Глава 2
— А ты пешком! — Фернанда грубо оттолкнула меня, когда я попыталась забраться в телегу следом за остальными, — мест нет!
Мест было полно! Но не для Мари.
— До деревни далеко…
— Ничего, дойдешь, — фыркнула мачеха и приказала вознице, — трогай.
Телега, запряженная двумя гнедыми, дернулась, и натужным скрипом тронулась с места. Братья отвернулись, Таша показала мне язык, а папенька делал вид, что его очень интересуют мозоли на собственных ладонях. Помощи от него можно было не ждать… Когда Фернанда злилась – а сейчас она очень злилась – он старался притвориться ветошью и не привлекать к себе внимания.
— Ну и ладно, — пробухтела я, глядя как телега удалялась, заметно накренившись в ту сторону, где сидела Фернанда, — прогуляюсь.
Лучше уж самой, на своих двоих, чем с этой семейкой. Тем более мне было о чем подумать.
Всю дорогу я копалась в воспоминаниях Мари. Интересного мало – в основном обидное, от сводных братьев сестер и мачехи. Бедная девчонка, это же надо было так ее заморить, чтобы ничего хорошего в памяти не осталось!
Жалко ее стало. Славная она была. Добрая. Не то, что я… мерзавка такая, посмела обобрать бедняжек.
Прогулка до деревни заняла несколько часов, но я получила от нее ни с чем не сравнимое удовольствие. Словами невозможно передать, какое это счастье, когда шагаешь на своих двоих, здоровая, бодрая. Нигде ничего не болит, и над головой не занесен Дамоклов меч. А кругом природа, птицы поют, шмели жужжат!
Увы, моя счастливая физиономия не понравилась мачехе.
— Еще улыбаться смеешь? — завизжала она, едва я перешагнула порог, — Воровка!
Схватив за шкирку, она потащила меня в чулан. Швырнула туда, как щенка, дверь захлопнула, и зло звякнув щеколдой, прошипела:
— Ужина не получишь!
Она неоднократно наказывала так бедную Мари, и если бы не жители деревни, которые знали о существовании девушки, и вовсе бы сгноила ее в душном чулане.
Свет пробивался только в щелях по периметру двери, но постепенно глаза привыкли, и я смогла рассмотреть скудную обстановку. В одном углу грязные грабли и лопаты, в другом мешки, набитые старым шмотьем. На них я и расположилась. Вполне себе удобно, если не обращать внимания на пыль, от которой слезились глаза и свербело в носу.
Чулан находился как раз напротив кухни, и вскоре до меня донеслись аппетитные ароматы и стук ложек по тарелкам. Сквозь узкую щель, я могла видеть, как семейство ужинало, жадно уплетая тушеную картошку с мясом.
В животе жалобно заурчало, а потом накатила страшная усталость. Я на минуточку прикрыла глаза и тут же провалилась в сон. Снилось мне море, бескрайние леса и свежий ветер, приносящий брызги водопада. Потом и сами водопады увидела. Они так сияли на солнце, что и правда казались алмазными. А еще мне чудились переливчатые голоса, которые манили сладким шепотом:
— Иди к нам. Иди. Мы ждем тебя.
Я бы и рада отправиться в путешествие, да кто бы меня отпустил. Во сне стенки чулана начали двигаться на встречу друг другу, сжимая пространство. Оно сначала превратилось в узкий лаз, потом в собачью конуру, а затем…в больничную койку. Я снова была прикована к аппаратам, и мерзкий писк отмерял секунды моей жизни.
Так страшно стало, что я проснулась, едва не свалившись с мешка на грубый дощатый пол. Быстро проверила себя, пощипала для верности, и только после этого успокоилась.
Все на месте. И мое новое тело, и чулан.
Снаружи было уже темно. Я тихо поднялась, приложила ухо к двери и прислушалась. В доме стояла тишина – все спали, а значит, пришло время Мари. Был у нее один секретик.
Я нащупала справа на стене небольшой крючок и намотанную на него ниточку. Размотала и, аккуратно перехватываясь пальцами, потянула за нее. Послышался едва различимый щелчок, и щеколда, запирающая дверь, открылась.
