Глава 6. Варя
Выхожу из такси и бреду по пустынному кладбищу. Всю дорогу старалась не разрыдаться, дабы не привлекать ненужного мне сейчас внимания постороннего человека. А теперь, когда я оказалась наедине с собой, слёзы градом катятся из глаз. Шумно всхлипываю. Воздух будто разрывает лёгкие на части.
Не знаю, зачем приехала сюда. Но ведь мне попросту больше и некуда. Надо просто переждать, когда дух этих тварей выветрится из моей квартиры, тогда, надеюсь, смогу вернуться туда, чтобы хоть вещи взять. А потом что? Куда пойду? Сдать её быстро и за хорошие деньги не получится, ведь ремонта нормального нет. А самой снимать на зарплату учительницы — дорого. Выходит, придётся пожить хотя бы первое время там. Не представляю, как вообще пока вернуться туда. Поэтому просто иду к папе. В итоге он единственный, кто меня по-настоящему любил. Души во мне не чаял, баловал даже. Хотя и был не многим мягче Глеба, может, временами даже более суровым. Но его любовь ко мне была безусловной. Может, поэтому я и так слепо поверила, что Глеб должен меня любить. Он ведь так похож на папу. Мне так казалось. Однако теперь я хочу убраться подальше от него. И больше никогда не встретить.
Подальше от его грязных рук, которыми он меня трогал после неё. От его лжи. От его равнодушного: «Варя, не драматизируй.»
Я не драматизирую.
Я буквально горю.
Огонь поднимается от груди к горлу, рвётся наружу, но я не позволяю ему прорваться. Пока ещё нет. Пока ещё держусь.
Перед глазами пляшут тёмные пятна, но я продолжаю упрямо идти по грязной тропинке между могилок.
Конечно, это не единственное место, куда я могла сейчас пойти. Можно было бы пойти в какой-нибудь отель, или напроситься в гости к какой-нибудь своей старой подруге, или новой, той же Наде, например. Но я просто не могу сейчас никого видеть. Не хочу ничего объяснять и пересказывать всю ту грязь, что увидела. Ничего не хочу. Хочу просто выть в голос, уткнувшись носом в подушку. Хочу отключиться от этой боли, что засела внутри. И проснуться в чьих-то сильных руках. Чтобы его большая ладонь по волосам меня гладила, успокаивая. Чтобы он целовал и заверял, что весь этот кошмар был просто сном.
И чтобы это действительно было так!!!
Но я слишком хорошо чувствую прохладу ранней весны. Слишком отчётливо ощущаю боль за грудиной. Слишком саднит уже обветренное от слёз лицо…
Он ведь пойдёт меня искать. Я уверена. Он не тот, кто позволит кому-то ускользнуть без разрешения. Тем более мне.
В кармане вдруг начинает вибрировать телефон, и я на автомате вытаскиваю его и смотрю на экран.
Надя.
Черт. Кажется, я совсем забыла о детях.
Никчёмная.
Жена неугодная. Ещё и учительница безответственная.
Боже, как же плохо. Меня трясёт. Руки дрожат, но я всё же беру трубку:
— Варь? Ты где? — сразу спрашивает она, не дав мне сказать и слова.
Я сглатываю, стараясь не дать голосу дрогнуть:
— Н-надюш, прости, что совсем забыла позвонить, — мой голос сухой и безжизненный. — Мне так плохо… кажется, я чем-то отравилась, — вру бессовестно. Хотя, если только своей ядовитой любовью. — Попросишь мне подмену найти на денёк-другой?
— Что? Варюш, да ты что? — Надя тут же тревожится. — Где ты? Давай я к тебе сейчас прибегу, принесу чего-нибудь. Лекарства какие надо, говори. Может, вообще в больницу надо?
— Нет, — я не узнаю собственный голос. — Я справлюсь. Только предупреди, что я на больничном.
Пауза. Долгая, напряжённая. Надя ведь меня знает. Явно слышит, что-то не так. Но я не могу ничего ей сказать. Не сейчас точно.
