Отверженная истинная короля-дракона (Адриана Дари)



‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 4. Новая жизнь

— Лейла, я тебе так благодарна за моего сына! — герцогиня снова касается моей руки, случайно задевая браслет. — Чем я могу тебе отплатить?

Запястье пронзает болью, как это бывает от чужого прикосновения, и я, сжав зубы, чтобы не выказать неуважение тем, что резко отдернула руку, делаю вид, что потянулась за полотенцем.

Герцогиня не сводит с меня глаз, пока ее сын увлеченно лепит снежную бабу у меня во дворе, устанавливая ее между поленницей и забором.

— Тем, что вырастите смелого и порядочного мужчину, — отвечаю я. — Вы же наверняка слышали, что за лечение детей я не беру денег.

— Да, конечно, но все же… — герцогиня продолжает настаивать.

— В деревне недавно рыбак умер, у него осталась жена и дочь-трехлетка, — говорю я и мою руки. — Им нужна помощь. А вашему ребенку — любовь.

Герцогиня растерянно смотрит на меня, на скромное убранство моего домика, а потом кивает.

— Боги знали, кого благословить этим даром, — наконец, говорит она. — Пусть будет светлым твой жизненный путь.

Она накидывает тяжелую шубу и выходит из домика. Я провожаю ее взглядом через окно до тех пор, пока она, взяв сына за руку, не садится в карету на полозьях и не скрывается в гуще леса в лучах утреннего зимнего солнца.

Если бы она знала, чего мне стоила эта сила, она бы не назвала это благословением. Прошел уже почти год с того дня, когда меня и моего сына приговорили к смерти, но я не могу забыть все то, что пережила тогда.

— У меня есть предложение, которое может спасти тебе и твоему ребенку жизнь, — произносит незнакомый низкий голос.

Я хватаюсь за эти слова как за последнюю ниточку. Я пообещала себе и сыну, что сделаю что угодно, мне уже точно нечего терять.


— Я согласна, — хрипло отвечаю я.

— Даже условий не выслушаешь? — ехидно спрашивает незнакомец.

— У меня такой большой выбор? — отвечаю я.

Кажется, я слышу, как он довольно ухмыляется. Страх от одного присутствия этого человека сковывает душу ледяными оковами. Но я закусываю щеку и перевожу взгляд на Фейра. Что бы ни ждало меня дальше, вот он, мой смысл жизни.

— Ты пройдешь через колодец безвременья, но выживешь, — что-то в голосе неуловимо меняется. — Тебе хватит на это сил и желания, я вижу, иначе бы ты умерла еще во время родов. Вот твои новые документы. Спрячь их.

К моим ногам падает свернутая в трубочку бумага. Дрожащей рукой я поднимаю ее и кладу их за пазуху. Потом буду разбираться. Сначала спастись.

— Как только ты пройдешь колодец, о тебе никто не вспомнит, — продолжает человек в капюшоне. — А ты сама никогда не сможешь рассказать о том, кем ты когда-то была.

В первый момент после этих слов меня начинают одолевать сомнения. А потом я посылаю все это к демонам. Эргарн сделал свой выбор. И пусть я совсем не понимаю, что подтолкнуло его к этому, пусть мое сердце разрывается от боли и несправедливости, пусть он никогда не увидит Фейра. Теперь моя очередь выбирать, и я выбираю жизнь.

Киваю, а в следующий момент мне чудится, что я вижу, как под капюшоном сверкают ярко-зеленые глаза. Моргаю, чтобы проверить, но уже не обнаруживаю перед собой никого. И лишь бумага, что хранится у меня за пазухой, убеждает меня, что человек в капюшоне действительно существовал.

— На выход! — звучит сиплый голос с той стороны решетки.

Неуверенно поднимаюсь на ноги, еле-еле иду и уже начинаю сомневаться в том, что выдержу хотя бы путь до колодца, что уж там говорить про сам колодец. Тем более что я понятия не имею, чего в нем ожидать.

Фейр начинает похныкивать, мне приходится приостановиться, чтобы укачать его. Но как раз это напоминает мне о главной цели всего. Выжить, справиться, вырастить сына.

Надо отдать должное стражнику, он не подталкивает меня, терпеливо ведет и, кажется, даже с сочувствием посматривает на нас с Фейром. Но сочувствие нам не поможет.

Колодец находится в большом каменном помещении в подвале замка, поэтому далеко нам идти не приходится. Когда мы туда заходим, нас уже ждут все те же Главный советник и Верховный жрец. И еще палач.

Усмехаюсь себе. Интересно, он зачем? Чтобы подтолкнуть, если я буду стоять в нерешительности?

— Эйра, за свои преступления ты приговорена к казни через колодец безвременья, — оглашает вердикт советник. — У тебя есть что-то, что ты хотела бы сказать?

— Вам — нет, — отвечаю я. — Я желаю Эргарну, чтобы он приобрел больше, чем сейчас теряет.

В следующий миг я прикрываю ладонью головку младенца, прижимаю к себе покрепче, пытаясь закрыть его своими руками от всех бед мира, и шагаю в серо-голубое, покрытое крупной рябью марево.

