Молча наблюдала, не решаясь почему-то высмеять или усомниться. Сейчас я как будто бы вернулась в детство, когда отчаянно верилось в волшебство и магию.
«Хочу чудес!»
— Пей, внученька, — ба налила чай в две глиняные кружки, расписанные старинными символами и симпатичными цыплятами, — пей.
Замотавшись в простыню, уселась за стол, где вместе с чаем на белой скатерти стоял мёд, пироги, малиновое варенье. И так было уютно, тепло и спокойно, как давно не было.
— А это, — бабуля протянула тоненькую цепочку с аккуратным медальоном, — подарок. Как будешь в логове том кощеевском, носи не снимая. Там — ткнула пальцем на медальон, — адамова голова, корень сильный, чародейский, поможет нечисть затаившуюся и вражескую увидеть. Убережёт.
— Спасибо, родненькая, — чмокнула бабулю в морщинистую щёку, — хорошо, что трава, а не зуб, да?
Бабушка шутку не оценила, покачав головой.
— Пей сбор да спать укладывайся, — ворчливо поторопила она.
Сделав осторожный глоток, приготовилась к тому, что странный чай будет горчить, ведь столько там было намешано с щедрой бабкиной руки, но, к удивлению, он был практически прозрачным, сладковатым и очень ароматным.
— Хор-рошо-о-о, — протянула, довольно жмурясь. — Осталось только выспаться.
К ночи, нежданно-негаданно, разразилась гроза, и когда я, разморённая, лежала в тёплой постельке, почти провалившись в сон, в грозовых всполохах чудилось мне странное: и сон то был, и не сон одновременно. Встать хотела, но не могла, слово сказать — а язык будто бы к нёбу прилип. Зато видела и слышала ясно, словно что-то дополнительно во мне подключили: по моей комнате деловито расхаживал Васька, за ним бочком, периодически сбиваясь с шага и подпрыгивая, плёлся Яким. Котейшество раздражённо дёргал хвостом, ворча:
— Где вы Ягу размалёванную видели? Понабивала претани* (Претани (кельт. pretani) —раскрашенный, татуированный. — Прим. авт.), небось и на срамных местах пустого места не оставила. Ну не дура ли? — спрашивал он ворона. — Вот скажи, ну какая она знающая? Магии в ней на ноготок, а дури на целую голову!
Но ответил ему не птиц, а как будто бы сам дом, почему-то женским голосом:
— Всё равно наше дело — беречь девочку, Навь не отпустит, как только почувствует, да и остальные… охочие. В наши дни ребёнок Иноземья — редкость и ценность, самое дорогое сокровище обоих Миров. А она молодая ещё, не инициированная. Вот поживёт, воздухом нашим подышит, да по дорожкам побродит — вернётся всё. Не серчай, Васиссуарий Венедиктович, всему своё время. Что до претани, так сами мы и настояли, вон заговорный щит держит как, комар носа не подточит.
Васька горестно, совсем по-человечески, вздохнул:
— Ну на кой ляд остальное-то домалёвывать было?!
— Мода такая, — важно добавил Яким. — Мода-а.
— Тьху, а ты, смотрю, экспертом заделался, а, Яким? — Котейшество не то плюнул, не то чихнул. — А завтра она в гнездо разврата пойдёт, между прочим! Там таких — кукол размалёванных — через колено и …
— На руку всё, хорошая маскировка, батюшка, — пророкотала изба. — Никто не поймёт сразу, а нам — время на подготовку. Девочка не пустоголовая, вон сколько годков-то набежало, а душа и тело чисты, мужчины не знавши.
— Кто знает, к добру ли, — продолжал ворчать пушистик. — Так её ценность ещё больше возрастает. Одна надежда на то, что хоть тут поможет размалёванность её. — Кот прыгнул на кровать и, приложив лапу к моему лбу, словно мерял температуру, заглянул в осоловевшие глаза, изрёк: — Спи, малахольная, рано тебе слушать разговоры Древних. Спи.
«Чудно-о», — подумалось мне напоследок, перед тем как я действительно провалилась в сон.
В то же время, загородный комплекс «Кости»
Кирилл Кощеев
— Ки-ир, а может, в баньку вместе? Агриппина никак? (Агриппина — у древних славян этот день считался преддверием мистического праздника Ивана Купалы. — Прим. авт.)
Вот всё было хорошо в Ганне, кроме навязчивости. Иногда казалось, что она прилипла к заднице, как тот самый банный лист, и отодрать её никак не удавалось. Вру, отодрать-то доводилось уж не раз, потому, может, и приелась эта её безотказность. Довольно трудно хотеть то, что можешь получить каждую минуту, легко, без каких-либо усилий.
— Прости, детка. — Накрыв её руки на собственной груди, сделал над собой усилие, чтобы раздражение не отразилось на лице. Невеста — это тебе не шлюха подзаборная, тут хочешь не хочешь приходится и уважение проявлять, и себя сдерживать. Последнее я не любил, надо сказать, и удавалось это мне крайне плохо.
