Глава 3
– Вам, милочка, шутки со здоровьем противопоказаны. Знаете же свой диагноз, для чего поплелись в этот монструозный офис надбавки требовать? Понимаю, нужда, на зарплату простой уборщицы не проживешь долго, но о себе поберечься надобно. О муже подумай, где он, кстати?
Дородная медсестра с короткими черными волосами, спрятанными под больничный белый колпак, ставит мне капельницу и ни на секунду не умолкает.
– Уборщица? С чего вы взяли, что я в Атланте уборщица? – хмурюсь я и слабо произношу, всё еще чувствуя себя дезориентированной после потери сознания.
Благо, интерн на скорой ошибся, и никакого инфаркта у меня не произошло. Просто я перенервничала, и к мозгу перестал поступать кислород в нужном объеме, как я поняла из слов врачей. Но из больницы меня не отпускают. Быстро достают из системы все мои данные и оставляют меня под наблюдением, опасаясь самого худшего.
– Как же откуда? Скорая тебя привезла, им главная в Атланте так и сказала. Уборщица пришла умолять о прибавке, а когда ей отказали, устроила скандал и упала в обморок.
– Главная в Атланте? – произношу я тихо-тихо, но медсестра продолжает талдычить о своем.
– И зачем так унижаться перед этими богачами? Вот скажи мне, разве они стоят того, чтобы своим здоровьем рисковать? Ты ведь уже не маленькая профурсетка, прости господи, а женщина в возрасте, должна понимать риски в твоем состоянии.
В возрасте? Мне всего лишь тридцать шесть. Неужели я так плохо выгляжу, что даже для нее, явно старше меня лет на пятнадцать-двадцать, я кажусь уже взрослой теткой?
Я прикусываю губу и размеренно дышу, часто моргая. Отчего-то становится обидно. Никогда в юности я не задумывалась о том, что когда-то на моем лице начнут проклевываться морщины, пока едва заметные, но вскоре зеркало перестанет меня и вовсе радовать… Стоп… Не станет. Я снова забылась и решила, что у меня есть будущее.
– В общем, ты бы с мужем связалась, Лиза. Тебе же вещи нужны какие-никакие. Не в нашем же халате медицинском тут разгуливать будешь. Трусишки бы чистые.
Я краснею, чувствуя себя так, будто вернулась на пятнадцать лет назад, когда вот так же попала в больницу, но по более приятному поводу. Меня положили на сохранение, когда я была беременна нашей дочкой Аней, а Марат каждый день приносил мне сваренную картошку в кастрюльке, завернутую полотенцем, чтобы оттуда не ушло тепло. Денег у нас тогда совсем не было, и я каждый день стирала нижнее белье, чтобы мне было, что носить.
Ностальгия…
Отчего-то именно по тем временам я скучала сильнее всего.
Тогда я еще была полна надежды на светлое будущее, была уверена, что люблю и любима. А сейчас… Денег куры не клюют, дом, казалось бы, полная чаша, а я одна. Совсем одна.
Медсестра заканчивает с капельницей, что-то еще говорит, но я не в силах пресечь ее разговоры. Слишком слаба еще для этого, не вижу смысла тратить на нее энергию. Она выговорится и успокоится, видно же, что не питает ко мне негатива, просто человек такой.
Вместо этого я продолжаю мучить и терзать себя мыслями о подлой секретарше, которая не просто не сказала, кто я, а нагло соврала.
И зачем?
Чтобы унизить?
Подозрения подозрениями, но теперь я точно уверена, что она – любовница моего мужа. Вот только что мне с этим делать?
Марат уже сказал свое веское слово.
Развод.
Обговорены условия. Осталось подписать документы.
А что после? Я никогда раньше не задумывалась о разводе, а теперь со всей неотвратимостью понимаю, что ведь еще “после”.
Не для меня. Для моих детей.
А вот мне…
Мне остался максимум год.