Бесшумно отворив дверь, я вышла в коридор. Дом был погружен во тьму и тишину, поэтому на цыпочках, стараясь не скрипеть половицами, я отправилась на поиски еды. С аппетитом у молодого тела было все в порядке – в животе сердито урчало, да и пить хотелось.
Я пробралась на кухню, достала из ящика хлеб, из подпола – моток колбасы да кругляш сыра. Сделала себе внушительный бутерброд и запила его яблочным квасом, который Фернанда хранила в больших бутылях под окном. Стало лучше.
И только я насытилась, только расслабилась, как за спиной раздалось хриплое:
— А ну брось!
Я бросила остаток бутерброда на пол и подняла руки кверху:
— Сдаюсь.
Тишина…а потом как захрапело…
С опаской оглянувшись, я поняла, что та груда барахла, которая валялась на топчане в углу кухни, на самом деле была папенькой. Фернанда снова напоила его до потери пульса и выставила из спальни.
— Да, что б тебя! Такой бутерброд испортила.
Я подобрала остатки и выкинула их в окно, чтобы замести следы преступления. Папане подсунула под голову свернутую кофту, а сама отправилась в тот закуток, который был камерой…то есть комнатой Мари.
Обстановка там царила убогая – узкая кровать от стены до стены, шкаф без дверец, да стул. Окно имелось, но штор не было. Поэтому луна нагло светила внутрь. Я пощупала тонкий, слежавшийся матрац, плоскую подушку, пахнувшую прелым сеном, и сокрушенно покачала головой. Бедная Мари. Жить, вот так…
Шкаф сиротливо темнел пустыми полками. Пара застиранных до невозможности нательных рубах, старые платья, да серые грубые чулки – вот и все наряды.
— Мда…
Я думала собрать сумку перед побегом, но кажется, придется отправляться в путь налегке.
И тут в ворота постучали:
— Хозяйка, открывай!
Не успела я охнуть, как раздалась тяжелая поступь мачехи. Меня аж пот холодный прошиб, когда она прошла мимо моей комнаты, ворча себе под нос:
— Приехал, наконец-таки!
Пока она выходила во двор, да кому-то отпирала калитку, я успела прошмыгнуть в чулан и запереться. Приникнув глазом к щели, я увидела, как следом за Фернандой в дом вошел ее брат Эрнест.
Среднего роста, с пузом, похожим на барабан и короткими ногами. От него всегда пахло смесью пота и огуречного одеколона. Голова светила смачной лысиной, зато темные усы густо топорщились.
— Зачем вызвала в такой спешке?
— Дело есть, — Фернанда оглянулась, бросив сердитый взгляд на чулан. Хоть видеть меня она не могла, но я все равно отпрянула.
— Пфф, для работы других дураков ищи.
— Да ты не ворчи раньше времени. Дело-то хорошее, понравится тебе.
— Работать не стану!
— А жениться?
Эрнест нахохлился:
— Если думаешь подругу свою страшную мне подсунуть, то даже не мечтай. Я женюсь исключительно на красавице, скромнице, девственнице с приданым.
Бедная девственница…
— На падчерице моей женишься. На Мари.
Бедная Мари…
Черт, я же за нее.
— На Мари, — он хмыкнул, предвкушающе разглаживая усы, — на Мари можно.
— Нужно! — припечатала Фернанда, — завтра с утра придет староста и поженит вас.
— Так сразу? А застолье?
Мачеха скрипнула зубами:
— Будет тебе застолье. Ты главное женись и ребенка ей сразу заделай. Справишься?
— Обижаешь сестрица, — он звонко похлопал себя по раздутому пузу, — во мне сил мужских не меряно. Не слезу с нее, пока не понесет.
О, Боже…
Когда я завещала все своим детям, о таком повороте и не думала. Вот это накладочка.
Оказывается, времени у меня совсем не было. Бежать надо прямо сейчас! Только как? Мачеха со своим мерзким братом никуда не спешили. Сидели за столом, да брагу попивали, размышляя о сладкой жизни, которая их всех скоро ждала. А потом, прежде чем уйти спать предусмотрительная Фернанда на всякий случай подвинула тяжелый сундук к двери чулана, блокируя единственный выход из западни.