях по поводу него. Раньше часто спрашивала ее об этом, но она постоянно говорила разные версии. Уже когда выросла, я поняла, что она либо не знает, что с моим отцом, либо не хочет мне говорить, а может все вместе.  Я перестала спрашивать про него, потому что после этих вопросов у матери случался приступ бешенства, в котором она запросто могла меня ударить или швырнуть.

— Мне, конечно, много чего говорили про мои глаза, но чтобы вот так.

— Да шучу я, шучу, – похлопала она меня по плечу. – А на репетицию я не пойду. У меня сейчас философия, а ты же знаешь, что препод меня не отпустит.

— Ковалева, у тебя реально проблемы с головой и с шутками. В последнее время от тебя вообще все шарахаются, – бурчу я.

— Настроения нет, – отмахивается она.

— У тебя оно вообще непредсказуемое, это твое настроение скачает, как у беременной.

Я пригляделась к ней еще раз и внимательным взглядом оглядела ее фигуру. Вроде ничего не поменялось.

— Я не беременна, если ты об этом.

Я облегченно выдохнула, а Аня спросила:

— Так что там с репетицией-то твоей?

— За это не переживай. Я сейчас все решу, – сказала я.

Я быстро забежала в аудиторию и подошла к преподавателю по философии, который готовился к паре. Несмотря на то, что многие студенты его недолюбливали, у меня каким-то образом получилось найти с ним общий язык, поэтому труда не составило, чтобы быстро отпроситься у него с пары, пообещав, что принесу приказ от ректора.

— Неужели отпустил? – спрашивает удивленно Аня, когда я подхожу к ней.

— Ага.

— Но как у тебя получилось? Он же даже пропуски по болезни за уважительную причину не считает!

— Я просто сказала ему, что у меня приказ от ректора.

— Но у тебя же его нет!

— Будет, – уверенно говорю я, и мы идем в актовый зал на репетицию.

Я обо всем забываю, когда оказываюсь на сцене. Существует только музыка, и я. Никого не слышу, никого не вижу, ни о чем не думаю. В этот момент я как будто попадаю в другую реальность.

Я пела, сколько себя помню. Мое самое яркое и запоминающееся воспоминание из детства – это то, как я однажды, сидя в песочнице, где меня оставила мама, начала потихоньку напевать песню, со временем голос мой звучал громче и громче, а вокруг песочницы собирались вольные слушатели. Мне было так приятно, когда люди начали хлопать мне и подпевать, что я пустилась еще и в пляс, а петь стала еще громче. А громкие аплодисменты после того, как я закончила, вообще привели меня в восторг, но я только важно поклонилась своим зрителям, представляя себя, по меньшей мере, примадонной. Помню, как меня переполняла гордость и чувство, будто бы весь мир у моих ног.

— Ну как? – спросила я Аню после репетиции.

— Классно. Только вот я не поняла, зачем ты меня притащила сюда? Я же все равно ничего не понимаю, только слышу, что ты хорошо поешь, и все.

— Мнение со стороны тоже важно, – отмахнулась я от Ани.

Чушь полная. Я знаю, что неплохо пою, не Уитни Хьюстон, конечно,  но кое-что умею. Я трезво оцениваю свои возможности, да и карьеру певицы я для себя не рассматриваю. Мне достаточно вот таких выступлений. На большее я сама не потяну. Да и нужен продюсер, больше времени на это все, которого мне итак не хватает. Уверена, что свяжу свою жизнь с юриспруденцией. Конечно, в детстве мечтала о карьере певицы, большой сцене, но с возрастом все мечты обратились в пыль.

На самом деле от Ани мне нужно было кое-что другое. Очень нужно.

— Тааак. В чем дело? – спрашивает Аня.

— Ни в чем. Просто попросила подругу помочь мне. Это что преступление? – тараторю я.

— Быстро признавайся, иначе платье не дам для выступления, – пригрозила она мне.

А вот это уже свинство.

— Бесчеловечная! Вспомни, сколько я тебе домашек дала списать! А сколько контрольных по экономике помогла сделать?

— Ты мне зубы не заговаривай, а признавайся, в чем дело?

Я тяжело вздохнула. Не так я себе представляла этот разговор.

— Помнишь, Костю, который помогал мне песню записывать? – начала осторожно я.