Глава 7
Я в ужасе зажмуриваюсь.
Однако выстрела не происходит.
Нерешительно открываю глаза и вижу, что Виталя скукожился у стены, и кажется будто уже готов расплакаться от страха.
Мне как-то даже легчает от того, что этому козлу сейчас видимо страшнее, чем мне.
Дышу тяжело, плохо соображая что вообще происходит. Почему этот сукин сын еще не лежит на полу и не истекает кровью.
Не то, чтобы я готова узреть подобную картину, но я определенно к этому морально готовилась. Ведь Хасанов точно был преисполнен решимости пристрелить моего неверно мужа. И пожалуй даже был бы прав, судя по их разговору. Но вот моя нервная система явно не предназначена для таких вот обстоятельств.
У меня кружится голова. Сердце грохочет в ушах. И во рту пересохло как если бы я пробежала марафон.
Боюсь, что полковник попытается снова нажать на курок и в этот раз у него получится. Но не могу даже руку одернуть от пистолета — он сжимает мои пальцы слишком крепко.
От страха даже пячусь назад, будто надеясь оказаться подальше от собственной руки. Но деваться мне особо некуда, и я упираюсь лопатками в грудь полковника. Дрожу как лист осиновый. И даже вздохнуть боюсь, желая, чтобы весь этот ужас поскорее закончился.
И Хасанов будто мысли мои читает, наконец опускает пистолет. И дергает меня так, что я оказываюсь у него за спиной. Но руку мою не отпускает, будто не уверен, что я еще чего не выкину.
— Теперь слушай сюда, упырь, — рычит Хасанов в сторону Виталика. — Считай, что сегодня тебе опять сказочно повезло. И я даю тебе последний шанс. В следующий раз если я наведу на тебя ствол — всем богам молись. Потому что больше тебя уже никто не спасет. Понял меня?!
— Тов-варищ команд-дир, я все понял, — Виталик будто норовит в стену втереться, настолько он уже в нее вжался.
Таким жалким я своего мужа еще ни разу в жизни не видела. И близко не стоял с тем «храбрецом», который только что душил меня у стены госпиталя.
— Значит первое, — продолжает Хасанов. — Мы с командиром госпиталя обсудили — никакого отпуска тебе не положено. Слишком целый, чтобы отдыхать. Но лишить тебя возможности побороться за отпуск мы не можем. Поэтому к ударникам на передок пойдешь.
— За что?! — взвывает Виталя.
— А разве не за что? — включается в диалог командир госпиталя. — Вон, жена твоя нарушила правила. Оказалась на территории закрытого объекта. Откуда адрес, если не от мужа? — резонно предполагает он. — Да еще и с оружием к тому же. По твоей инициативе, между прочим.
— Да я ж ей не говорил за ствол хвататься! — оправдывается сволочь.
— Мы тут все прекрасно понимаем, что с ее стороны это была самооборона, — отрезает Хасанов в мою пользу. — А ты выходит напал на безоружного гражданского. За что тебя уже посадить можно.
— Так лучше посадите!
— Не положено, — холодно цедит Хасанов. — Ты на выполнении боевого задания.
— Товарищ командир, пощадите, — взмаливается Виталик, — знаете ведь что там почти никто не возвращается.
Выглядываю из-за плеча полковника, и смотрю на мужа.
Не узнаю. Будто чужой человек.
— Ну процентов десять, — полковник пожимает плечами. — Так что у тебя, гниды живучей, есть все шансы.
— Все из-за тебя, идиотка! — шипит Виталик, вытаращив на меня глаза.
— Вовсе нет, — прерывает его Хасанов. — Это из-за тебя самого. Из-за твоей трусости, Зорин. Я тебе еще там сказал, что непременно спрошу с тебя за пацанов.
— Но ведь не было нарушений! — Виталя аж слюной брызжет.
— Не было, — соглашается командир. — Поэтому я тебя паскуду наказать не мог. А тут и повод появился. Мы ведь оба прекрасно понимаем, что как капитан ты должен был сам сдохнуть, но не подставлять ребят так подло, — его голос болезненно скрипит, так, что я даже сама проникаюсь вовсе неизвестной мне ситуацией.
Одно ясно: из-за Виталика погибли люди. Так что мое разбитое сердце — цветочки.
— Теперь будешь жизнь портить таким же долбоебам, как ты сам, — цедит полковник. — Вернешься покалеченным, тогда может и на долгожданный отдых договоришься с Виктором Евгеничем. А может даже медаль получишь.
Виталик зло пыхтит у стены и на меня смотрит как будто во всех его бедах и правда я виновна.
— Сука… — шипит одними губами.
— К слову о ней, — Хасанов явно замечает реакцию Витали на меня. — Прежде чем уйдешь — извинись.
— Чего? — Виталик явно не ожидал такого поворота событий.
Признаться и я тоже. Поэтому даже удивленно поднимаю на него взгляд, высунувшись из-за плеча.
— Плохо слышите, товарищ капитан? — полковник едва заметно приподнимает брови. — Я сказал: извинись.
— Перед кем? Перед этой с… из-за которой мне теперь…
— Последний шанс, Зорин, — рокочет полковник. — Иначе я позабочусь о том, чтобы ты точно в те десять процентов, что возвращаются, не попал.
— Извини, — нехотя выдавливает Виталик, даже не глядя на меня.
— Я не слышу, — требует Хасанов. — За что ты извиняешься, капитан?
— За то, что изменил, — шипит уже почти бывший муж. — Прости.
— Еще, — настаивает командир. — Ты ведь не только в этом отличился.
— За то, что это… — будто слова подбирает, — синяки оставил.
Ну конечно. Вместо формулировки «за то, что едва не придушил», он выбрал «синяки оставил». Будто это совершенно случайно вышло.
Плевать.
Мне и извинений его не нужно. Я хочу уже просто уйти отсюда и забыть все, как страшный сон. И больше никогда не видеть этого урода.
Однако Хасанов почему-то не отстает:
— Продолжай.
— Ну не просто синяки… придушил слегка… — мямлит Виталик под давлением.
— С этим разобрались. Еще что? — продолжает настаивать полковник.
Хотя я и сама не понимаю за что этому мудаку еще нужно извиняться? За то, что мне жизнь испортил разве что?
— Да не за что больше! — подтверждает мои мысли Зорин.
— Уверен? — Хасанов явно злится. А значит все же что-то еще есть. — А что насчет фоток?..