Первое чувство падения сменяется головокружением и тошнотой. Одно за одним из меня как будто клещами вытаскивают все самые страшные моменты моей жизни: смерть родителей, безумие брата, ужасные часы наказания в приюте в абсолютно темной комнате…

Я вновь и вновь переживаю эти моменты, но каждый раз страх отступает, стоит мне вспомнить про Эргарна и ощутить Фейра на своих руках. От этих мыслей в груди растекается тепло, согревающее и будто рассеивающее темноту.

Когда я открываю глаза, оказываюсь посреди занесенного снегом двора перед одиноким бревенчатым домиком, в окнах которого нет ни единого намека на свет.

Делаю глубокий вдох, ощущая свежий морозный запах кедрового леса, так напоминающий мне о моем муже. Да, он предал меня, но любовь — это не то чувство, которое исчезает мгновенно.

Меня окружают сумерки и тишина, нарушаемая лишь шорохом ветвей от небольших порывов ветра. Сил едва хватает, чтобы не свалиться в снег, но я заставляю себя идти к дому.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Морозный снег хрустит под ногами, тает, пропитывая мои домашние туфли, и оседает на подоле халата. Взбираюсь по ступенькам на крыльцо и уже не обращая внимания на то, как это неприлично может быть, вхожу в сени.

Так я оказалась тут. Зимой. Одна с ребенком. Я научилась всему, что могло понадобиться для выживания, хотя первое время меня спасали запасы, которые на наше с Фейром счастье, были оставлены в погребе.

Но из колодца я вышла совсем другой: мои темные волосы стали пепельно-белыми, а глаза приобрели цвет весеннего неба. А еще у меня открылся сильный и редкий дар, позволяющий лечить душевные недуги.

Теперь ко мне, Лейле, отовсюду съезжаются люди с разными бедами: от кошмарных мучающих снов до безумия. Я не всегда могу излечить полностью, но облегчить и направить — обязательно.

Для жителей ближайшей деревушки и обитателей замка местного лорда я остаюсь ведьмой, внезапно поселившейся в заброшенном домике. Меня сторонятся, но хотя бы с огнем и вилами не приходят. Что поделать, если одинокая женщина с ребенком — это скорее признак опасности?

Время от времени до меня долетают слухи о том, что происходит в столице, но я точно могу сказать, что никто и не помнит о том, что в стране была королева, словно меня прошлой, Эйлис, просто не существовало. А король, мой Эргарн, собирается жениться. А, может, уже и женился, учитывая, как долго к нашим окраинам добираются новости.

Захожу в свою крохотную спаленку и склоняюсь к кроватке, где тихо посапывает еще не проснувшийся Фейр. Смотрю в его лицо и вижу маленькую копию Эргарна. С одной стороны, это греет душу напоминанием о том, кого я безумно любила, а с другой — каждый раз заставляет вспоминать о том, чего для всех остальных никогда не было.

— Лейла! Лейла! Помоги!

С громким криком на крыльцо взлетает мальчонка из деревни и заходит в сени. Он распахивает дверь, впускает в дом вихрь морозного воздуха.

— Тише! — делаю ему знак и подтыкаю одеяло под Фейра.

Выхожу, прикрыв дверь в спаленку.

— Что случилось? — подхожу ближе к мальцу и выглядываю из окна.

Там по дорожке из леса катят сани, запряженные буланой кобылкой.

— Майка! Она сегодня вдруг начала на всех кидаться, покусала старосту. Он ее выгнать в лес грозится, но она же не в себе! Ее скрутили, вон… привезли… — паренек взбудоражен. — Помоги, Лейла!

— Пусть заносят скорее! — раскрываю шире дверь.

С девчонкой приходится повозиться до самого обеда. Пока мальчишка играет с проснувшимся Фейром, я успокаиваю Майку и помогаю собрать воедино все ниточки ее души. Девочка оказывается еще не инициированным оборотнем, у которого что-то способствовало пробуждению животной половины.

Когда уснувшую и успокоившуюся Майку уносят и уезжают на санях в лес, я, наконец, поднимаю Фейра на руки и сажусь на лавку:

— Как поиграл, малыш? — спрашиваю я и целую его в макушку. — Пойдем в снежки поиграем, а потом поможешь мне пирожки сделать?

Фейр довольно улыбается и обхватывает мою шею своими ручками. Все, что я пережила — стоило этого. Вот этих маленьких моментов радости, этой улыбки, озорных огоньков в черных, как у моего истинного, глазах.

Даю малышу погремушку и сажаю его на вязаный ковер у печи, где теплее всего.

Солнце, которое все больше клонится к закату, искрится на снегу лучами, разбивающимися на тысячи оттенков. Я уже предвкушаю, как сейчас будем гулять с Фейром, как будет мороз щипать наши щеки, как можно будет прыгнуть вместе в пушистый снег и оставить свои фигуры.

Но моим планам мешает звук копыт, тяжелые шаги на крыльце и тот, кого я предпочла бы не видеть, но от кого мне никуда не деться. За окном мелькает бок его вороного коня, и у меня в груди зарождается тягостное предчувствие.

Успеваю отнести Фейра в спальню и с игрушками посадить на кровать, обложив подушками. Надеюсь, лорд не задержится, не хочу оставлять сына надолго. Но появившиеся следом гвардейцы лорда практически уничтожают эту надежду на корню.

Дверь распахивается и на пороге возникает лорд местных земель.