Глава 3
Я заставляю себя вдохнуть глубже, чувствуя, как воздух застревает где-то на полпути, а в горле образуется неприятный ком.
Сердце в груди бьётся так громко, что, кажется, он слышит его удары. Но я не позволю ему снова разрушить мою жизнь. Не дам сломать то, что так долго и болезненно восстанавливала.
Да, может для кого-то два месяца недолгий срок. Но не тогда, когда разбита в хлам. Не тогда, когда я нуждалась в нём больше жизни, а ему было плевать. Эти шестьдесят дней были долгими. Где моя медалька за то, что я хорошо справилась? Вряд ли он её с собой привёз.
Несмотря на страх, который буквально парализует моё тело, я заставляю себя двинуться вперёд. Подхожу ближе к магазину, стараясь не смотреть в сторону чёрного внедорожника, возле которого замер Каид. Но игнорировать его присутствие не получается.
Я даже не пытаюсь прислушиваться к внутреннему голосу, который выдаёт бредовые варианты. Как, например, тот, что он просто мимо проезжал. Случайно.
Нет, случайностей с ним не бывает. Это меня судьба наказывает, раз за разом. Это уже не просто безобидные подножки, а прям бревном по голове.
Мои пальцы крепко сжимают ручку сумки, чтобы скрыть дрожь, предательски выдающую меня с головой. Потому что он смотрит! Буквально взглядом прожигает. А больше всего пугает, когда я чувствую жжение в районе живота. Потому что он рассматривает.
Господи, как вернуть себе способность дышать? Я головой понимаю, что он там ничего увидеть не может. Мой живот совсем немного увеличился. Я сама удивляюсь, как медленно он растёт. Но понять ничего ещё нельзя. Потому что срок небольшой.
Пульсирующая боль в висках лишь усиливается, когда я пытаюсь говорить уверенно и спокойно:
— Если ты в магазин, то сейчас будет пересменка. На выезде из города заправка есть. Можешь купить себе там всё, что пожелаешь.
Голос почти не дрожит, и я успеваю даже собой гордиться, что первая начала. Пальцами ручку двери сжимаю. Уже хочу её на себя дёрнуть, как его голос слышу.
— Нам поговорить нужно, Мила.
Его слова словно наносят удар прямо под дых. От неожиданности у меня резко подкашиваются ноги, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не показать, насколько он на меня влияет. Сглатываю с усилием, ощущая, как сухость в горле не даёт сказать сразу.
Он назвал меня настоящим именем. Господи, это происходило так редко, что я могу пересчитать такие случаи на пальцах одной руки. От этого становится ещё тревожнее.
— Нужно? — вздёргиваю вопросительно бровь, — Мне ничего не нужно, Каид. А твои желания меня интересуют меньше всего. Хотя нет, совсем не интересуют.
Каид делает шаг ко мне, и от этого движения я инстинктивно отступаю назад, упираясь спиной в дверь магазина. Он это замечает и мгновенно останавливается.
Его глаза вспыхивают чем-то тёмным. Эта темнота обволакивает. Бросает в озноб.
— Поговорить всё равно придётся. Либо по-хорошему, либо по-плохому.
Открываю рот от такой наглости. Серьёзно? Придётся.
— У меня нет на это времени, мне нужно идти на работу.
— Мы поговорим о ребёнке, которого ты вынашиваешь, и даже не посчитала нужным мне об этом сообщить.
Мои пальцы сильнее стискиваются на металлической ручке. До боли. Я всегда была против физического насилия, но сейчас очень сильно хочется его ударить. Больно сделать, чтобы хоть немного мозги в голове всколыхнулись.
— Ты даже говорить не смеешь, понял! Не после того, как на твоём чёртовом телефоне было уйма пропущенных от меня. Не после того, как ты внёс мой номер в чёрный список. Ты права не имеешь произносить эти слова!
Меня взрывает по щелчку пальцев. Потому что не выйдет. Не он жертва в нашей ситуации. И мне плевать, как он узнал. Ложа руку на сердце, абсолютно всё равно, как он узнал. Кто сказал.
— Выговорилась?
— Нет, но тратить на тебя своё время я больше не буду. Поезд ушёл, Шахин. Опоздал.
Я вижу, как дёргается мышца на его щеке, как ещё темнее его глаза становятся.
— Я, блядь, пытаюсь по-нормальному. Не доводи.
— А то что? Бросишь меня ещё раз?
Я не знаю, откуда эта смелость берётся. Может, это материнский инстинкт.
Может что-то ещё. Но я не чувствую грани. Страх как будто парализуется. Чувство самосохранения у виска крутит пальцем.
— Сука, Мила, блядь…. Не до хера гонора для той, кто…
— Что?! — выкрикиваю, чувствуя, как в глазах начинает мутнеть от гнева. Сердце бешено бьётся в висках, стучит так сильно, что больно.
Каид сжимает челюсти так, что я вижу, как напрягаются мышцы на его скулах. Его глаза полыхают яростью, но в глубине мелькает ещё что-то… Ноя не могу понять, что именно.
— Для той, кто решила, что имеет право единолично распоряжаться судьбой моего ребёнка! — рычит он, резко сжимая руками мои плечи. Ближе притягивает.
А меня как будто кипятком ошпаривает. Его близость физически причиняет боль.
— Твоего ребёнка? — шепчу, с трудом сдерживая слёзы. В горле снова становится больно и сухо. — А когда он стал твоим? После того как ты отказался от него, от меня, когда не отвечал на мои звонки? Или когда заявил, что видеть меня не хочешь, потому что я…— голос срывается, но я собираюсь с силами и заканчиваю, — сделала аборт?
— Как раз это ты мне и объяснишь. На кой хер нужно было это представление?!
Распахиваю рот. Я вроде могу дышать. А вдохнуть воздух не получается. От шока. От его слов. От полной растерянности и непонимания…
— Тебе на твоих перестрелках совсем мозги вышибло?
Охаю, вырываюсь из его хватки, дёргаю на себя дверь магазина, а после резко торможу. Делаю глубокий вдох.
— Для тебя я сделала аборт, Каид. Забудь обо мне и моём ребёнке. Не приезжай. А я буду молиться, чтобы от тебя он взял как можно меньше.