Глава 3
Слова Лобова-старшего не расходятся с делом. Меня действительно на протяжении следующих дней выводят из апатично-сонливого состояния.
Уколы, после которых вырубалась на пять-шесть часов, прекращаются. Капельницы по-прежнему ставят, но те содержат исключительно витаминный раствор.
Еще вчера молчаливые, бездушные медсестры и врачи после ухода Карена Лобова меняются по щелчку пальцев. Только что из кожи вон не лезут, стараясь угодить.
Они то и дело курсируют по очереди в мою палату, то в попытке разговорить, то угостить яблочком, пирожком, то поинтересоваться настроением. Неустанно информируют обо всех действиях, с помощью которых очищают мой организм после стресса, и сочувствуют, сочувствуют, сочувствуют.
Стресса… миленько.
Именно так все кругом называют мою якобы попытку самоубиться, упав с лестницы. Впрочем, я не спорю. Какая, в принципе, разница, что думают оборотни, о которых я навсегда забуду, как только покину стены этой здравницы.
Плевать мне на них. И на их неискреннее сочувствие, которое так легко продается и покупается, тоже.
Больше заботит своя судьба, которая в свете откровений несостоявшегося свекра выглядит мрачной и пугающей.
С некоторых пор я – больше не яркая оптимистка. Не девочка, уповающая на светлое безоблачное будущее. Не наивная самочка с душой нараспашку и открытым любящим сердцем.
Я – обожженная жизнью реалистка, уже не верящая в слова «просто так» и бескорыстные добрые чувства без выгоды.
Жестокий урок не прошел бесследно. Да и слова Лобова-старшего я услышала, осознала и приняла на веру сразу. От и до.
И то, что Стив умыл руки при первых же трудностях.
И то, что с радостью женился на своей истинной.
И то, что ребенок от обычной оборотницы, пусть и омеги, ему не нужен.
И то, что Карен Заурович меня возжелал в любовницы лично для себя.
И то, что бабуля может пострадать, если я стану дурить.
Кукловод хочет иметь улыбчивую куклу Таю и прет напролом, наглядно демонстрируя силы и серьезность намерений. Сначала организует мне на месяц состояние полуовоща в закрытой клинике, позже разрешает вновь стать похожей на разумное существо.
От щедрости незваного покровителя хочется плеваться.
От его власти скрыться подальше, исчезнуть, раствориться.
От неограниченных возможностей волком выть, пусть я и так волчица.
А возможности у помешавшегося на мне двуликого огромные. Далеко ходить, чтобы их оценить, не надо. Достаточно взглянуть на одноместную комфортабельную палату с личным санузлом и небольшой, но все же душевой зоной. Таких в нашем крыле всего две. Вторая, к слову, пустая.
Это я узнаю, когда больше не занятый бесконечным сном мозг постепенно включается в работу, и у меня появляется время бодрствовать, а заодно выходить на прогулку в коридор. Благо подходящий повод тоже находится.
Я отдаю улыбчивым медсестричкам все то, что ежедневно в больших бумажных пакетах доставляет мне в палату бугай-телохранитель Карена Зауровича. Фрукты, конфеты, сладости, выпечку и прочую снедь. Даже соки и воду. Всё подчистую. Дожидаюсь, пока молчаливый пугающий меня двуликий выставит все на тумбочку и тихо покинет палату, выжидаю десять минут, на всякий случай, и, подхватив ненужные мне подачки, тащу подарочки в комнатку персонала.
Вот уж где деликатесам радуются от души. Не скупятся на естественные улыбки и громкие похвалы.
Но, главное, сквозь пальцы смотрят на мои перемещения по крылу этажа и не цепляются, когда я то замираю у окна, изучая обстановку и прилегающую территорию, то ненавязчиво и вроде между делом заглядываю в другие палаты, где больные лежат по две, четыре, а то и шесть персон, то захожу в общий туалет в конце коридора. И это при наличии своего собственного, расположенного прямо в палате.
