11. Глава 9
Алина
Ну куда уж там. Остановиться? Нет! Точно уж не сейчас. Сейчас у меня есть только одно желание. Просто одно, глупое желание — сделать Ярославу больно. Отомстить!
Быстро сбегаю по ступенькам, демонстративно открываю дверцу Даниной бэхи, залезаю на переднее сиденье и хлопаю за собой.
– Детка, ну осторожнее, – говорит Даня недовольно. – Зачем так хлопать? Только купил.
– Поехали быстрее отсюда, – отвечаю ему холодно.
Вижу краем глаза, как Даня довольно улыбается. А Яр стоит на крыльце. Взгляд у него грозный, грудь тяжело вздымается. Облачка пара вылетают из его рта, как у огнедышащего дракона. Выглядит просто возмущенным.
У самой до сих пор еще звучат в ушах собственные слова: “Я больше тебя не люблю”. Не верю, что сказала ему. От этого внутри все саднит. Сжимаю зубы, чтобы не сорваться.
Машина трогается с места. В груди горит и пульсирует, словно вырвали сердце. Сжимаю кулаки на коленях так, что острые ногти врезаются в ладони. Хочется обернуться, взглянуть на Яра еще раз. Но я заставляю себя сидеть неподвижно.
Не обернусь. Не остановлюсь. Не прощу.
– Это что еще за черт? – лениво спрашивает Даня, роняя руку на руль и косясь в боковое зеркало, где, должно быть, еще отражается Яр.
– Из преисподней, – сухо отвечаю, глядя в окно.
– Он тебя обидел? Мне с ним разобраться? – начинает выпендриваться Даня, будто Яр его, рохлю, одним плевком не перешибет. Смешно!
— Дань, просто довези меня до дома.
Выруливаем на проспект, я чуть выдыхаю. Но сердце все еще не на месте.
— Может, суши полопаем? Угощаю, — подмигивает Даня. Пытается казаться щедрым и великодушным.
— Нет, — отрезаю и снова стискиваю зубы. — Дань, я тебе все уже сказала.
— Как жизнь несправедлива, а? — вздыхает он наигранно грустно, но с какой-то довольной усмешкой. — Ты ушла от меня, потому что у меня не было денег. Теперь деньги есть, а тебя нет.
Перевожу на него взгляд. Все еще думает, что деньги – причина, а не то, что он козлина? Как удобно!
— Я вообще-то замужем, — спокойно напоминаю ему, хотя внутри что-то дрогнуло.
Замужем. Как же! Но фактически пока же так?
— Да все знают, что он тебя бросил, — отвечает Даня, пожимая плечами.
Как же меня это все достало, Господи!
— Это я его бросила! — рявкаю я.
Даня хмыкает, скосив на меня взгляд:
— Нашла богача, который тебя не любил. А я вот тебя всегда любил. И в богатстве, и в бедности. И скучал, так-то.
Больше не отвечаю. Просто сижу и смотрю в окно, стискивая кулаки на коленях. С ним говорить — все равно что пинать мертвую лошадь. Толку — ноль!
— Слушай, ну че ты такая? Хватит ломаться. Давай поужинаем завтра? — не унимается он, когда сворачиваем на мою улицу. — Вспомним былое, как говорится. Я ж могу позволить себе сводить девушку в ресторан. Лучший в городе! Или, какой захочешь!
Капец. Лучший в Киришах? Вот это роскошь! Да я с ним и в Мишлен бы не пошла!
— Даня, не надо, — цежу зло. — останови у подъезда, спасибо.
— Ладно-ладно, принцесса, — говорит он, останавливая машину.
Только поворачивается ко мне, уж не знаю, что у него там в голове, сразу выпрыгиваю из машины.
— Подумай про ужин! Я все равно тебя дождусь! — успевает он крикнуть прежде, чем я нарочно громко хлопаю дверцей.
Едва успеваю переступить порог дома, как мама высовывается из кухни:
— Доча, это кто там в машине? Данечка тебя подвез? — в голосе столько теплоты и какой-то ностальгической радости, что меня передергивает.
— Ага. «Данечка», — бурчу, стягивая сапоги.
