Глава 8
… Я решила сделать, как сказал папа. Что там дальше будет, неизвестно, а менять всю жизнь из-за одного человека глупо. Как я без нашей клиники? Такую еще найди попробуй. “Артемида” наша.
Понятно, что главное, это отделение, коллектив и зарплата, но тут атмосфера другая. Дружная какая-то, приветливая. С перчинкой. Вот где еще найти больницу, в которой живет питон. Настоящий двухметровый питон в террариуме.
Говорят, что когда-то Артемида жила у нашего главврача, но, когда у него появились дети, то Арти переехала в клинику. Стала ее символом и названием. И пусть маленькая, но часть этого мира.
Неделя пролетает незаметно быстро. Пришли документы, что наш робот уже на границе и едет в клинику. Поэтому новую операционную экстренно убирали и готовили к работе.
Амосов в основном занимался организационными делами, распределял операции. Сам брал только сложные случаи. Но каждый раз с новыми хирургами, хотел поработать со всеми, чтобы знать их навыки и уровень. Мы с ним больше и не пересеклись толком.
– Оль, слушай, – подхожу на пост, – найди мне карту Смирнова.
Оля перебирает и прикусывает губу.
– Вот, – протягивает мне, – держи. Может, чайку? Пока тут тихо. Артемид у себя в кабинете.
– Кто?
– Артемид. А ты еще не слышала как Амосова теперь называют?
– Артемид? – шепотом переспрашиваю, чтобы не дай бог эти стены не услышали и не передали потом в кабинет босса и поджимаю губы, чтобы не расхохотаться вслух. – Артемид это от Артемида?
– Да, – улыбается Оля и отвечает мне полушепотом, – говорят его утром видели, как он с Артемидой разговаривал, – Оля отталкивается и катится на своем стуле на колесиках к тумбочке с чайником.
– О чем?
– Это не известно, – достает запасную кружку и опускает туда пакетик чая, – но врачи ж народ остроумный, сразу кто-то подметил, что она Артемида – богиня, а он бог кардиологии – Артемид.
Я облокачиваюсь на стойку и, уперевшись лицом в ладони, смеюсь. Артемид. Бляха-муха, это ж надо так совпасть. Это точно теперь к нему приклеится. Моментально и навсегда.
– Держи, твой чай, – Оля ставит на стойку кружку с чаем, двумя дольками лимона и листочком мелиссы.
Я делаю глоток кисло-сладкого напитка с этим чудесным ароматом.
– Ммм… как вкусно, – делаю еще глоток, – про Артемида ты меня, конечно, насмешила.
– Я сама хохотала полчаса, только отошла. Теперь уже спокойней. Но скажи, метко его обозвали?
– Да, боюсь только, что ему может не понравится.
– Нуу… – тянет Оля, – он тоже не всем нравится.
А это режет. Ладно я тут имею право высказать “фи”, но другим-то что? Не думаю, что он каждую вторую бросил, а у каждой третьей от него ребенок.
Но зная Амосова, скорее тут сменится весь персонал, чем он пойдет против себя.
– А что не так?
– Порядки свои наводит, правила меняет, все перестраивает, короче, а народ уже привык.
Я пожимаю плечами и отпиваю чай.
Ну, значит, народ привыкнет к другому.
– Вау, мамочка.
– Ого, какая большая больница.
– А деда где?
Коридор наполняется одновременно несколькими детскими голосами, перебивающими друг друга.
Оля тут же поднимается и выглядывает из-за стойки.
По отделению идут в халатах для посетителей и бахилах женщина и три девочки лет восьми-девяти.
– А вы куда? – останавливает их Оля.
– Здравствуйте, могу я проведать Домбровского Александра Евгеньевича. Он у вас лежит после инфаркта.
– Здравствуйте, – ставлю кружку на стол и выхожу к ним, – а… к нему можно только близким родственникам.
– Мы близкие, я его невестка.
Ах невестка, жена, значит, нашего юриста главного.
– Тетя врач, а где деда? – спрашивает одна из… одинаковых девочек. Они тройняшки, что ли?
