Глава 5
Дарина
Вот и ответ на вопрос — Гордей давится своим чаем. С чабрецом. Знаю прекрасно, он его терпеть не может. Если бы был без грешка, просто не стал бы пить, как сейчас, покорно.
Значит, все у них с этой Еленочкой было! И все-таки ни о каком-то левом Гордее она говорила, а к сожалению, о моем родненьком муже.
Гляжу на него, а внутри такая пустота ужасная. Сжирающая. Будто из меня вырвали кусок и бросили на съедение собакам.
Гордей как чужой вдруг стал. Не мой любимый муж, а левый мужик сидит на нашей кухне. Словно все между нами моментально остыло, превратилось в пепел.
В целом мне уже даже не нужен его жалкий ответ! Все и так понятно. Сжимаю чашку в руках, стискиваю зубы, желая только одного: выплеснуть кипяток в его лживую морду!
Брови Гордея съезжаются на переносице. Он морщится, вытирает губы и отодвигает от себя чашку:
— Прости, любимая, но все-таки это не мое, — переводит на меня невозмутимый взгляд. — А по поводу Елены…
Крылья его носа начинают подрагивать, и он касается подбородка. Легкое движение рукой, привычка, когда ему нужно собраться с мыслями.
Или соврать.
— …ну, рассказывай, что ты там себе придумала? – говорит он, чуть склонив голову набок.
«Придумала». Вот ведь подлец! Изменяешь – так признайся, глядя в глаза, как мужчина! Или что, кишка тонка? Из тех, кто верный, пока не застукают?
— Мне показалось, что вы очень близки. А она красивая женщина, правда? — сверкаю в него глазами. – Как тут устоять?
Гордей тяжело вздыхает и, прежде чем ответить, откидывается на спинку стула. Серо-зеленые глаза смотрят на меня с прищуром и легким раздражением, будто я сказала полную чушь!
— Мы, действительно, много общаемся по работе, — терпеливо разъясняет мне, как тупой малолетке, делая акцент на последнее слово. — Но как женщина она меня не интересует, если ты об этом.
Ой, кто же тебе поверит! Не интересует она его! Да на нее весь вечер все ваши мужики смотрели, утирая слюни! Ну-ну, конечно. «Все мужики изменяют, а я не такой!»
Молчу. Смотрю ему прямо в глаза, играем в гляделки. И понимаю, что мне остаётся только выложить все карты, вывалить обвинение в измене и потребовать развод.
Но не-е-ет. Если он думает, что я из тех тупых истеричных жен, что будут уходить ни с чем, гордо хлопая дверью — он круто ошибается! Это он уйдет в одних драных трусах! А лучше — без трусов! И с сыном будет видется по расписанию, и только, если я разрешу!
Залпом допиваю оставшийся чай, будто он может хоть немного погасить вулкан ярости, бурлящий внутри. Прилагаю усилия, чтобы не сорваться.
— Ну, раз так, — улыбаюсь и со звоном ставлю чашку на блюдце, — то мне, конечно, не о чем волноваться. Мне очень повезло, что у меня верный и такой честный муж!
Резко встаю, начинаю составлять сервиз на поднос, грохоча посудой.
Гордей усмехается, наблюдая за мной. Хочется ему двинуть, но я просто продолжаю убирать со стола.
Неожиданно он берет меня за локоть и тянет к себе:
— Иди ко мне, моя злючка! — говорит, явно развлекаясь.
То есть для него это все шутка какая-то? Ну конечно, я же курица тупая. Преданно глядящая в рот мужу. Пока он за моей спиной трахает своего «стратега», и они вдвоем потешаются над тем, какая я доверчивая идиотка!
Пытаюсь вывернуться, но он дергает меня к себе, и не успеваю ничего понять, как оказываюсь в его руках.
Его прикосновение обжигает, по спине бегут мурашки. Только впервые в жизни не от трепета, а от отвращения! Как подумаю, что он и эта Елена… А мы ведь никогда не предохранялись даже. Меня просто передергивает от отвращения!
— Дариш, ну что ты хмуришься. Веснушкам это не идет, – рычит мне в шею, прижимая к себе.
А вот это удар ниже пояса. Раньше, до родов, веснушек у меня было много. А сейчас едва-едва. И Гордей, в шутку, ведет «учет», периодически пересчитывая их на моем лице. И нежно называет меня веснушкой, зная, что я от этого растекаюсь. Это наше. Сокровенное.
Бессовестная скотина!
Вся сжимаюсь, пытаясь увернуться от его поцелуев. Хочется царапаться и кусаться. И припечатать предателя сковородкой!
Изловчившись, мягко выскальзываю из его рук, как змея. Возвращаюсь к своему подносу с посудой:
— Извини, но я очень устала. И голова болит.
Да-да, любимый, у меня теперь голова всегда будет болеть. Ты ко мне вообще больше не притронешься, сволочь!
Гордей ухмыляется, думая, что я тут ломаюсь перед ним. Снова тянется ко мне губами.
– Ужасный вечер, – тараторю я для убедительности, отгораживаюсь от него подносом с чашками. – Еще и растянулась у всех на глазах. Все смотрели на меня, как на… клушу.
Будто сама себе пощечину влепила… Больно. На глаза наворачиваются слезы. Руки дрожат так, что чашки на подносе позвякивают. Хочется его бросить на пол! Чтобы разбилось все, к чертовой матери, и разлетелось вдребезги.
Как мое сердце!
Гордей вздыхает и снисходительно качает головой:
– Я же говорил, что тебе там не место.