Глава 7
Когда я прихожу в себя в той же самой палате, рядом со мной лишь Дунай.
Его голова у моих рук, а сам он мелко подрагивает. Либо плачет, либо не может взять себя в руки.
– Дунай, – тихо шепчу я и пропускаю его отросшую шевелюру между пальцев.
– Мам, ты очнулась?
На его лице неподдельное облегчение.
После обморока у меня мутное сознание, и воспоминания приходят ко мне с опозданием.
– Арина…
Последнее, что я помню. Это имя приносит мне чувство боли. С оттенком горькой полыни. Она всегда ассоциировалась у меня с потерями.
– Ее арестовывают сейчас.
– А Ваня?
Дунай не отвечает. Прикрывает глаза и молчит.
Я сглатываю скопившуюся слюну и начинаю снова кусать губы. Плохая привычка, от которой я не могу избавиться всю жизнь. И вкус крови отчего-то тоже имеет привкус полыни.
– Отец ушел.
Сын больше ничего не говорит, и я тоже молчу. Мне бы сказать что-то, чтобы поддержать его, но я сама в растрепанных чувствах.
Спустя несколько минут, когда молчание уже становится неудобным, я перевожу взгляд на настенные часы.
– Всё будет хорошо, Дунь. Еще не утро, так что время еще есть.
Сын, кажется, меня не слышит. Хмурится. Значит, о чем-то усиленно думает.
– Я прочитал про спинной мозг.
Дунай ерзает на стуле и не может усидеть, после чего встает, и я поднимаю глаза вверх.
– Что?
– Врач сказал, что у Вани повреждение спинного мозга. Я прочитал, что есть два вида. Частичное повреждение и полное. Если нам повезет, и у него частичное, то со временем моторные функции к нему вернутся.
– Не понимаю.
Мне тяжело вычленять его фразы отдельно друг от друга, поскольку всё, что я слышу – это слово повреждение.
– Грубо говоря, тогда он сможет ходить, мам. Скорее бы утро, мне кажется, я сейчас чокнусь.
Я жду, со страхом глядя на время. То засыпаю, то вздрагиваю и просыпаюсь от кошмаров.
Несмотря на упорство Дуная, я отправляю его домой. Знаю его характер и убеждаю его сменить бабушку с дедушкой.
Он не сможет спокойно отдыхать, но забота о Ваське хоть как-то его отвлечет.
Дунай у меня слишком ответственный мальчик.
Я снова иду в приемную и застаю там свекров, которые вдруг ни с того ни с сего отводят взгляд, словно им обоим передо мной стыдно. Если поведение Игната Аристарховича не кажется мне странным, то вот свекровь меня удивляет.
– Врач ничего не говорил?
Я сажусь и прислоняюсь спиной к стене. Тело ломит, но я, превозмогая боль, обещаю себе, что отдохну позже, когда Ваня очнется.
– Нет, – отвечает свекор. – Ты не плачь, Нин, не накликай беду. Выкарабкается наш Ванька, в честь такого богатыря назвали. Внук у нас боец, так что хватит уже и тебе слезы пускать, Феня. Нечего оплакивать внука раньше времени. Он еще нас с тобой переживет, поняла?
Игнат Аристархович, как единственный оставшийся мужчина, пытается нас подбодрить, и мне это ненадолго помогает. Я выпрямляюсь и чаще дышу, чтобы не расклеиться пуще прежнего. Вот только постоянно смотрю на часы. А время, как назло, тянется медленно.
Я вдруг начинаю невольно крутить в голове воспоминания, которые вызывают в моей душе тепло.
Имена всем нашим детям давали родители Савелия. Дуная и Ивана назвали в честь русских богатырей, но каждый раз, когда об этом заходит речь, сыновья недовольны.
– Главное, не найти бы свою Настасью, – фыркает всё время Дунай.
– Никто не знает этого вашего Ивана-богатыря, а вот Иванушку-дурачка очень даже. Вот уж спасибо за такое имя.
В голове мелькает образ закатывающего глаза Вани, и я улыбаюсь, ощущая, как по телу распространяется тепло.
Игнат Аристархович всегда мечтал, чтобы у нас с Савой было трое сыновей, так что, когда я забеременела третьим ребенком, он уже и имя подготовил.
Самсон.
Честно говоря, в этот раз я уже была не в восторге. Так что когда УЗИ показало, что у нас будет девочка, была переполнена облегчением.
Мой отец просил меня назвать ее Василисой в честь его матери, которая трагически погибла, когда ему было пять, но когда я подошла с этим вопросом к Саве, он отреагировал негативно.
В тот день приехали его родители и сказали, что хотят назвать дочку Василисой.
Помню, как я тогда обрадовалась, что так и не успела сказать Саве, как звали мою бабушку, так что с удовольствием согласилась на имя, предложенное свекрами.
Моим родителям нравилось думать, что внучка названа в честь матери отца, а Саве – что он отказал моему отцу. А я закрывала всё это время глаза на их противостояние. Но сейчас вдруг чувствую презрение к самой себе. Не стоило оно того.
Я снова открываю глаза, развеивая воспоминания, вызывающие у меня горечь, и смотрю на время. Два часа ночи.
Свекровь спустя еще час уезжает, так как у нее от долгого сидения болит поясница, так что в больнице остаемся только мы с Игнатом Аристарховичем.
В этот раз неловкости между нами, как прежде, нет.
Ни я, ни он не настроены на разговор.
Каждый погружен в свои мысли.
– Ты прости меня, – вдруг говорит он, когда за окном начинает светать.
– За что? Не вы же виноваты, что Ваню эта… эта сбила.
Внутри до сих пор ярким огнем горит ненависть и боль, что любовница Савы не просто уводит его из семьи, но еще и сбила нашего ребенка. Словно поглумилась надо мной, вот так походя уничтожив мою жизнь.
– Частично я и виноват. Воспитал сына таким негодяем. Я ведь не этому его учил всю жизнь. Видимо, не доглядел, раз он не просто на сторону пошел, но еще и детей бросает. Не сбудутся мои мечты о трех внуках богатырях. Дунае, Иване и Самсоне. И за это ты тоже меня прости.
Игнат Аристархович кидает виноватый и печальный взгляд на мой отсутствующий живот, и я благодарна ему за то, что больше эту тему не развивает. Не знаю, кто его просветил – Савелий или врачи – но это не та тема, которую я готова с ним обсуждать.
Дальше мы сидим в молчании.
Мне кажется, что я уже начинаю сходить с ума. Замечаю, что за окном светлеет, коридоры наполняются медперсоналом, а новостей о сыне нет.
На утро Ваня так и не очнулся.