– Деда ваш в палате, – отвечаю и замечаю, как другая девочка колупает край плаката пальчиком, а третья собирает себе коллекцию буклетов о профилактике инфарктов и других сердечных заболеваний. – Подождите минутку, – обращаюсь к маме, – я позову лечащего врача вашего дедушки, он сам вам все расскажет. Сейчас все решим, – подмигиваю девчонкам и, развернувшись, иду к Амосову.
Это кажется мне настолько важным, что мне можно не стучать в кабинет, а сразу дернуть ручку и открыть дверь. Зря.
Так я хотя бы предупредила Артема, а не столкнулась с ним в тот момент, когда он выходил, сильно толкнув дверь вперед. Он, не успев затормозить, на полном ходу врезается в меня грудью.
Я взмахиваю руками и цепляюсь за его плечи. Стальные мышцы под пальцами напрягаются, а Амосов в ответ цепко впивается мне в талию, не давая упасть.
Притягивает к себе.
За доли секунды весь организм дает сбой. Сердце начинает бешено колотиться. Опасность в принципе исходит от него уже метрах в пяти. Губы пересыхают от частого дыхания. Кожу бьет разрядами. Давно я не чувствовала себя вот так в мужских руках, от которых веет надёжностью, силой и властью.
– Аккуратней, – низко с хрипотцой тихо говорит.
– Отпусти меня, – упираюсь ему в грудь и отстраняюсь. – Там, – оборачиваюсь на пост, — к Домбровскому посетители, поговори с ними.
Артем как будто не слышит меня. Ухмыляется уголком губ, а голубые глаза наливаются подозрительной синевой.
– Пациенты, говорю, к Домбровскому, – отстраняюсь от Артема и убираю с себя его руки, – невестка и внучки.
– Я пока не разрешал массовые посещения, – обходит меня и направляется в их сторону.
Я за ним.
– Они очень хотят увидеть дедушку, – уже начинаю упрашивать Артема разрешить им встретиться, – помягче с ними, они же дети.
– Добрый день, Артем Александрович, лечащий врач вашего… отца.
– Да, здравствуйте, Валера сказал, что мы можем навестить его уже.
Ах, Валера… сказал. Главврач. Тут против не попрешь.
– Ненадолго можно, но чтобы без эмоциональных переживаний. Только хорошие новости, проблемы свои потом расскажете, но и не переборщите.
– Дядя доктор, а где деда? – дергают Артема за рукав девчонки.
Он опускает на них взгляд, водит туда-сюда головой, тоже не верит, что одинаковые все. Но так и есть. Тройняшки.
Улыбнувшись, присаживается на корточки перед ними.
– Привет.
– Здравствуйте, – отвечают ему хором сестрички, Артем им улыбается.
– Кто у вас тут главная?
– Я! Марина. Это Таня и Аня.
– Супер, значит так, девчонки, – складывает руки в замок, – ваш дедушка после операции.
– А вы ему сердце меняли? – спрашивает Марина.
– Нет, но чуть-чуть ему сердечко подлечили. Вставили специальную трубочку, чтобы кровь лучше перекачивалась.
– Деда теперь с трубкой в сердце? – спрашивает Аня.
– А она торчит? – Марина.
– А кровь не выливается? – Таня.
Артем усмехается, но на удивление не нервничает.
– Да, нет, нет, – кивает каждой и отвечает на вопросы. Мы переглядываемся с невесткой Домбровского Александрой, Олей и молча улыбаемся.
– Артем Александрович, – вмешивается мама семейства, – они могут задавать вопросы бесконечно.
– Я понял, – кивнув, усмехается ей, – без подробностей, – поворачивается к девочкам. – Значит, так. Дедушка ваш пока после операции. Я вам разрешу к нему на пару минут зайти, обнять.
– Ура!
– Кто любит у деда сидеть на коленях и на шее?
– Я!
– Я!
– Я!
– Вот этого пока делать нельзя. Обнять, поцеловать, сказать, что ждете дома. Брать вас на руки ему пока нельзя. Все поняли?
– Да! – хором отвечают.