Просто туалет оказывается довольно примечательным местом. Сквозной, длинный, общий на два крыла этого этажа. Им то я и пользуюсь в день выписки, чтобы самостоятельно покинуть больницу.
На удивление, провернуть задуманное мне удается довольно легко.
В десять утра я по традиции дожидаюсь пакетов, в которых на этот раз помимо сладостей присутствует одежда и обувь. Киваю, охраннику Лобова, который впервые нарушает молчание и предупреждает, что ждет меня в коридоре. Переодеваюсь в новые вещи. Тут без вариантов. Свадебное платье, в котором доставили в день покушения, давно утилизировано, а сбегать в ночнушке и халате медучреждения – не вижу смысла.
Затем подхватываю фруктовый набор и привычным путем перемещаюсь в медсестринскую. С искусственной улыбкой вручаю презент, выслушиваю благодарности персонала и пожелания больше не болеть, а затем забираю заранее выписанные не мое имя медицинские документы, а заодно телефон одной из работниц.
Вернувшись в палату, вхожу в приложение такси и заказываю машину. Прошу подъехать не с главного входа, а со стороны парковки. Подобное я пару раз видела, когда гуляла в коридоре и выглядывала в окно.
Остальное – дело техники. Телохранитель Лобова не высказывает ни слова против, когда я прошу минутку и бегу в общий туалет. Остается ждать под дверью.
А я не жду.
Пролетаю санблок насквозь и по параллельной лестнице спускаюсь на первый этаж, потом на улицу. Сажусь в такси и, прося поспешить, уезжаю прочь.
Нет, бежать без оглядки я не планирую.
Да и как?
Без денег. Без связи. Без одежды. Без разговора с бабушкой. Без плана.
Пусть еще вчера наивная, сегодня подобной глупости я допускать не собираюсь. Поэтому держу путь к единственному родному существу.
Моя цель проста и сложна одновременно. Не найти в слабых руках бабули защиты, но хотя бы поговорить с ней без пристального взгляда Карена Лобова, выслушать ее советы и решить, как поступать дальше.
***
Вздрагиваю, когда квартиру оглашает громкая пронзительная трель звонка. Хотя подспудно ожидаю её весь день.
Без подглядывания в глазок точно знаю, кто стоит за дверью на площадке.
Карен Заурович. Кто ж еще? Его приход вполне объясним.
Не может он не явиться и в обязательном порядке еще раз не ткнуть меня носом в свое всесилие. Не может пустить на самотек то, что я ослушалась его распоряжения и обвела вокруг пальца его подчиненного. Не может не указать на заранее отведенное мне место – строго под ним.
Ведь он уже все распланировал, разложил по полочкам и ярко смоделировал в своем больном, погрязшем в пороке воображении, что и как должно происходить, а я, глупая и непутевая самка, порушила его планы, создала неудобства и проявила своеволие.
Вот и приехал важный дядя, чтобы еще раз показать, кто в этом городе хозяин, а заодно припугнуть. Не сложно догадаться, почему он действует настолько нагло.
Во-первых, знает, что мне нечего ему противопоставить, и пожаловаться некому. У Лобовых все здесь схвачено. Во-вторых, думает, что хорошо изучил мою суть.
Догадываюсь, с чего.
Когда была невестой его сына, я никогда не позволяла себе сомневаться в своем партнере, доверяла Стиву во всем, прислушивалась к его мнению, поддерживала интересы, боготворила. Я любила оборотня, которого считала своим, поэтому и с его родными была милой, улыбчивой и тихой.
Семью принято уважать – это святое. Для меня.
Лобов-старший расценил такие действия, как слабость и ведомость. Посчитал, что мне достаточно пригрозить, а после приказать, и я непременно сложу лапки, склоню голову и безмолвно прогнусь в любую указанную им сторону.
