Глава 10
При виде меня на лице Давида сначала вспыхивает удивление, но его быстро сменяет злость. Он смотрит на меня ледяным взглядом, стиснув челюсти так, что на скулах играют желваки.
У меня внутри все сжимается. Так на врагов не смотрят, как он на меня.
Остальные тоже меня замечают, Ольга Николаевна смотрит надменно. Отворачиваюсь. От нее и в лучшие времена ничего хорошего не видела. Тем более не ожидаю и сейчас. И все же любопытно, сообщил ли Давид им о нашем разводе. И если да, как он это все объяснил.
Хотя Давид никогда ни перед кем ни за что не отчитывается. Когда решил жениться на мне – всех поставил перед фактом. Так что не удивлюсь, что и сейчас никому ничего не объяснил.
Так, спокойно. Я здесь, потому что так хотел дедушка Петр, а на остальных — плевать. Пусть что хотят, то и думают. Скольжу взглядом по фасаду здания, где тут вход?
Краем глаза вижу, что Давид, что-то буркнув остальным, шагает мне навстречу. Внутри все замирает, сердце бешено стучит в груди. Но я стараюсь не подавать виду. Огромные очки на половину лица в этом отлично помогают.
— Что ты здесь делаешь? — рычит он, поравнявшись со мной, перегораживая мне дорогу, заслоняя собой солнце.
— Получила сообщение, полагаю, как и ты. Дай пройти! – отвечаю, пытаясь его обойти.
Но он не дает. Тогда снимаю очки и злобно смотрю в жгуче-карие глаза:
– А вообще, я не должна перед тобой отчитываться. Мы же теперь друг другу никто?
Хотела сказать утвердительно, но голос предательски дрогнул, и получился вопрос.
Пару секунд Давид смотрит мне в лицо, крепко стиснув зубы. У меня, кажись, даже волосы на голове зашевелились, настолько пронизывающий этот взгляд. Чувствую его гнев каждой клеточкой, и хочется сбежать или спрятаться от него.
Еле сдерживаю накатывающие слезы. Не хочу показать, как мне обидно. Зря сняла очки, дура.
— Соня … — произносит он мое имя предупреждающе, наклоняясь ближе. – Опять врешь?
Чувствую едва уловимый запах перегара, заглушенный мятной зубной пастой. Только сейчас замечаю, что и лицо помятое и припухшее, как после бурной ночки.
Дорвался до лихой холостяцкой жизни? Отмечал наш развод со своей новой телкой?
– Что значит «опять вру»? – возмущаюсь я. Кто еще тут врал все это время! – Сказала же, мне пришло уведомление от нотариуса. Думаешь, после всего, что ты сделал, я горю желанием с тобой пересекаться?
Говорю это чуть громче, чем надо, но, чтобы не привлекать внимание. Эмоции берут свое. Давид оглядывается на родственников.
– Ты что, им не сказал? – догадываюсь я.
Давид игнорирует мой вопрос.
– Если ты мне врешь, я сам лично вышвырну тебя отсюда! – грозит мне пальцем, и я замечаю на его руке разбитые до крови костяшки.
Да уж, пустился во все тяжкие муженек.
Он отходит в сторону, давая мне пройти. Быстро шагаю ко входу, снова надеваю очки. Не хочу даже взглядом ни с кем встречаться. Давид следует за мной.
Надеюсь, он сообщил своей матери, почему разводится со мной? А то она всю жизнь меня шлюхой считала. Лучше бы сыночка своего внимательнее воспитывала. Вырос самый настоящей гнидой!
Перед глазами снова сцена в отеле, мой муж с расставленными ногами, эта шалава с красными губищами… Меня немного ведет в сторону. Похоже, голова закружилась от стресса.
Давид замечает и инстинктивно подхватывает меня. Но я быстро отстраняюсь:
– Не прикасайся ко мне своими грязными лапами, – шиплю на него.
Он отпускает меня, лицо его краснеет:
– Да как ты смеешь рот свой еще открывать! — рычит мне в лицо, но быстро берет себя в руки, переживает, что кто-то увидит нашу перепалку.
Распахивает передо мной двери нотариальной конторы, подталкивая меня внутрь.
Заходим. Первое, что бросается в глаза, стойка ресепшена, выполненная из темного дерева с гладкой лакированной поверхностью. За ней сидит приветливая секретарша в строгом деловом костюме.
Подхожу к стойке, собираясь представится и узнать, куда идти, но надо мной громыхает голос Давида:
– Гордеева, на оглашение завещания. Она в списке?
