Глава 2
Не доиграв мелодию на цине, я уставилась в окно. Мастер Хаоран, закинув на спину бамбуковую корзину, шел в лес, как делал каждый вечер всю последнюю неделю. Пронзительный свист гостя разрезал воздух и действовал мне на нервы. Серебряные ножницы в ловких руках поблескивали в вечернем свете. Интересно, а с оружием он так же умело обращается?
– Ну, так и я бы сыграла, – ворвался в мысли голос матери.
Я слабо улыбнулась и отложила цинь. Мама не обладала ни талантом, ни склонностью к музыке, поэтому Пин’эр и пришлось стать моей наставницей.
Мать села и сложила руки на столе.
– Похоже, тебе не по душе наши гости.
– Только один, – кивнула я на окно.
– Почему тебе не нравится мастер Хаоран? Он такой вежливый и предупредительный.
По правде говоря, причины для неприязни действительно не было. Скорее, какое‑то смутное ощущение, словно колебание воздуха от ауры бессмертного или покалывание кожи, когда за тобой наблюдают. Как сказал Ливей, мне следовало полагаться на инстинкты… ну или хотя бы не глушить их в угоду своим предубеждениям.
На самом деле я хотела ошибиться. Не желала, чтобы под крышу дома пришла беда.
– Он какой‑то напряженный. Держится настороже, будто что‑то скрывает, – сбивчиво пояснила я. – Стоит мне спросить его о чем‑то, как он тут же переводит тему, лишь бы не говорить о себе.
Такие уловки были мне хорошо знакомы – в конце концов, я сама несколько лет прятала свое происхождение.
– Может, ему просто неуютно с тобой. Не всем нравится говорить о себе, некоторые предпочитают слушать других. Мастер Хаоран тебя боится, – прибавила мама. – Не замечала, как смотришь на него? Сверлишь взглядом, кривишь губы. – Она мягко коснулась моей руки. – Синъинь, знаю, тебя сильно обидели. Если подозреваешь всех вокруг, где‑то да окажешься права, но все равно испытаешь разочарование. Порой, относясь к людям с недоверием, ты и сама его вызываешь. А отказываясь увидеть в них добро, можешь проглядеть нечто ценное, то, что не позволяла себе обрести.
Мама была права. Последнее время я ловила себя на том, что ищу оскал в улыбке, угрозу в хмуром взгляде. Высматриваю врага в каждой тени.
Она встала и разгладила складки одеяния. Там, где ладони коснулись ткани, кончики вышитых серебряных лотосов засветились ярче. Может, игра света? Вряд ли так проявилась мамина сила, она вообще никогда не показывалась.
– Я пришла сказать, что к нам наведалась Шусяо.
Настроение мгновенно улучшилось. Помимо Ливея чаще других меня навещала подруга, и я неизменно была ей рада.
– Где она?
– В столовой, выпрашивает у Пин’эр еду.
Я тут же направилась к ним. Пол там был вымощен серой каменной плиткой, укрытой шелковым ковром фиолетовых оттенков. В центре комнаты стоял круглый стол с изогнутыми ножками, окруженный бочкообразными табуретами. Инкрустации из переливающегося перламутра на розовом дереве изображали цветы и птиц. За столом могли свободно разместиться восемь человек, и в детстве я и подумать не могла, что настанет день, когда за ним станет тесно.
Теплый пряный аромат исходил от уже расставленной еды: густого супа с кусочками мяса и нарезанным корнем лотоса, тушенных в травах яиц, нежных побегов гороха, рыбы, обжаренной до золотистой корочки, и миски с пропаренным рисом. Угощение попроще, чем подают в Небесной империи, но не менее вкусное. Мастер Ганг занял место рядом с моей матерью, а сестры из Золотой пустыни устроились по другую сторону от нее. Мастер Хаоран отсутствовал, как и всю прошлую неделю, хотя его кувшины с вином стояли на столе, а кубки уже были наполнены. Он привез превосходный напиток с приятными нотками сливы. И пусть я все еще сомневалась касаемо цели его визита, мастерство винодела не вызывало нареканий. Последние несколько ночей я без колебаний опорожняла свою чашку и погружалась в глубокий и безмятежный сон, хотя по утрам просыпалась с раскалывающейся от боли головой.
Наполнив две миски лотосовым супом, я направилась к Шусяо. Та улыбнулась, но взгляд ее остался серьезным.
– Что тебя тревожит? – спросила я, не тратя времени на пустые любезности, и поставила суп рядом с подругой.
– Нынче в Нефритовом дворце неспокойно, – признала Шусяо. – Новый генерал нам спуску не дает.
– Генерал У? – до сих пор язык не поворачивался произносить его новую должность.
Подруга кивнула.
– Потеснив генерала Цзяньюня, он встал во главе армии. Министр – жесткий и негибкий человек. Вынуждает соблюдать правила буквально, назначает наказания за малейшую провинность. Разговаривать с кем‑то даже во время еды считается нарушением обязанностей. Теперь мы просто сидим в тишине, не смея смотреть друг на друга, будто дети под надзором самого строгого наставника.
