1.2
Чувствую, как уголок моей брови непроизвольно приподнимается вверх, но сразу возвращается на место.
Оправдываться, отрицать, убеждать его в чём-то абсолютно бессмысленно. Ксандар прав – полгода прошло, срок более, чем достаточный, чтобы как следует обдумать случившееся. И сделать выводы. Какие – дракон донёс до меня предельно ясно.
И всё равно мне требуется несколько секунд, чтобы осмыслить услышанное. И вовсе не слова про мусор меня поразили. Цинизм и жестокость дракона известны мне слишком хорошо. Но вот другое…
Он что, и правда меня отпускает? Вот так просто? Этого не может быть, здесь явно какой-то подвох.
При одной только мысли о том, что я могу просто уйти, ещё и с детьми, с его детьми, метка истинности на запястье тревожно саднит. Его зверь не согласен с этим решением, он не хочет нас отпускать – отчётливо это чувствую.
Но разве это имеет значение? В картине мира Ксандара Айронхолда есть только два мнения – его собственное и неправильное. Хотелки зверя и его истинной дракона всегда заботили мало.
Когда-то это стало моим наказанием, а сейчас может обернуться спасением.
– Так я свободна? – уточняю настороженно.
Ксандар поднимает подбородок, смотрит на меня сверху вниз, будто на никчёмное насекомое:
– Ты меня слышала.
Мотаю головой:
– И я могу уйти прямо сейчас? – повторяю с нажимом. – Вместе с детьми?
Ксандар опасно сужает глаза. Спускается вниз. Шаг, шаг, шаг. Останавливается рядом со мной. Нависает, давит морально, но не касается. Ещё одна странность – отмечаю про себя. Раньше он не отказывал себе в удовольствии лишний раз прихватить меня за плечо, стиснуть пальцами мои щёки или просто зажать у стены или где ему вздумается.
Дракон словно мысли мои читает. Подаётся вперёд. Очень медленно наклоняет голову, почти касаясь губами моего уха:
– Нарочно злишь меня? – цедит с тихим бешенством. – Исчезни уже, будь добра.
Его голос сочится лютой ненавистью. Проникает под кожу, пробирает до самых костей, вибрирует в голове.
Отступаю назад. Скрещиваю руки на груди. Я достаточно хорошо знаю законы этого мира, чтобы не попасться на уловку:
– Мне нужны гарантии! – голос звучит хрипло от волнения, откашливаюсь и уточняю. – Гарантии моей свободы. Иначе что я скажу твоим псам, если они вдруг решат, что я трусливо сбежала?
Тонкие губы дракона кривятся в хищном оскале:
– А ты всё так же ждёшь отовсюду подвоха.
– Просто я хорошо знаю законы Империи и место женщины в ней. И не собираюсь рисковать, путешествуя одна с детьми.
При упоминании детей брови Верховного карателя сдвигаются, а на скулах играют желваки. Он убирает руку во внутренний карман камзола, резким движением достаёт сложенный вдвое лист плотного пергамента, зажимает его между указательным и большим пальцем и протягивает мне.
– Что это? – принимаю плотный пергамент, разворачиваю его, пробегаю глазами сухой канцелярский язык.
Глаза цепляются за заголовок «Указ о расторжении брака». Наши с Ксандаром полные имена, бордовая императорская печать, дата…
Закусываю губу. Четыре месяца назад. Значит…
Ксандар врывается в мои мысли ядовитым комментарием:
– Даже не думай. Твои отродья не получат от меня ни-че-го. Пусть о них их папаша-учитель заботится. Земли и титул Айронхолда унаследует мой настоящий сын. Или дочь. Это уж как небесам будет угодно.
Щёки против воли заливаются краской. Потому что он верно определил, о чём я подумала. Ксандар не аннулировал брак, не признал его недействительным, а это значит, что по законам Империи наши дети наследуют имущество и преференции древнего рода Айронхолд. Если, как верно подметил дракон, иное не будет обозначено в завещании.