А она не станет с расспросами лезть. Она ведь не сплетница. Да и сама такую уж драму в жизни пережила, что врагу не пожелаешь. Поэтому уж точно знает, что порой человеку нужно просто время переварить. Переболеть.
— Ладно, — наконец говорит она. — Но ты мне звони, Варь? Или пиши хотя бы, чтобы я знала, как ты. Как будешь готова, я приеду в любую секунду. Хоть ночью звони. Поняла меня?
— Поняла, — голос подводит, срываясь на фальцет.
Спешу отключиться.
Потому что если я ещё хоть слово скажу, слёзы прорвутся. А я не хочу, чтобы кто-то их слышал.
Вхожу в оградку и сажусь на холодную лавочку перед памятником. Смотрю в лицо, выгравированное на мраморе.
Папа. Такой строгий. Такой родной. Такой… настоящий.
В груди пульсирует пустота, но я не могу её заполнить ничем. Ни воздухом, ни мыслями. Всё, что я чувствую — это разруха. Будто меня внутри больше нет.
Я провожу дрожащей рукой по лицу, сжимая губы, чтобы не завыть в голос.
Как так вышло? Как за один день можно потерять всё?
Только что я была самой счастливой женщиной на свете. Гадала, как сообщить мужу о беременности. Как он отреагирует…
Была любящей женой, и думала, что любима.
Но он не любил. Никогда.
Горький ком подкатывает к горлу. Я пытаюсь сглотнуть, но он не исчезает. Боль только расползается шире, крепче вцепляясь в меня.
Как слепая, я верила, что наша семья — это нечто особенное. Что мы с Глебом — не просто муж и жена, а родные души. Думала, что он оберегает меня, потому что любит. А оказалось…
Просто исполнял последний приказ моего отца.
Как же это мерзко. Как же отвратительно.
Я — дура. Дура, которая считала себя любимой, а на деле была обузой.
Которую терпели.
Жалели.
Которую взяли в дом, как ненужный, но вроде полезный экспонат.
Детей рожать. И уют создавать.
А я… Я ведь любила его.
Любила до боли. До дрожи. До того, что готова была умереть, лишь бы видеть его улыбку. Отдавала ему всё. Считала, что он мой мужчина. Что он — мой мир. Готовила ужины, гладила рубашки, ждала его ночами.
А он?
Он трахал других женщин. Он не видел во мне женщину. Считал, что я слишком «правильная» для него.
Правильная.
Я сжимаю пальцы в кулаки, ногти впиваются в ладони. Нужно успокоиться. Нужно держаться ради ребёнка. Нельзя позволить этой боли разъедать меня. Чтобы она не навредила малышу. Нужно…
Но меня прорывает.
— Как так вышло, папа?! — мой голос дрожит, захлёбываясь рыданиями. — Зачем ты попросил его жениться на мне?! Почему не сказал мне?!
Слёзы текут без остановки. Громкие рваные всхлипы сотрясают тело. Я сжимаюсь в комок, обхватывая себя руками, но это совсем не спасает.
— Если бы я знала! Если бы только знала, какой он на самом деле! — задыхаюсь, закидывая голову назад. — Я бы не позволила себе влюбиться в него! Никогда! Я бы не вышла за него, не старалась бы так порадовать этого мерзавца ребёнком…
Я зажимаю рот ладонью, пытаясь перекрыть поток боли.
Она раздирает меня, рвет меня в клочья, разбивает на куски.
— Но он не узнает! — рычу я, хватаясь за эту мысль, как за единственное спасение.
Единственное утешение для меня сейчас. Что я могу хоть немного отомстить этому мерзавцу за ту боль, что чувствую сейчас.
Я не стану той, кто исполнила для него функцию жены. Раз я не заслужила даже стать настоящей женой для него, то он не заслужил моего малыша!
— Никогда! Я никогда не расскажу ему о ребенке, — цежу, захлебываясь слезами.
И вдруг слышу шаги где-то за спиной.
Сердце ухает в пятки.
Глеб?!
Как он догадался, где меня искать?!
Лишь бы он только не слышал, о чем я сейчас говорила…
Я резко оборачиваюсь… и замираю.