Пипец, он что, не верит мне? Думает, я на него посмотреть приехала, что ли? Дебил! Пусть лучше потрудится объяснить, зачем сам за мной следил тогда у отеля!
– Гордеева София Александровна? Да, все верно, – отвечает девушка с улыбкой. – Проходите, пожалуйста.
Давид продолжает смотреть на меня сердито. Словно расстроен, что лишился повода меня выпроводить.
Иду в сторону, в которую махнула секретарша. Втягиваю носом легкий аромат кофе и какого-то средства для уборки. Они кажутся мне слишком резкими, несовместимыми. От этой смеси запахов становится немного дурно.
Давид идет за мной, ступая по мягкому ковру нейтрального серого цвета, который приглушает его резкие шаги. Идет, тяжело дышит, чуть ли не мне в спину, как маньяк.
Борюсь с внутренней паникой, глядя на картины на стенах с успокаивающими пейзажами. Собираюсь духом:
— Сообщи, когда я могу приехать, чтобы забрать свои вещи. Желательно, когда тебя не будет дома, – говорю ему не оборачиваясь, опасаясь встречаться взглядами.
— Ничего твоего в том доме больше нет! — ядовито цедит он мне.
Поджимаю губы, внутри все клокочет от возмущения и обиды. Никогда бы не подумала, что мой муж такая мелочная и циничная скотина! Как хорошо, что недолго пришлось ждать, пока он покажет свое истинное лицо.
– Надеюсь, твоя новая избранница лучше найдет общий язык с твоей мамой, – говорю ему, желая ужалить в ответ. – По крайней мере, ртом она работать умеет!
Заворачивать в кабинет нотариуса, не дожидаясь его реакции.
Кабинет просторный, с высоким потолком и массивным деревянным столом в центре. Перед столом несколько стульев для гостей в три ряда. Еще никого нет – слишком рано. Сажусь на крайний стул в последнем ряду.
Давид подходит, с грохотом отодвигает соседний стул и садится рядом со мной. Смотрю на него вопросительно. Ему, блин, сесть больше негде?
– Только родители в курсе, — отвечает на мой вопрос спустя 100 лет. — Остальные — нет. Сейчас не время и не место сообщать им об этом, – говорит Давид сурово, не глядя на меня.
– И что? Поэтому я должна притворяться твоей женой? – аж задыхаюсь от возмущения. — После всего, что ты сделал?
— Рот закрой и сиди тихо, — рычит он мне в лицо. – Здесь люди скорбят, и не нужно вываливать тут всю нашу грязь.
– Нашу? – сдергиваю с себя очки, хочу, чтобы этот гад посмотрел мне в глаза. – Твою, Давид, грязь! Я ничего не сделала плохого! Кроме того, что вышла замуж за придурка!
Давид больно хватает меня за запястье, вплотную приближается к моему лицу. Собирается что-то сказать, но мы оба слышим шаги. Поэтому он только гневно дышит мне в лицо, крепко сжимая губы, словно боится, что оттуда вот-вот что-то вырвется.
Морщусь от боли, так сильно он меня схватил. Заметив это, он отпускает мою руку и отворачивается. Как раз, когда в зал заходят родственники.
Тру запястье, оглядывая входящих. Кого-то я знаю, как, например, родителей Давида и его бабушку Марию, родную сестру покойного деда Петра. Также на свадьбе видела сына Петра, “охламона” Даниила, и его жену Свету с их десятилетним сыном Ваней и пятилетней дочкой Лизой.
А вот, что у Петра была еще и дочь, я даже не была в курсе. Как я поняла, Даниил – сын от жены, погибшей при родах. А дочка – от второго брака.
Короче, не очень я сильна в родственниках Давида, но всего в комнате собирается человек десять, не считая мелких.
Последней в комнату заходит Наталья Федоровна, которая оказывается такой же суровой, как и по телефону: лет так ближе к пятидесяти, с темным крашенным карэ, изогнутыми тонкими бровями и тонкими губами, накрашенными розовой помадой, в строгом твидовом костюме, на шее скромная нитка жемчуга.
Она проходит торопливой походкой к столу, садится на стул. Достает из ящика стола очки и водружает их себе на нос, пробегает по нам всем взглядом.
Все затихают, следя за каждым ее движением. Наконец, она начинает уверенным спокойным голосом:
– Дамы и господа, благодарю вас за то, что пришли сегодня. Мы собрались здесь для того, чтобы официально огласить завещание Лазарева Петра Сергеевича. В соответствии с законодательством, я, Константинова Наталья Федоровна, как нотариус, обязана огласить последнюю волю покойного, выраженную в его завещании…
читать полную версию книги