После развода. Право на семью (Оксана Барских)



‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 2

– Кто она?

Мой вопрос повисает в воздухе. Пауза о многом мне говорит. И пусть муж отрицает, но я всё вижу по его глазам.

– Никто, Лиза. Я тебе не изменял. Никакой другой женщины нет. Просто я тебя разлюбил. Так бывает. Быт убивает любые отношения, – чеканит он каждое слово, но я вижу, как дергаются мышцы на его скулах.

В глазах напряжение, руки он прячет под столом, но я знаю, что сейчас они сжаты до побелевших костяшек. Про личное Марат никогда не умел врать. Раньше меня это умиляло, а сейчас причиняет боль. Лучше бы он сказал правду. Как настоящий мужчина. Но нет. В последний момент он отводит взгляд, слишком стыдно смотреть мне в глаза.

– Ты ведь знаешь, что не умеешь обманывать. Имей совесть бросить меня по-честному, Марат, без экивоков. Где тот мужчина, которого я когда-то уважала?

Я щурюсь, чтобы не разрыдаться. Тянет в груди, словно сердце в тисках, и я не могу определить, от чего. То ли от моральной раздавленности, то ли это физические отголоски моих проблем со здоровьем. Но это неважно. Мне нельзя показывать своих ран. Уж точно не Марату.

Он нахмурился, набычился и встал со своего места, упираясь сжатыми кулаками об стол. Вся его поза намекала на агрессию, но я ни капли не боялась. Может, и зря. Как оказалось, своего мужа я не знаю от слова совсем.

Вся моя жизнь перечеркнута всего тремя словами.

Я хочу развода.

Мой мир треснут на осколки и разрушен, словно хрупкий карточный домик. А я все пятнадцать лет считала, что у него крепкий фундамент из нашей любви, прочные стены из нашей верности, а оказалось… Пшик.

– После таких слов ты и правда спрашиваешь меня, почему мы разводимся? – рычит Марат так, будто я во всем виновата. Вслух он этого не говорит, но его глаза говорят лучше всяких речей. Он обвиняет во всем меня.

– Да. Спрашиваю, – флегматично отвечаю, заводя руки за спину. Пальцы дрожат, и я не хочу это демонстрировать.


– Когда ты последний раз интересовалась, как у меня дела на работе, Лиз? – кривится Марат. – Почему я без настроения? Что у меня нового? Что меня беспокоит? Да о чем вообще речь! Когда у нас с тобой последний раз был секс? Не потыкались и баиньки, а как раньше?

– А ты разве у меня спрашивал, не устала ли я сидеть дома одна с ребенком? Не нужен ли мне отдых? Предложил хоть раз поиграть с Матюшей? – парирую я и щурюсь, чувствуя, как по груди разливается горечь, и наружу выплескивается обида.

– Ты снова за свое, – выдыхает Марат и стискивает пальцами переносицу. Даже не скрывает, что ему надоело со мной объясняться. – Матюша то, Матюша сё.

– Он слабый мальчик, ему нужно мое внимание.

– Он давно уже выздоровел и окреп! В конце концов, у него есть няня, которую я и нанял тебе в помощницы, чтобы ты не упахивалась до усталости, как вол на плантациях!

– Волы не на плантациях, а на посевных.

– Вот о чем я говорю, Лиза! Ты вся такая правильная, дотошная, никаких экспериментов, – к концу Марат выдыхается и снова садится в кресло. – Давай закончим на этом? Ты и сама меня уже давно не любишь. Это чувствуется. Смысл обсуждать то, что и без того понятно? Просто подпиши документы, и на этом разойдемся. У меня уже нет сил.

– Нет сил… – словно эхо, повторяю я за ним и киваю, не в силах даже улыбнуться, чтобы держать лицо.

– И прекрати, пожалуйста, донимать нашу Аню. Ты душишь ее своей заботой, неужели не видишь? – вдруг говорит снова Марат, и я застываю с восковой маской на лице.

– Душу? Что за чушь ты несешь? Я забочусь о нашей старшей дочери, как любая нормальная мать. И если я против того, чтобы она гуляла до полуночи и оставалась ночевать на непонятных вписках, это называет заботиться, а не душить.

– Именно поэтому она пожелала остаться со мной после развода? – вздергивает бровь Марат и своими словами просто убивает меня. Раздавил, как клеща, ногтем и наблюдает за моей реакцией. А я трещу по швам, чувствуя, что вот-вот и со мной случится истерика.

– Ты ей рассказал о разводе? Как ты мог? – шепчу я насилу сухими губами, отчаянно желая сделать глоток воды, но не двигаюсь с места.

– Я этого не делал, – бычится Марат, и его нижняя челюсть выдвигается вперед. – Она увидела документы в моем кабинете. Я забыл закрыть его на ключ. Признаю, это моя вина.

От его слов мне не становится легче. Я не верю ни единому его слову, ведь моя дочка, моя девочка не могла такого сделать. Она любит меня и не станет выбирать Марата.

– Ты лжешь.

– Если тебе так будет легче, хорошо. Я лгу.

Он слишком легко соглашается. Отмахивается от меня, как от назойливой мухи, и даже рукой машет. Неприятно. Словно я второй сорт.

– В любом случае, мы с ней поговорили, так что она останется с тобой, как я и сказал ранее. На опеку я не претендую. Единственное мое условие – прекрати душить детей своей заботой и займись собой. Если продолжишь в том же духе, мне придется пересмотреть условия нашего развода. И место проживания наших детей.

Последние слова звучат угрозой. Не явственной, но весьма ощутимой.

Это хуже предательства в сто крат.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Чувство, будто мне ножом вспарывают живот.

Терзают острыми иглами сердце и мучают. Мучают. Мучают.

– Ты всё время на работе, Марат, ты и правда сейчас угрожаешь в случае чего отобрать детей? Ты появляешься дома к полуночи, уходишь к семи утра, неужели считаешь, что будешь лучшим отцом детям после развода?

Сначала он молчит. Долго молчит и изучает меня, решает, отвечать ли. А затем пожимает плечами.

– Моя мать всегда рада видеть внуков. Если бы ты не настраивала их против нее, заметила бы, какая она замечательная бабушка.

Меня обдает резким липким жаром. До судорожных сокращений предсердий.

Марат обвиняет меня в предвзятом отношении к матери?

По выражению его лица вижу, что неважно, что я скажу, он уже сделал свои выводы и придерживается уже сформированного мнения.

В последний момент я осекаюсь и киваю, больше не желая препираться.

У меня мутнеет в глазах, и я на ватных ногах выхожу из кабинета, захлопывая дверь и пытаясь найти наощупь диванчик. Кажется, я вот-вот потеряю сознание.