Я невольно улыбаюсь, как у него получается с девчонками общаться. Умеет найти к ним подход. Да что там. Меня на раз-два охмурил. Что-что, а к женщинам подход он знает. И все равно им восемь или тридцать.
– Тогда идем.
Я не иду с ними, только провожаю взглядом, как Артем ведет женщин к Домбровскому.
А еще он так общался с девочками, что на их месте представляю Яну. Как бы с ней говорил, что бы ей сказал? Она бы, наверное, застеснялась. Не так открыто общалась, как эти девочки. Это и понятно. Их трое, они все общительные. Тут хочешь — не хочешь, а подруга есть всегда.
Яна больше одна или с братом двоюродным играет. В саду мы неделю ходим, три — болеем.
А как бы Артем с Яной общался, как с этими девчонками или по-другому как-то?
– Этой женщине надо поставить памятник, – качает головой Оля..
– Согласна, с тремя одновременно, наверное, свихнуться можно.
– Зато им весело всегда друг с другом.
– Не знаю, я лет до четырнадцати с братом только делила все. И еще постоянно перед родителями закладывала. Тогда мне казалось, что я благое дело творю – открываю им глаза на его темную сторону, – смеюсь сама над собой, – зато потом, когда он начал меня прикрывать перед родителями, я поняла, что такое старший брат.
– Старший брат – это сила, – смеется Оля и начинает выписывать из карт назначения пациентам.
Я забираю со стола свой чай и делаю глоток. Хоть и остыл уже, но сладкий чай с лимонной кислинкой освежает.
Не дожидаясь Артема, оставляю девчонок и прячусь в ординаторской, заполняю карты, пишу эпикризы, готовлю двоих пациентов завтра к выписке.
Когда мама присылает фотку Яны, я шлю в ответ стикер зайки с сердечком. Яна обожает их. Шлет мне в ответ тоже смайлы. Такая у нас переписка, пока она не научилась читать и писать.
Чем чаще пересекаюсь с Артемом, тем больше замечаю их сходство с Яной. Снова вспоминаю Артема и тройняшек. Какой он с ними был… не знаю, заинтересованный, внимательный, шутливый.
Но вот что-то не так. Такое чувство не дает спокойно работать, отвлекает постоянно. Как он с ними разговаривал.
Черт. Надо признать, я приревновала. Чуть-чуть совсем, но все же зацепило эмоционально. А какой бы он был папа, если бы вдруг… Как бы баловал ее? Как играл? Как говорил?
Понимаю, что не было бы все равно ничего этого. Артем бы уехал, как и собирался, но вот эти упущенные возможности, которым сегодня была свидетелем, прямо цепляют и не отпускают теперь.
Жду — не дождусь, когда наконец рабочий день подойдет к концу. Специально больше не выходила, чтобы не встречаться с ними. Чтобы душу не рвать и еще больше себя не накручивать.
Быстро переодеваюсь в светлые джинсы, белую футболку. Рубашку, которую накидывала утром, сейчас несу в руке. Кеды, солнечные очки, сумочка и я спешу на стоянку, чтобы скорее рвануть за Яной и домой.
Она наконец вылечилась и завтра пойдем в сад.
По дороге к машине со всеми прощаюсь. Клиника у нас такая, что вроде отделения разные, а все равно знаю всех. Периодически приходится консультировать по своим вопросам пациентов и там.
Но сбавляю шаг, когда замечаю возле своей машины фигуру мужчины. Сразу и не узнаю со спины, кто это. Но точно не Артем.
Между нами еще метров десять, а я уже напрягаюсь. Не нравится это все. Меня ведь ждет явно, а я незапланированные встречи не люблю.
Оборачиваюсь заранее, чтобы найти знакомого кого и позвать на помощь, если что, но многие уже разъехались, а кто остался, тот дежурит.
На всякий случай беру в руку телефон. Наберу кого-то. Брата или папу, например.
Мужчина, который меня ждет, как почувствовав, вдруг оборачивается.
Еще один мой бывший. Только у этого вид наоборот не особо доброжелательный.
– Привет, – недовольно кивает Вадим, – че так долго?
В смысле долго? Мы вообще не договаривались встречаться.