Глава 2
– Костя, – зову старшего сына и подхожу к его кровати, – я тебе таблетки на столе оставила, горло прополоскать развела, лечись тут.
– Хорошо, ма, – мычит он сквозь сон, укрываясь с головой.
– Всё, что пропустишь, сам будешь догонять.
– Угу.
– Приду с работы – проверю.
– Лады, – откашливается он и переворачивается на другой бок, зарываясь в одеяло. Я тихо вздыхаю, глядя на эту непоколебимую уверенность подростка, что «болеть» – это просто возможность поспать лишний час.
– Мишка, ты собрался? – зову младшего, направляясь на кухню.
– Ага! – бодро отзывается он, но когда я заглядываю, вижу, как он уже сидит в телефоне, увлеченно играя.
– Давай сюда телефон! – протягиваю руку и жду, пока он не сдастся.
– Ну еще три минуточки, – тянет он, не отрываясь от экрана.
– Телефон!
– Ну, мам, мы успеем…
– Заберу на неделю!
Мишка недовольно выдыхает и, наконец, сдаётся, протягивая мне телефон с самым грустным выражением лица в мире.
– Бегом одеваться, уже пора выходить!
– А Костик?
– Он болеет.
– А что у него болит? – прищурившись выпытывает у меня информацию.
– Горло.
– У меня тоже, – с абсолютно фальшивым страдальческим выражением отвечает он и демонстративно откашливается.
– Иди уже, одевайся, больной, – поджимаю губы, чтобы не засмеяться.
Пока он нехотя плетется в коридор и обувается, я насыпаю корм Зевсу, проверяю, что выключила на кухне газ, выключаю свет и, закрыв за нами дверь, выхожу за сыном из квартиры.
На улице от мороза приятно хрустит тонкий снег, но за щеки он кусается не так приятно. Я затягиваю шарф потуже, а Мишка поправляет рюкзак на плече, громко вздыхая:
– Мам, а когда я смогу тоже остаться дома?
– Когда перестанешь притворяться.
Он недовольно фыркает.
Что означает на его языке “так слишком скучно”.
Двое мальчишек, кот, школа, работа, дом. И постоянно надо быть на чеку и в “тренде”.
Возле раздевалки Мишка стягивает шапку, и с неё сыпется снег. На голове – причёска в стиле КиШа, будто он пробежал весь путь до школы против ветра. Глубоко выдыхаю, чтобы не сорваться, и запускаю пальцы ему в шевелюру, укладывая непослушные волосы.
– Сегодня диктант будете переписывать, – напоминаю, глядя ему прямо в глаза. – Так что соберись, – расстегиваю свой пуховик.
– Да, мам, – бурчит он, срывая с плеч рюкзак и бросая его на пол.
– Миш, аккуратнее, – поднимаю рюкзак, пока он снимает куртку и сдаёт её в гардероб.
Мы стоим у входа в фойе, где на столах расставлены поделки к школьной выставке. В каждой ёлочке, снежинке и ангелочке виден детский труд и немного родительской помощи. Мишка бросает на поделки взгляд, но тут же возвращается к своей оправдательной речи.
– Да там полкласса на тройки написали, – забирает у меня рюкзак.
– Меня твои оценки волнуют, а не всего класса.
– Да напишу я, – пробует выкрутиться он, дергая плечом.
– Смотри, а то заберу телефон, плохо напишешь, будем каждый день их писать, – бросаю вполголоса, прекрасно зная, что это его самое больное место.
– Мамочка, мамулечка! – внезапно бросается он ко мне, обнимая за талию с такой искренней мольбой в глазах, что я не могу удержаться от улыбки. – Буду стараться. Обещаю.
Я усмехаюсь сама себе, наклоняюсь и целую его макушку.
– Давай, беги.
Он хватает рюкзак и мчится в свой четвёртый «А», даже не оглянувшись. Смотрю ему вслед и тихо вздыхаю.
Вот хитрец. Обнять решил, чтобы не ругалась.
А я направляюсь к своему первому «Б». На полу фойе мокрые следы от детских ботинок, запах сосновых веток из выставочных композиций смешивается с ледяной свежестью, взрывающейся с улицы.
