5. Глава 3
Ярослав
Как я мог вписаться в такой блудняк?! Дед Мороз на детском утреннике. Класс. Че ж клоуном-то сразу не нарядиться? Чего церемониться.
Башка еще тяжелая, хотя бахнул два аспирина. Пришлось экстренно приводить себя в чувство, чтоб к вечеру сесть за руль.
Шевелю челюстью. Скула ноет. Нельзя было без рукоприкладства обойтись?
Н-да, брателло разозлился не на шутку. Знает же, как я ненавижу этот забытый Богом городок! И все равно отправил.
Но испытывать его терпение сейчас не хочется. Не из-за угроз «ты сам по себе». Но… брат все-таки. Единственный.
“Через двести метров поверните налево, а потом — прямо три километра” — подсказывает навигатор приятным женским голоском.
— Спасибо, крошка, — отвечаю, глотая обжигающий американо из бумажного стаканчика. Купил на заправке пять минут назад. Горький. Дрянной.
Машина плавно катит по заснеженной пороге. Барабаню пальцами по рулю. Ладно, помирать, так с музыкой. Включаю радио.
“Где-то мы расстались, не помню, в каких городах. Словно это было в похмелье…”– тянет из динамиков Васильев.
Окей. Сделаем все по-быстрому. Завтра детишек поздравлю – и домой. Ноги моей там больше не будет. Как и не было последние пятнадцать лет.
Доезжаю до Киришей, когда уже темень непроглядная. Улицы плохо освещены. Но я все равно качу и разглядываю, пытаюсь высмотреть хоть что-то знакомое.
Ничего не узнаю. Город как город.
Может, этот интернат был не так уж плох? Восприятие — вещь такая. Я был никому ненужным озлобленным на весь мир подростком.
Хотя плевать. Эту главу своей жизни я все равно предпочел бы не перечитывать. Блин, надо было как-то отвертеться! Сказать, что заболел, умер, забрали инопланетяне — что угодно. Любой вариант лучше, чем ехать сюда, изображать клоуна!
Не дохуя ли у тебя таких глав накопилось, дружище? Свадьба гребанная – запишем туда же.
Алина. Сбежала, оставив меня как, опять же, клоуна, привязанного к кровати. Запястья до сих пор зудят от ее мести. Ну нормальная вообще? Еще и окна нараспашку открыла. На улице же минус был! Я мог себе что-нибудь отморозить. Или, там, воспаление схватить.
Жестоко она, конечно. А такая «ми-ми-ми» с виду. Так и верь этим женщинам. Лежал там как последний идиот.
Мог позвать на помощь, конечно. Но нет, спасибо. Чтоб выставить себя полным лохом перед всеми?
До телефона тоже не смог дотянуться. Так бы Радмира хоть набрал
Пришлось дожидаться горничной. Она охуела, конечно, найдя меня, окоченевшего от холода и привязанного к кровати в люксе для молодоженов.
Когда отвязала, сунул ей бабки, чтоб молчала до конца своих дней.
Ух, и мстительная же женушка у меня оказалась! Сначала думал найти ее и прибить падлюку!
Но потом решил, пусть живет. В конце концов, первый я начал.
Тем более, она предпочла уйти в закат. Блокнула везде и пропала. Катька, подруга ее, передала, чтобы я ее не искал.
“Через сто метров держитесь правее”, – советует крошка из навигатора.
– Вот и я говорю, – восклицаю ей, ставя пустой стаканчик в подстаканник. – Ну найду ее, и что? Я-то уже все сказал. Что был не прав. Что психанул. Что хочу быть с ней. Чего ей еще надо? Чтобы бегал за ней, как шавка? Хозяин – барин. Захотела уйти – ее выбор. Я что, сталкер какой-то?
“Через сто метров поверните направо”, – отвечает мне она. – “До окончания маршрута триста метров”.
– Согласен, – хмурюсь, включая поворотник. – Захочет развода – сама придет.
Паркуюсь у гостиницы, три звезды. Других в Киришах нет. Прошу дать мне самый лучший номер.
Поднимаюсь на лифте, прикладываю ключ, захожу.
Небольшая кровать с ярким стеганным одеялом. Тяжелые темные шторы, кресло с цветной обивкой, деревянная тумба с выдвижными ящиками. На ней — кинескопный телек.
Охренеть. Сто лет таких не видал. Прогресс до сюда так и не дошел?
Со вздохом ставлю сумку на пол. Нда-а. Это вам не “Мариотт”.
Пойду-ка лучше проедусь до интерната, пока меня тут депрессуха не одолела. И нужно узнать, во сколько завтра утренник.
Снова выхожу на улицу, прыгаю в тачку. Через минут пять подъезжаю к воротам интерната.
Они такие же, как я их помню.