Не склочница же, не бунтарка.
Больше чем уверена, даже мой побег домой к бабуле, а не в другой город, он оценил, как подтверждение своей теории. Ну как же! Раздавленная обстоятельствами, покалеченная и морально униженная девчонка, ищущая тепло и заботу.
И вот он тут как тут.
Серьезный. Богатый. Властный. Пусть жесткий, но это чтобы сразу свое место знала. Зато щедрый какой… м-м-м. Вон как обильно заваливал последнюю неделю всякими фруктами-сладостями-деликатесами. Все отделение клиники сытое и довольное ходило.
Впрочем, именно на это я и рассчитываю. Пусть и дальше считает меня трусихой и размазней, которой можно управлять. Пусть верит, что я у него под контролем…
Мне не важно его мнение, главное, выиграть время. Успеть все распланировать и провернуть с бабулей, а дальше…
Сжав зубы, переглядываюсь с Ашей Мирсовной, прищурившей светло-карие, как у меня, глаза, получаю ее уверенный кивок и иду отпирать личину.
– Добрый вечер.
Распахнув дверь, сталкиваюсь с твёрдым ледяным взглядом.
– Вечер, Карен Заурович, – вмиг напрягаюсь.
– Могу я войти?
В голове проносится несколько фраз, феерично подчёркивающих, что подобным гостям в этой маленькой двушке на окраине, где прошла моя жизнь, совершенно не рады. С трудом, но все-таки сдерживаюсь.
Не время сейчас гонор показывать. Надо быть хитрее.
– Если честно, мы с бабулей собирались пораньше спать лечь. Она неважно себя чувствует, да и я после больницы не окрепла, – попытка не пытка.
Безумно хочется закрыть дверь перед носом этого двуликого, но нельзя. Надо терпеть. Разозлится, начнет жестить и гадости делать.
А оно мне надо? Нет. В моих интересах выслушать его на родной территории.
– Я не отниму у тебя много времени, – настойчиво смотрит, негласно заявляя, что никуда сейчас не уйдет. Усмехается и тихо, но очень уверенно добавляет, – Таюшка.
Звук собственного имени заставляет немного поежиться.
Атмосфера раскаляется.
– Пожалуйста, – распахиваю дверь шире и указываю ладонью на кухню.
Лобов-старший переступает порог. Не разуваясь, проходит в указанном направлении. Неприязненно осматривает маленькую квартирку. Светлые обои, полы под дерево, цветастые занавески на окнах. От его сморщенного носа меня штормит сильнее.
И чего кривится?!
Не нравится? Так его и не приглашали, если что.
Брезгливость он демонстрирует! Но я повода не вижу. Здесь все свежее и чистое. Я сама бабуле несколько месяцев назад косметический ремонт делала и новые шторы вешала. А то, что мебель старовата, так нас и эта, давно любимая, устраивает.
– Чай, кофе? – интересуюсь ровно, давя внутренний негатив.
Прижавшись к стене, чтобы не соприкоснуться, прохожу вперёд и выдвигаю один из двух стульев. Делаю приглашающий жест рукой.
– Чай. Зеленый.
Карен Заурович прихватывает штанины, вальяжно дергая ткань вверх, и присаживается. Медленно закидывает ногу на ногу и опускает локоть на стол.
Пижон расфуфыренный.
Он настолько не вписывается в окружающую обстановку бабулиной квартиры, где даже мой бывший смотрелся намного более уместно, что забываю про его замечание относительно чая, пока он не добавляет:
– Я люблю с жасмином.
Да хоть с ядом пещерной гадюки. Отмечаю мысленно. Запоминать предпочтения этого мужчины не имею не малейшего желания.
И, словно чувствуя, что я на пределе, в кухню медленно, слегка шаркая ногами и придерживаясь за стенку, входит бабуля.
– Здравствуйте, – кивает она Лобову. – А мы гостей так поздно не ждали.