— У нас с ребятами мальчишник по такому случаю. Ты, может, мне веник собрала, как будущая жена?
— Заговорённый на удачу! — Губы тронуло лукавой улыбкой. Ганна, тщеславная и гордая, как все представители её рода, очень любила напоминание, что наш союз — дело решённое и мы всенепременно поженимся вскорости.
«Если бы на что и заговорила, так на импотенцию».
Ганна догадывалась, что честным женихом назвать меня сложно, даже пару раз пробовала закатывать истерики, но я пресёк, дав понять, что пока наш союз не занесён в скрижали и не благословлён Древними, спросу с меня никакого. Уйти от меня она всё равно не могла: магическая клятва не позволит, а уговорить отца разорвать помолвку — это надо чёрт-те знает как постараться. Да и очень уж ей хотелось быть женой правой руки Чернобога, кто же из нечисти от такого добровольно откажется?
— Не балуешь ты меня совсем. — Ганна надула полные губы, когда-то в самом деле казавшиеся мне до одури соблазнительными. Правильно мать в детстве говорила: пока мороженое раз в неделю — десерт, а дай есть до отвалу — будет вкусом не лучше супа крапивного. А я, дурак, не верил. Надо, что ли, сходить, покаяться.
«Отец, сука, совсем уж с новой любовницей распоясался. Однажды войду в силу и лично яйца его побью, пока не найду заветное и не переломлю иглу за материнские слёзы».
— Так ведь месяц не сплю, к Купале готовимся. — Тупая отмазка, но другая в голову не пришла, да и достал разговор этот — сил нет. С другой стороны, все готовились к празднику Купалы: и люди, и нечисть и сами боги. Обвинить меня было не в чем, но я всё же решил добавить: — Выбери себе что-нибудь в ювелирном, пусть на мой счёт запишут.
Ганна обиженно вздохнула, махнула рукой, будто выуживая что-то из воздуха.
— Веник твой, из всех деревьев по хворостине. От хворей, что тебя, заразу, и так не берут, от дури, хоть поздно уже, и от сглазу, конечно. — Скривила губы. — Где найти дурака, который бы посмел Кощея сглазить. Да и не пристанет ведь, отлетит, как от щита невидимого, сторицей вернётся пакостнику.
— Люблю умных женщин. — Забирая веник, вскользь коснулся губами протягивающих его рук.
«А тебя не люблю. Ты и сама, небось, будучи умной, знаешь».
— Мне пора. — Проигнорировав подставленные для поцелуя губы, чмокнул в макушку. — Увидимся завтра.
Исчезнув в вихре портала, вышел уже у натопленной баньки, расположенной в господской части поместья, куда не пускали чужаков и гостей. Небольшой деревянный сруб дымил в небо запахами мяты, папоротника и лютиков. Довольно втянув воздух, наполненный ароматами трав, скинул баннику-прислужнику вещи.
— Остальные на месте? — спросил банщика. Пояснять, кого жду, не приходилось: мы с Тимом и Светом всегда на Агриппину ходили париться в баню. Ещё с юных лет прижилась эта традиция. Да и кто не парится на Руси на Агриппу-то? Тот разве, кому свет не мил, да жизнь опостылела.
— Токмо Светослав Никитич, господин, — согнувшись пополам в поклоне, пролепетал растрёпанный, похожий на сгорбленного старичка в обносках, родственник домового. Отпустил его рукой, подхватив полотенца да ритуальный веник.
Веники на Агриппу собирали из разных деревьев. Ветка берёзы, ветка ольхи, ветка ивняка — каждое дерево со своим умыслом и силой. Одним было положено в бане париться, вторым скот оббивать, чтоб не хворал весь год, да Тёмные не таскали (как будто удержит нас жалкий берёзовый прут), а третий кидали через плечо, выйдя из парилки. Если упал вершиной в сторону погоста — помрёшь в течение года, прямой дорогой к Чернобогу на поклон.
«Что-что, а веник Ганна собрала знатный! Не зря нашим девкам смолоду в головы втолковывают, как надо и что каждая его часть значит».
— Ганна одарила никак? — словно прочитав мои мысли, насмешливо уточнил развалившийся на банной лавчонке друг. Его деревянная кружка, размером чуть не с лохань, приятно обволакивала ароматом медовухи.
— Завидуй молча. — Небрежно кинув полотенце в друга, занял скамью напротив Светослава, зачерпнув чаркой из бочонка рядом. — Хороша медовуха.
Настроившись на приятный вечер без баб и их дури, расслабился, откинув голову на бревенчатые стены. Пар приятно пробирался под кожу. Не успел пригубить медовуху толком, как послышался протяжный вой, грохот и взрыв откуда-то со стороны входа. Парную тут же обдало жаром вспыхнувшего пламени, языки огня слизали веник, голодным зверем набросились на почерневшее полотенце.
Сайт использует файлы cookie, а также обрабатывает персональные данные с помощью Яндекс Метрики, чтобы понять, как используется сайт, иметь возможность улучшить его работу. Дополнительную информацию можно найти в нашей Политика обработки персональных данных