Всё это мой прагматичный мозг отмечает на автомате. Я всего лишь слабая женщина в жестоком мире, принадлежащем драконам. Чтобы просто выжить в нём мне, попаданке с запрещённым даром менталиста, пришлось здорово вертеться.
И у меня неплохо получалось, пока на пути не встретился он. Верховный каратель, чей долг – истреблять менталистов по приказу Императора из-за сделанного тому смертельного пророчества. Вот только со мной у Ксандара всё пошло не по плану.
Передёргиваю плечами. Тут и думать нечего. Если есть шанс уйти от него и забыть, как страшный сон, то я им воспользуюсь. Что до будущего детей, то и здесь справлюсь сама, мне не привыкать.
– Я поняла. – Сворачиваю пергамент вчетверо и прячу в карман. Теперь, кажется, всё.
Разворачиваюсь к дракону спиной. Чувствую лопатками его тяжёлый взгляд.
Поднимаюсь вверх по ступенькам, туда, где в корзинке уже заливаются плачем два раскрасневшихся от натуги комочка. Обычно спокойные и тихие, сейчас они заходятся в истерике, будто чувствуют неладное.
– Всё, всё, всё, – присаживаюсь, заглядываю в корзинку. – Мамочка здесь, тише, тише, зайки мои!
Отгибаю край одеяльца. Убеждаюсь, что Тарвен и Офелия тепло одеты. Наверное, Энни постаралась, она у меня умница. Была. Мысленно благодарю свою бессменную горничную.
Подхватываю корзинку с холодного камня и выпрямляюсь. Ух, какая тяжёлая!
Спускаюсь по ступеням вниз, к ожидающему в стороне за деревьями экипажу. Мурлычу детям милые глупости, и от звука моего голоса двойняшки постепенно успокаиваются. Уголком шерстяного одеяла вытираю с пухлых щёчек прозрачные бусинки слёз, чтобы нежная детская кожа не обветрилась на холоде.
Ксандар стоит в стороне. Убрал руки в карманы брюк. Застыл каменным изваянием.
Перед ним склоняется знакомый мне пожилой возница:
– Господин, так куда прикажете отвезти леди Дэллию?
– Куда она пожелает. Хоть в саму Бездну. Мне плевать.
– Кха-кха, – возница давится воздухом. – Прошу, миледи!
Распахивает передо мной дверь экипажа.
– И ещё, Деллия, – раздаётся сухой и холодный голос Ксандара.
Оборачиваюсь и смотрю ему прямо в глаза. Кажется, это наш с ним последний разговор. Как бы там ни было, я не знала ни одного мужчину в этой жизни или в прошлой ближе, чем его.
И чем больше я его узнавала, тем больше убеждалась, что никогда. Нет, не так, НИКОГДА. Жестокий зверь не станет человеком.
И всё-таки, всё-таки на миг мне становится любопытно, что он решил сказать напоследок. Что именно занимает его мысли в этот судьбоносный момент?
– Никогда больше не попадайся мне на пути, – чеканит дракон ледяным тоном, глядя куда-то поверх моей головы, затем переводит взгляд чётко на меня, прожигает сознание янтарём. – Если когда-нибудь мы с тобой встретимся снова, я сделаю то, что должен. Я убью тебя, Дэллия.
Так просто говорит об этом. А у меня зуб на зуб не попадает, потому что я вижу – он не лжёт. Дети снова заходятся в плаче. Одной рукой держу корзинку, другой хватаюсь за дверцу кареты, чтобы не упасть.
Впервые в жизни мне так страшно. Дышу ртом. Напряжение достигает предела, когда со стороны замка раздаётся стук каблучков и капризный женский голосок, который почему-то кажется мне смутно-знакомым:
– Дорого-ой! Ты где-е? Люби-имый? Ты ту-ут? Ой!