Сердечная недостаточность в запущенной форме – не шутки, а пересадку сердца ждать можно настолько долго, что вряд ли я доживу до этого момента. Скажи я Марату, что больна, и он бы задействовал свои связи, чтобы меня пропустили вне очереди, но разве я могу? И дело ведь даже не в том, что мы разводимся. Я отниму чью-то жизнь. Кто-то умрет вместо меня, и остаток жизни я проживу с чувством невероятной вины.
Внутри сидит червячок сомнений, но я прогоняю его прочь. Если начну копаться в себе, начну сомневаться даже в том, сделает ли для меня это муж, если я во всем признаюсь. Разочаровываться еще сильнее не хотелось. Всё же он отец моих детей, и именно он будет им опорой и поддержкой в последующие годы.
Мысли крутятся вокруг мужа и его новой пассии. Женится ли он на ней? Станет ли она мачехой моим детям? У меня нет на этот вопрос ответа.
Встряхиваю головой и тянусь к телефону на тумбочке. Мне нужно кому-то позвонить, чтобы водитель привез мне вещи.
Рука тянется набрать дочку, но буквально утром мы повздорили из-за ее задиристого поведения в школе, но она никак не желает принять правду, что травля, которую она устроила другой девочке – недопустима. Окунуть человека головой в унитаз – не то, чему я ее учу, но всё, чего я добилась – ее криков и…
“Ненавижу”.
Самое ужасное признание, которое может услышать мать.
Я стараюсь не подпускать эту боль близко к сердцу, ведь она у меня в глубине души добрая девочка и не говорила этого всерьез.
Однако и позвонить ей я не могу. Боюсь нарваться на грубость. Характером она в Марата. Если злится, то долго отходит. Лучше переждать.
Выбора нет. Нужно звонить Марату. Не хочу, чтобы няня, оставшаяся посидеть с Митюшей, копалась в моих вещах.
Сначала идут гудки, а затем мне отвечают. Но не муж. Незнакомый мужской голос.
– Добрый день! С кем я говорю? Позовите к телефону Марата Аркадьевича, – говорю я размеренно и уверенно, контролируя тембр голоса, чтобы он не сорвался на хрипы.
– Добрый день! Меня зовут Павел Олегович, я медбрат в городской больнице номер пять.
Неужели секретарь сообщила мужу, куда меня увезли, и он, обеспокоенный всё же моим состоянием, пришел навестить? Неужели не всё потеряно?
– Эм. Позовите его…
– Позвать к телефону в данный момент не могу. Марат… кхм… ваш Аркадьевич на… процедуре, – говорит он, а следом раздается его ехидный смешок.
– На процедуре?
– А вы, собственно говоря, кто? Я ему передам, что вы звонили.
– Я его жена.
– Жен-на? – будто бы удивляется медбрат.
– А где он? Что с ним? Я сейчас подойду.
– Эм… Не стоит. Ничего серьезного. Плановый о-осмотр. Да-да. Именно он.
Звонок вдруг резко обрывается, и я с недоумением кошусь на потухший экран, но не перезваниваю.
Ясно. Марат не знает, что он сейчас находится в той же больнице, что и я.
Неужели что-то случилось?
Благоразумие велит мне остаться в палате, но тревога всё равно не покидает тело. Я знаю себя. Разнервничаюсь от неведения сильнее. И последняя заминка медбрата напрягает. Словно ему вдруг стало неловко, когда он узнал, что я – жена Марата.
Меня ведет чутье, велит мне немедленно ехать и увидеть всё своими глазами. Отчего-то я не сомневаюсь, что в больнице он не один. Иначе бы говоривший со мной медработник не стал бы юлить и сразу назвал мне точное местоположение.
В больнице на ресепшене мне сразу говорят номер палаты, и вскоре я встаю напротив двери, даже сквозь нее слыша недовольство и маты Марата. А затем раздается женский визг, следом чьи-то низкие басы.
Я делаю два глубоких вдоха-выдоха, а после решительно тяну дверь на себя.