«Разделенной армией легче управлять», – мелькнула неприятная мысль. Боялся ли Небесный император, что солдаты вновь объединятся против его воли? Поддержав меня, они не понимали, что император расценит их действия как вызов, – просто возмутились, чем же я заслужила его гнев? О моем намеренном неповиновении, умышленном обходе приказа принести жемчуг знали только мы вдвоем, правитель и я. И, вероятно, только что назначенный генерал, его самый доверенный советник.
– И это все ваши страдания? Приходится есть молча? – попыталась отшутиться я, невзирая на собственные тревожные мысли.
Шусяо сморщила нос.
– Сложновато выполнять правила, когда каждый день тебе присылают новые. Скоро нам и дворец без разрешения запретят покидать. И я не смогу к тебе приходить.
Мне стало не по себе. Как же все изменилось с тех пор, как я покинула Небесную империю! А как я сама выдерживала бы столь безжалостные ограничения? Строгий выговор – худшее наказание, которое можно было получить от генерала Цзяньюня или Вэньчжи. Я тряхнула головой, отгоняя непрошеные воспоминания.
– А если попытаешься обойти правила?
– Тебя вынудят стоять на коленях, бросят в тюрьму, выпорют. – На последнем слове ее голос дрогнул.
Я невольно стиснула миску:
– Будь осторожна.
– О, поверь, я осторожна. Никогда еще так не береглась, – с чувством ответила Шусяо. – Но, похоже, за мной постоянно приглядывают, особенно после повышения генерала У.
– Почему? – Когда она не ответила, я предположила сама: – Из‑за нашей дружбы?
Шусяо опустила глаза и помешала суп ложкой.
– Они ищут угрозу там, где ее нет. Это все равно ничего не меняет: я не пойду у них на поводу.
Сердце сковали угрызения совести. Вот чего я боялась все это время – что Шусяо попадет под удар только из‑за наших отношений.
– Если все так плохо и они только и ждут повода, чтобы наказать тебя, зачем там оставаться?
– Я не могу уйти. Пока служу императору, мою семью никто не тронет. У нас нет влиятельных друзей, никто не заступится, если вновь возникнут неприятности. Мой младший брат надеется вступить в армию, когда вырастет, а если я уйду со службы, то ему тоже откажут. – Взгляд Шусяо стал отстраненным. – Иногда бегство от неприятностей не помогает. Мы лишь камешки на обочине, что легко отшвыриваются праздными прохожими, а пустые сплетни имеют слишком большой вес, если их шепчут не в те уши.
– Здесь всегда найдется место для тебя и твоей семьи, – тут же предложила я. – Подальше от глаз Небесной империи.
Впрочем, за нами все равно продолжали присматривать.
– Хотела бы я ответить согласием, – задумчиво сказала она, – но моя семья не решится переехать. Мы пустили корни на своей земле, и их не так‑то легко вырвать.
Знакомая тоска охватила меня. За годы, проведенные вдали от дома, я часто чувствовала себя брошенной на произвол судьбы, сорняком, проросшим на чужой и враждебной почве. Я оглядела зал: знакомую мебель, потертый ковер, табурет, на котором сидела в детстве. Бесчисленные воспоминания наполняли это место, и каждое из них драгоценно и незаменимо. Но важнее всего были люди, что жили в этих стенах. Кровные родственники или просто друзья, они вдыхали жизнь в наш дом. И это дороже любой плитки или кирпича, будь то золото, серебро или нефрит.
В воздухе раздались певучие звуки флейты. Мастер Ганг играл, и кисточка на его инструменте раскачивалась в такт каждому вдоху. Разговоры в комнате стихли, все повернулись к нему. Он обладал исключительным мастерством, его мелодия лилась чисто и свободно.
– Спасибо, мастер Ганг. Ваша музыка – настоящий подарок, – поблагодарила мама, когда стихла последняя нота.
– Вы очень добры, Богиня Луны.
– Вы часто играете для своей семьи? – спросила она.
– Для жены – да. Она любила музыку. – Он улыбнулся и повернулся ко мне: – Я слышал, что ваша дочь – искусный музыкант. Когда нам выпадет удовольствие послушать песню в ее исполнении? Я был бы рад поделиться с вами некоторыми из своих композиций.
– Благодарю, мастер Ганг, но мне будет трудно соперничать с вашим выступлением. – Я отказалась не из скромности, а потому что предпочитала играть для тех зрителей, кого выбрала сама.
Когда воцарилась неловкая тишина, Шусяо спросила:
– Мастер Ганг, вы нашли здесь вдохновение для своей музыки?
Он энергично закивал.
– Ах, лейтенант, это место и вправду чудесное: ветер шелестит листьями, дождь стучит по крыше, даже земля под ногами какая‑то по‑особенному мягкая. Я хотел бы остаться еще, если хозяйка разрешит.
– Оставайтесь сколько пожелаете, – ответила моя мать с безупречной вежливостью, хотя я уловила заминку. Возможно, она тоже скучала по тишине и уединению.
После еды я вместе с Шусяо вышла на улицу. Завеса ночи закрыла небо, хотя фонари еще не зажгли.
Когда подруга ступила на свое облако, я коснулась ее руки.
– Держись начеку. Не делай того, чего не должно.
– И часто ты сама следовала правилам? – она глухо рассмеялась и покачала головой: – Не волнуйся, ко мне не придраться. Теперь я – образец послушания.
Я передала ей обернутый шелком сверток.