Глава 4
Посылаю своему отражению горькую усмешку.
Снимаю пачку, сажусь на стул, начинаю развязывать пуанты. Черные слезы капают на белые колготки. Единственная цель сейчас – поскорее сбежать из театра.
Только как, если под дверью толпа поклонников? Еще и мама. Черт.
Переодеваюсь в черный брючный костюм. Известный бренд. Специально принарядилась для фото с поклонниками. Ватными дисками стираю размазанную косметику. Хорошо, что в сумке есть солнечные очки, водружаю их на нос, накидываю пальто.
Смотрю на себя в зеркало. К побегу готова. Набираю номер ассистентки Тани. Ее мобильник пиликает под дверью.
– Мне нужно уйти, задержи их, – говорю ей быстро и отключаюсь.
Иду к двери. Надеюсь, у Тани реакция быстрая. Распахиваю и, не глядя ни на кого, быстро вылетаю, поворачиваю направо и ускоренным шагом иду по коридору. Воспользовавшись всеобщим замешательством, надеюсь выиграть время.
– Господа, Диана вернется через пять минут, срочное дело! – объявляет Таня, не растерявшись.
А я уже сбегаю по ступенькам к выходу, не обращая внимание ни на кого и ни на что. Из-за темных очков перед глазами все окончательно расплывается. Не хватало только грохнуться где-нибудь.
Выскакиваю из театра, словно за мной кто-то гонится. Порыв осеннего ветра бросает в лицо холодные брызги дождя, немного приводят меня в чувство. Правда, теперь я вообще почти ничего не вижу.
Кое-как добегаю до машины. Снимаю очки, бросаю на сиденье рядом. Хорошо, что приехала сегодня на своем авто, хотя обычно после выступления меня отвозит домой либо муж, либо такси.
Завожу двигатель, кладу руки на руль, и снова это странное ощущение. Покалывание в подушечках. Смотрю на руки в изумлении.
Да чего я жду после целого дня репетиций, двух актов спектакля и всего того, что устроил мой муж. Полный антракт!
Жизель вот померла, когда узнала об измене любимого. Она просто не была русской балериной. Я помирать не собираюсь. Клянусь, покажу этому Вронскому! Узнает у меня, что значит и гнев богини, и месть женщины!
Выезжаю с парковки. Сначала заеду домой. Соберу самое необходимое и сразу уеду.
Только куда? К маме – ни за что. Только ее сейчас не хватало. Будет мозги делать “я же говорила”. Мое решение выйти за Вронского было последней каплей нашего худого мира.
Лучше сниму гостиницу. Нужно отдохнуть, постараться выспаться. Завтра в одиннадцать я уже должна быть в театре на репетиции. Вечером – еще один спектакль.
Дождь стучит по крыше машины, превращая стекла в непрозрачные стены. Темно, город штормит. Погода адушная, та, за которую обычно ругают Питер. Сжимаю руль, пытаюсь сосредоточиться на дороге, но глаза все больше закрываются.
Мигающие дворники гипнотизируют: вжик-вжик, вжик-вжик.
“Так глотай же скорей, рыбий жир ленинградских речных фонарей” – крутятся в голове строки Мандельштама.
Машина слегка виляет на дороге, случайно подрезаю кого-то. Мне гневно сигналят. Не обращаю внимания. Поскорее бы просто доехать.
Все расплывается, перед глазами будто пелена. Что-то мне нехорошо. Надо было все-таки вызвать такси.
Но я почти уже доехала. Почти…
В какой-то момент понимаю, что глаза закрываются сами собой. Пытаюсь встряхнуться, но веки становятся тяжелее с каждой секундой. Внезапно всё исчезает. Мир погружается в темноту.
Удар.
Скрежет металла, оглушительный и пронзительный.
Боль.
Она вспыхивает в левой ноге как тысяча кинжалов, пронзающих плоть.
Кричу. Но крик звучит чуждо, словно доносится издалека. Глаза открываются на мгновение — вижу искореженный металл, разбитое стекло, кровь.
Снова темнота. Сознание ускользает, забирая с собой все ощущения, оставляя только пустоту.