— Хороший парнишка такой. Ты к нему присмотрелась бы, дочь. Он ведь всегда так тебя любил.
Закатываю глаза и ничего не отвечаю. Просто молча ухожу в свою комнату, закрываю дверь и опускаюсь на кровать.
«Хороший парнишка. Этот «хороший парнишка” сидел у меня на шее и все наши сбережения промотал. Но мама не знает. Никто не знает. Кроме Кати.
Мысли о Дане быстро вытесняет Ярослав. Вспоминаю его взгляд на крыльце и вздрагиваю. В груди снова начинает нещадно гореть.
Уедет отсюда. Теперь точно уедет и забудет меня.
Хочется злиться и выть от горя одновременно. Прячу лицо в ладонях и глотаю слезы. Не могу простить его. Как можно простить такое? Но… почему же так страшно, что он просто возьмет и исчезнет?
Отнимаю ладони от лица. Встаю, достаю из шкатулки с украшениями тест. Две полоски. Я все еще не привыкла к ним. Две. Четкие и безжалостные.
Провожу пальцем по тесту. Должна ли я сказать ему? Наверное, он имеет право знать.
Ребенка я оставлю. Без вариантов. Не смогу сделать аборт. Да и где-то внутри горит огонек — этот малыш от мужчины, которого я очень сильно любила. Очень.
Вытираю, катящиеся по щекам слезы.
Нет. Ярославу и я-то не была особо нужна. А ребенок… Он сам еще дите великовозрастное. Яру не ведомо слово «ответственность». Привык думать только о себе.
Лучше сама. Как-нибудь.
***
Звонок на перемену. Первоклашки с радостным писком вскакивают из-за парт. Будто я их пытала тут!
— Так, несите свою «Злость» сюда, не забудьте подписать рисунок! В правом верхнем углу, — напоминаю малышам.
Рисунки один за другим плюхаются мне на стол. Собираю свои вещи, последний урок. Только направляюсь к выходу из класса, как в кабинет влетает Настена. В руках у нее металлическая коробка из-под печенья. Вся пыльная и немного заржавевшая.
— Алина Николаевна, Алина Николаевна-а-а! Представляете, тот Дед Мороз настоящий! — выпаливает, еле переводя дыхание. Глаза горят, щечки раскраснелись. Трясет в воздухе ящичком. В нем что-то громко стучит.
— Откуда у тебя это? — ничего не понимаю.
— Дед Мороз сказал мне секрет про тайник у нас тут, в интернате! Я проверила, когда все ушли. И нашла вот! — тараторит она восхищенно. — Можете помочь открыть? У меня не выходит.
Ставлю свою сумку на стул, садимся за парту. С интересом осматриваю коробку. Вот Яр жук, выкрутился же как-то! Откуда, интересно, он знал про тайник? Накануне спрятал? Зачем? Чертовщина какая-то!
Пытаемся с Настеной открыть. Коробка заржавела прилично. Иду к учительскому столу, беру ножницы и пытаюсь подцепить крышку.
— Алина Николаевна, вы представляете? Дед Мороз существует, он — настоящий! — не перестает жужжать над ухом Настена. — А значит, он все-все наши желания исполнит! И даже ваше — про любовь которое. И мое — про родителей!
От слов «про любовь» сердце болезненно сжимается. Кошусь на Настю, выдавливаю улыбку. Да уж. Яр мастер, конечно. Разочаровывать.
Наконец, крышка коробки поддается, с лязгом грохается на парту. Мы с Настюшей заглядываем внутрь.
Перочинный ножичек, деревянные фигурки, видимо, вырезанные им же: ферзь, волк и медведь. Значки с символикой группы «Рамштайн», фотография какой-то женщины, браслетик и еще куча мелочевки.
— Ва-а-ау! — восхищенно выдыхает девочка, будто тут слитки золота, а не какая-то дребедень.
В секунду я замираю. Протягиваю руку и беру пальцами браслет. Подношу ближе к глазам.
Самодельный. Из ниток и бусин. Я будто вижу, как сижу на ступеньках дома и плету его, хмурясь от усердия. Это же… это мой браслет! Но как…?
По-новому оглядываю содержимое коробки. Мои глаза еще больше округляются. В груди что-то екает… Рам?!