Юрий Маркович Нагибин – писатель, журналист и сценарист, по киносценариям которого снято более 40 фильмов, в том числе вошедших в золотой фонд советской и российской кинематографии: «Председатель», «Пристань на том берегу», «Бабье царство», «Чайковский», «Гардемарины, вперед!», «Виват, гардемарины!».
Осенью 1941 года Юрий Нагибин был призван в армию и отправлен на Волховский фронт в отдел политуправления, где в его обязанности входило ведение пропаганды против немцев на переднем крае. Часто это делалось под сильным огнем противника, в результате, Нагибин несколько раз был на волосок от смерти и получил тяжелую контузию.
Его военные воспоминания – откровенное произведение, в котором показана изнанка войны или «война с черного хода», как называл её Нагибин. Жизнь офицеров и солдат на переднем крае с их повседневными заботами, грязью, вшами, кровью и смертью описывается с горьким юмором, без пафоса и фальши, в лучших традициях русской литературы.
Читать онлайн Война с черного хода
Любите читать книги? На нашем книжном портале вы можете скачать бесплатно книги в формате fb2, rtf или epub. Для любителей чтения с планшетов и телефонов у нас есть замечательный ридер.
Отрывок
Для меня, в моей судьбе, война делится на несколько периодов. От июня 1941‑го до января 1942‑го я тщетно пытался попасть на фронт. С января 1942‑го до октября того же года служил на Волховском фронте, был инструктором‑литератором газеты для войск противников «Soldaten‑Front‑Zeitung» с двумя кубарями, месяц провел на Воронежском фронте, куда меня перевели по закрытии немецких газет, затем изживал последствия двух контузий и в марте 1943‑го вернулся на фронт уже в качестве военного корреспондента газеты «Труд» – до конца войны.
Может показаться странным, что мне так трудно было «устроиться» на фронт. Пошел бы добровольцем – и вся недолга. Ан нет. Когда ВГИК, где я учился на третьем курсе сценарного факультета, эвакуировался в Алма‑Ату, я решил поступить в школу лейтенантов, объявление о наборе висело на дверях покинутого института.
В школе меня приняли на редкость тепло. Прощание было не менее сердечным: мне долго жали руку и настоятельно советовали закончить институт, благо у меня на руках студенческая отсрочка, получить диплом, а там видно будет. «Не торопитесь, на ваш век войны хватит», – загадочно сказал симпатичный капитан с полоской «за тяжелое ранение» на кителе. Имел ли он в виду затяжку Отечественной войны или какие‑то будущие баталии, осталось неясным. Зато я понял другое. После первых приветствий мне предложили заполнить анкету. На этом все кончилось: сыну репрессированного по статье 58–10 не место в школе, готовящей средний командный состав. Говорили, что продолжительность жизни лейтенанта на фронте – одна неделя. Даже на одну неделю нельзя было подпустить меня к боевым действиям. В те патриархальные времена десять лет по политической статье давали при полном отсутствии вины. Отец получил еще меньше: семь лет лагеря и четыре поражения в правах, это могло считаться свидетельством высочайшей лояльности, примерной чистоты перед законом. Свой срок отец получил после того, как отпало обвинение в поджоге Бакшеевских торфоразработок, где он работал начальником планового отдела, – он был в отпуске в Москве, когда загорелся торф. Для семилетнего заключения оказалось достаточным одной фразы: он корпел над квартальным отчетом в канун какого‑то праздника, и к нему в кабинет вломились вешать портрет Кагановича. Через некоторое время пришли снова и поменяли портрет железного наркома на портрет Молотова. Отец не оценил чести и раздраженно сказал, что портретами квартальному отчету не поможешь. Эта острота, возможно, спасла мне жизнь, но тогда я не думал об этом.
Человек в юные годы на редкость законопослушный, я собирался эвакуироваться с институтом в Алма‑Ату, но мама, кусая губы, сказала: «Не слишком ли далеко от тех мест, где решается судьба человечества?» И лишь тогда ударом в сердце открылось мне, где мое место…
Несколько потерпевший в своем патриотическом чувстве, я выбрал наипростейшее: пошел в Киевский райвоенкомат – по месту жительства. Там шло непрекращающееся переосвидетельствование мужчин призывного возраста, но меня не тревожили, и моя героическая инициатива вызвала раздражение. Военком стал кричать, почему я не эвакуировался с институтом. Я ответил словами матери.
– Выходит, государство учило вас, тратило средства – все зря?
– Почему же? Я вернусь и доучусь.
Он усмехнулся и вдруг спросил:
– Немецкий знаете?
– С детства.
– Говорить можете?
– Свободно.
– Идите на освидетельствование.
Мать честная, не иначе – в тыл врага!..
Покрутившись голым перед врачами, на более близкое знакомство с моим крепким в ту пору спортивным организмом они не посягали, я быстро прошел ушника, прочел самую мелкую нижнюю строчку в глазном кабинете, шустро дернул ногой, когда невропатолог стукнул меня молоточком под коленку, и без труда коснулся указательным пальцем носа с закрытыми глазами. После этого я хотел вернуться к военкому, но меня к нему не пустили, а велели ждать в коридоре. Я прислонился к стене и стал прокручивать в воображении романтические картины моего лихого будущего. Потом меня позвали в канцелярию, и прыщавый писарь сказал с добрым, чуть завистливым смешком:
– Играй песни, парень, освободили подчистую.
И вручил мне «белый билет». Я машинально взял его, машинально развернул: не годен по статье 8‑а.
Все книги Юрия Нагибина
(биография и полный список произведений)