Глава 5
Тьма. Только смутные образы, непонятные звуки. Постепенно всё становится более чётким. Я слышу, как кто-то зовёт меня:
— Диана, Диана, вы меня слышите?
Свет фонарика ослепляет глаза. Пытаюсь ответить, но язык не слушается, губы немеют. Веки тяжелеют, успеваю уловить еще одну фразу:
— Она что, пьяная? — слышу мужской голос.
— Зрачки расширены, возможно, какие-то вещества, — отвечает другой.
Что они такое говорят?
В следующее мгновение меня несут на носилках. Голоса затихают, и я снова погружаюсь в темноту.
***
Первым преодолеть эту вязкую тьму удается слабому запаху антисептика. С детства ненавижу его. Как и больницы.
Пытаюсь открыть веки, но свет лампы режет глаза. Голова пульсирует от боли, и я слабо стону.
– Диана? – слышу голос мамы словно издалека.
На секунду кажется, что я снова маленькая. Теплое чувство расплывается по всему телу.
– Диана! – зовет мама.
Самый родной, самый любимый голос на свете.
Да, мамочка. Я здесь! Я тебя слышу!
Пытаюсь пошевелиться, но левая нога словно в тисках. Да я ее вообще не чувствую. А потом меня пронзает жгучая боль. Она-то и заставляет окончательно проснуться.
Открываю глаза. Белый потолок и стены, гудение аппаратов. Медленно поворачиваю голову, катетер в руке, капельница
– Диана, ты меня слышишь? – повторяет мама.
Я, наконец, вижу ее заплаканное лицо. Снова пробую пошевелить губами.
– Мама? Где я? – получается спросить. В груди нарастает паника, но я стараюсь дышать глубже, успокоиться. – Доченька, все хорошо. Ты попала в аварию, мы в больнице, – гладит меня по голове трясущейся рукой.
Авария? Воспоминания медленно начинают возвращаться. Пытаюсь вспомнить детали, но все словно в тумане. Нога еще больше болит. Нет, пульсирует от боли. Будто ее сунули в огонь, и она в нем медленно тлеет.
Пытаюсь оторвать голову от подушки, чтобы взглянуть на нее, но это сложно. Меня ведет в сторону, перед глазами плывет.
Все кажется нереальным, словно это чужая жизнь. Словно я уснула в теле балерины, а проснулась в каком-то совершенно другом, незнакомом.
– Мам, что с моей ногой? – язык почти не слушается, говорю как пьяная.
Мне что-то вкололи? Обезболы?
– Диана, успокойся, тебе нужно отдохнуть. Все будет хорошо, – говорит она, рыдая.
Паршивый знак. Мама редко плачет.
Все-таки удается взглянуть на ногу. Меня прошибает ледяной пот. Она в гипсе. Но как, у меня же завтра спектакль!
– Что с моей ногой?! – в ужасе кричу, не веря своим глазам.
Боль становится нестерпимой. Я стону зажмурившись, слезы скатываются градом.
На мой крик сбегаются люди в белых халатах и… Андрей. Хочу сказать, чтобы этот подонок убирался отсюда, но от боли не могу выдавить ни слова.
– Ну что, проснулась, звезда наша? – говорит доктор с седыми бровями и бородой, склоняясь надо мной. – Это хорошо, хорошо. Ну и напугала ты нас, Диана!
Медсестра что-то вкалывает мне в бедро.
– Что с ногой? – выдавливаю сквозь слезы.
– Что с ногой, что с ногой, – говорит врач. – Скажи спасибо, что жива осталась.
Что он несет? Он что, не знает, кто я? Пытаюсь схватить этого придурка за халат. Но тот успевает отстраниться.
– Доктор, скажите как есть, – говорит Андрей.
Испуганно перевожу взгляд на него, потом снова на доктора.
– Ну хорошо, – соглашается он, проводит несколько раз по своей бороде и продолжает, – У вас сложный перелом, открытый, с множественными осколками. Сломаны несколько костей голени, имеется смещение отломков, мягкие ткани и связки разорваны, а стопа вывихнута.
Все это он говорит таким будничным голосом, словно не о моей ноге, а просто перечисляет какие-то сухие факты.
Доктор делает паузу, затем смотрит мне прямо в глаза:
– Мы сделали операцию по фиксации костей и восстановлению связок. Ходить вы сможете. Но есть риск, что вы никогда не сможете вернуться к профессиональному балету.
Доктор продолжает что-то говорить, но я уже не слышу его слов. Снова смотрю на ногу. Левая. Толчковая. На которой крутят фуэтэ.
Никогда не смогу вернуться в балет? Что за чушь!
– Да что вы несете! – кричу я, испепеляя старика взглядом. – Вы хоть знаете, кто я?! Немедленно позовите мне нормального доктора,
– Диана… – Андрей пытается взять меня за руку, но я ее одергиваю.
– Это ты! Ты во всем виноват! – кричу я, глотая слезы. – Убирайся, мерзавец, видеть тебя не хочу!
Ко мне подпрыгивает медсестра, снова что-то вкалывает, уже в плечо.
— Что вы мне колете, уберите руки! Мама… — и я снова проваливаюсь в мягкую вату забытья.