Глава 1.2
Лея смотрела на него, не отнимая ладони. Её пальцы были почти прозрачными, тонкими, теплыми, удивительно сильными.
— Почему? — тихо спросила она.
Константин надеялся, что его слова остались неуслышанными.
— Потому что устал, — признался он.
Девушка опустила подбородок и посмотрела исподлобья.
— Я думала, врачи черствеют сердцем. Со временем.
На мгновение тень горькой улыбки мелькнула на мужских губах.
— Так и есть, — признался он.
— Я тоже устала, — прошептала она доверительно. — Только… мне нельзя сдаваться. У меня семья. Они верят. Даже когда я не могу.
Константин опустил взгляд на их сцепленные руки.
— Семья… — повторил он, пробуя само слово на вкус.
Оно звучало для него непривычно. Чуждо и одновременно болезненно знакомо. Знакомо формально. Он знал лексическое значение слова. Прочитал множество книг, статей. Умел имитировать семейные узы — привязанность, верность, помощь. Всему этому научился у оборотней. Они были прекрасным примером для подражания. Но не понимал до конца, что заложено изначально в этом слове. У вампиров нет семьи. У них есть договоренность, строгая иерархия, страх перед более сильным — и ничего другого.
Высший вампир пытался вспомнить, когда в последний раз произносил это слово с чувством. Наверное, когда еще был жив. Когда его сердце билось в груди. Когда чувствовал. Когда был наивен, хоть и жесток.
Нет, — он отрицательно покачал головой.
В то время он думал только о себе, о своих желаниях, о том, что наслаждался силой и в конце концов потерял смысл жизни. Существовал.
Он видел тысячи и тысячи лиц, все они слились в единую массу. Привык к тишине внутри. Привык жить в градиенте серого.
Но сейчас с этой хрупкой упрямой смертной девочкой, чья ладонь всё ещё лежала в его руке, старые замки дали трещину.
В его груди слились воедино сразу несколько чувств. Сострадание, которого он боялся, потому что оно делало любого уязвимым. Зависть — к её вере, к её семье, к той живой привязанности, ради которой она держалась. И что-то ещё. Тепло — неожиданное и тревожное, как луч солнца в холодное утро.
Он привык не чувствовать. Настолько, что ничтожные искры человеческого, казались разрядами грома.
Тонкое запястье в его пальцах напомнило ему, как когда-то он держал другую ладонь. Меньше, легче. Такой же слабой была жизнь в ней, но тогда он не успел.
С тех пор ни одной попытки ложной надежды.
И всё же сейчас…
Он вновь поднял взгляд на Лею, отпустил её ладонь. Осторожно. Почти с благоговением. Понимая, что еще секунду, и их контакт станет ненормальным для пациента и врача.
Внутри всё сжалось. Словно чужая рука дёрнула за нервные окончания, которые он давно считал мёртвыми.
Вдоль позвоночника разлился холод. Так происходило, когда люди испытывали стресс — об этом он знал теоретически, а сейчас чувствовал, как каждый позвонок покрывается ледяной коркой.
Он чуть не отказался.
Чуть не сказал оборотню «нет». Почти выбросил эту возможность, как тысячи до неё. Рутинно, без колебаний.
Константин закрыл глаза. На один короткий миг.
Он не знал, как это возможно. Давно перестал верить, что встретит ту, кто предназначена ему богами. Одна сотня лет сменялась другой. И так, казалось, до бесконечности.
Сердце, которое давно не билось в буквальном смысле, откликнулось.
Он чувствовал это, когда услышал её за дверью. Когда её голос прорвался сквозь стерильную тишину.
И теперь понял: она его.
А ведь мог отвернуться.
Сказать: «Слишком поздно», «Не мой случай», «Нет возможности».
Как делал раньше. Как делал всегда.
И тогда потерял бы всё.
Константин почувствовал, как в горле что-то застряло. Он прочистил его, откашлявшись в кулак.
Идея истинной связи не казалась ему легендой. Скорее красивой, удобной сказкой, которая не могла случиться именно с ним.
Но сейчас…
Девушка устала от неловкого молчания и протянула ему бумаги.
— Вот. Пожалуйста.
Он по инерции опустил взгляд, совершенно не различая буквы. Какие-то серые полосы на белых листах. Попытался сосредоточиться. Мотнул головой.
Перед глазами поплыло.
— Извините, — произнес и обхватил голову руками.
Сжал виски, зажмурил глаза.
Первый удар пришёл внезапно. Без предупреждения.
Как молния в безоблачное небо — остро, больно, ярко.
Тишина внутри Константина, веками привычная, бескрайняя и ровная, содрогнулась.
Изнутри раздался глухой хриплый стук. Один. Ещё не ритм — толчок. Как первый вдох утопающего. Как трещина в ледяной поверхности.
Он оскалился, сдерживая себя, чтобы не напугать Лею. Не выдать себя раньше времени.
Вся его суть — древняя, безжизненная, дисциплинированная — сопротивлялась.
В глубине, под слоями самоотречения, за каменными стенами, которые он возводил целую вечность, шевельнулось сердце.
В груди сначала стало тесно. А потом — будто кто-то изнутри ударил кулаком.
Тук!
Древний замёрзший механизм вдруг дёрнулся и заскрежетал, отзываясь болью. Непривычной. Едкой.
Всё внутри вновь застыло — только этот один удар повторялся эхом, отдаваясь по венам.
И…
Тук!
Тук!
Тук!
Тысячи лет — без пульса.
Тысячи лет — тишины.
Его сердце забилось вновь.
Вампир склонился, приложив ладонь к груди.
Под пальцами — не тишина.
Не пустота, к которой он привык.
Под пальцами — стук. Глухой, неровный, как барабан сердца новорождённого, который учится жить.
Сначала он не поверил.
Может, иллюзия.
Тук. Тук. Тук.
Реальный. Живой. Его.
Высший вампир распрямился, будто в груди произошел взрыв.
Губы приоткрылись. Грудная клетка приподнялась. Лёгкие, так долго спавшие, сжались и приняли первый глоток.
Вдох.
Мир окрасился иначе.
Воздух — не просто стерильный и клинически чистый. Он пах. Жизнью. Тканью ее блузки. Тонкими духами. Бумагой. Кожей.
В каждом запахе, в каждом звуке — дрожь.
Он ощущал слишком много, слишком резко.
Константин судорожно выдохнул, поднимая глаза на Лею.
Она смотрела на него растерянно, тревожно.
— Вам… плохо?
Он не ответил. Не мог.
“Ты дышишь, — пронеслось в его голове. — Ты дышишь, чёрт возьми”.
А с дыханием пришло чувство. Глубокое. Полное.
Он чувствовал себя живым. Настоящим. Не существующим по инерции.
А живым!
Сердце билось медленно, тяжело, разгоняя окаменевшую кровь.
Каждый удар был похож на пытку.
Она осмотрелась, вскочила, бросилась к кувшину с водой, налила в стакан.
— Выпейте, — произнесла требовательно. — Я же вижу, что вам плохо. У вас испарина на лбу.
Вампир смахнул ладонью капли влаги и долго смотрел на пальцы.
— Может, давление? — Лея делала предположения. — Может, нужно позвать кого-то?
Он отрицательно покачал головой, выпрямился. Движение далось с трудом. Он чувствовал всё: мышцы, сухожилия, даже кожу.
— Нет, — прошептал, — мне… не плохо.
Пауза.
— Мне… впервые — по-настоящему.
И улыбнулся. Не так, как улыбались люди. Не так, как притворялись вампиры. А так, как улыбаются те, кто только что вернулся — оттуда, откуда никто не возвращается.