Никто не открывает. Никаких признаков жизни. Паркуюсь, шагаю к калитке. Темно. Снег скрипит под ногами. Зыркаю по сторонам. Нахожу что-то вроде домофона. Жму на кнопку.
Через несколько секунд отвечает женский голос:
— Вы к кому?
— К вам. Деда Мороза заказывали?
Дамочка на другом конце явно тупит. Давай, моя хорошая, соображай, пока я себе что-нибудь не отморозил. Бубенцы уже звенят.
Наконец раздается щелчок, магнитный замок отпускает дверь.
Толкаю калитку, захожу во двор.
Внутри волной поднимается знакомое тягостное чувство. Его толком и не объяснишь. Тот, кто не провел детство в интернате, вряд ли поймет. Это что-то вроде ощущения замкнутого мира. Когда ты заперт сам в себе. И нет ничего твоего. Есть только пустота, которая никогда не отпускает. Даже, когда вырастаешь и покупаешь себе столько игрушек, сколько захочешь.
Шагаю по дорожке к двери. Подхожу ближе. В щелочку на меня уже смотрит чей-то нос и два глаза.
— Градов я, Ярослав. Спонсор ваш. Пустите, холодно же!
Дергаю дверь и вхожу без приглашений. Работница смотрит на меня растерянно:
— Заведующей уже нет, — говорит она, кутаясь в серую шаль.
— Тогда телефон ее дайте! — отвечаю раздраженно. – Зачем же морозить своих спонсоров?
Злюсь немного. Правда, женщина тут ни при чем.
— Это можно. Стойте здесь, сейчас схожу за мобильником, — говорит она, поправляя шаль на плечах, и шурует по коридору.
Озираюсь по сторонам. Вроде все теперь по-другому. Как-то поуютнее, чем в моих воспоминаниях.
Но все так же, до зубного скрежета.
Женщина возвращается с телефоном, в котором что-то тыкает.
— Так утренник во сколько? — спрашиваю, отогревая руки в карманах.
— В одиннадцать. Сейчас сама наберу Вилену Васильевну.
Подносит телефон к уху, ждет.
— Вилена Васильна. Вы извините за поздний звонок, но тут этот, спонсор наш пришел. Градов…
Слушаю их разговор. Да уж. Ну и гостеприимство. Им что, Радмир так мало бабок отваливает? Думал, меня с хлебом и солью ждут. А даже на порог не пускают.
Наконец, женщина вешает трубку и говорит:
— Короче, начало завтра в одиннадцать. Приходите за полчасика. Или лучше за час. Костюм вам выдадим. Сейчас дам вам сценарий праздника.
Машет рукой, призывая идти за ней.
— Только ноги отряхните, – бросает через плечо. – Сейчас наследите мне тут!
Послушно отбиваю чечетку о коврик, шагаю за дамочкой по дешевому линолеуму.
Поднимается на второй этаж. Работница ключами открывает кабинет. Походу, это кабинет заведующей. Заходит, находит на столе листы, скрепленные степлером, сует мне:
— Вот. Выучите ваши реплики. Не волнуйтесь. Если что — завтра все подскажем.
Пробегаю глазами. Пиздец. Тут целая постановка. Я на это не подписывался!
Женщина уже выталкивает меня обратно в коридор и закрывает кабинет.
— Ну все, идемте, провожу вас обратно.
Но я, внезапно даже для самого себя, останавливаюсь:
— Слушайте, а можно я тут… прогуляюсь?
Дамочка смотрит на меня подозрительно. Отвечаю на ее немой вопрос:
— Рос я тут.
Она несколько секунд хлопает глазами, сомневается.
— На третьем этаже моя группа была. Хочется глянуть одним глазком. Интересно, что поменялось, – выдаю самую обаятельную свою улыбку.
— Ладно. Только пойдете со мной, – наконец, соглашается она.
Заходим на третий этаж жилой секции. Тетушка впереди, я за ней, сжимаю в кулаке скрученный в трубочку сценарий.
Тихо. Уже отбой. Коридор длинный, тусклый свет ламп делает его бесконечным. Хоть даже цвет стен теперь другой, чудится, что запахи все те же: еды, влажной тряпки и дешевых моющих средств.
Останавливаюсь перед окном во двор. Любил в него смотреть когда-то.
И тут нахлынывает. Как кадры из старого фильма.
Будто мне снова двенадцать. И та женщина. В поношенной куртке с потертым воротником. Мама. Так давно ее не видел, что даже не сразу узнал.
— Сыночка, — всхлипывает она, хватая меня за плечи. — Я обещаю, найду работу и заберу тебя. Обещаю…
А потом стою, вцепившись в этот подоконник и прижавшись лбом к холодному стеклу. Убеждаю себя, что мне — не больно.