День только начался, и, несмотря на утреннюю суету, я улыбаюсь. Всё идёт своим чередом, дети в школе, а впереди новые уроки, смех, вопросы и попытки понять мир. Да, будет хлопотно, но мне нравится быть частью этой жизни.
Рабочий день пролетает как всегда: уроки, звонки, записи в журнале, несколько бесед с родителями. Дети то радуют, то вызывают вопросы, но я ловлю себя на мысли, что именно за это я и люблю свою профессию.
Когда на перемене удается передохнуть, вспоминаю вчерашнюю встречу с Виолеттой и её отцом, Иваном Андреевичем. Девочка тихая, старается, но видно, как она боится сделать что-то не так. «Замкнутая», – слово, которым он отмахнулся. А может, просто не хочет видеть, как ей трудно. Хотя… нет, это не так. Он любит своих детей, это читается во всём, что он говорит. Просто он привык все держать в себе.
Иван Андреевич… Всплывает его уверенный взгляд, холодные слова и… та едва заметная улыбка, которая промелькнула только один раз, когда я показала ему рисунок Виолетты. Ему точно нелегко. А кто сказал, что жизнь вообще непростая штука?
Уроки подходят к концу. На продлёнке, проверяя тетради, краем уха ловлю разговоры детей. Где-то обсуждают поделки, кто-то спорит, а я думаю, что делать с рисунками Виолетты. Может, устроить для неё небольшой проект, что-то, где она сможет раскрепоститься? Или лучше в очередном конкурсе позаниматься с ней и сделать самой с ней рисунок, а не перекладывать на отца.
Ближе к двум набираю Мишку.
– Мамочка! – он кричит так громко, что я сразу представляю, как он бегает по квартире. – У нас всё хорошо!
– Что делаешь? – спрашиваю, чуть прищурившись, будто он может это почувствовать через телефон.
– Уроки.
Уроки он делает, как же…
– Давай, отдохни чуть-чуть и садись за уроки.
– Хорошо, мам.
Ага, когда мамы рядом нет, тогда все хорошо и будет исполнено в точности.
– Костя где? Что делает?
– А он что-то тут химичит! У него, мам, такие штуки! – в голосе слышно восторг.
– Какие штуки, Миш? – напрягаюсь. – Что он делает?
– Ну, опыты какие-то! Банки, порошки… Всё круто! – кричит в трубку Мишка.
– Миш, передай трубку Косте, – говорю, стараясь сохранять спокойствие.
Слышно, как он зовет старшего:
– Костя! Мама звонит, тебе!
На линии раздался хрипловатый голос Кости:
– Да, мам?
– Что ты там делаешь? Мишка говорит, банки, порошки… Это что за эксперименты?
– Ну, я тут немного химичу, – отвечает он, как будто речь идёт о простой готовке.
– Конкретно, что за «химия»?
– Да так, реакцию веществ смотрю. Лимонная кислота, сода, всё безопасное.
Я на секунду замираю, чувствуя, что он что-то недоговаривает.
– Костя, ты мне всё рассказывай. Что ещё ты там используешь?
– Ещё фольгу. Знаешь, для опыта с отражением тепла, – добавляет он с обтекаемой интонацией, как будто это и правда школьный эксперимент.
– И всё?
– Ну, ещё марганец немного, – говорит он с таким невинным тоном, будто речь идёт о простой соли. – Я нашёл его в интернете, интересный элемент.
– Марганец?! Костя, ты понимаешь, что это не игрушка?
– Мам, не переживай. У меня тут всё под контролем, – перебивает он. – Никакого огня, я просто изучаю.
– Костя, никакого «всё под контролем»! На химии занимаясь опытами, а не из квартиры делай лабораторию.
– Мам, ты как всегда преувеличиваешь, – он вздыхает, но голос остаётся спокойным. – Просто изучаю, что как работает. Всё аккуратно, ничего взрывать не собираюсь.
– Смотри, Костя. Если я приду и увижу хоть одну странную банку или запах чего-то горелого, тебе точно не поздоровится.
– Ладно, ладно, всё будет в порядке, ма.
Кладу трубку и выдыхаю, но тревога всё равно остаётся. Опыты, конечно, хорошо… если только они не заканчиваются запахом гари и вызовом пожарных.
Я едва успеваю проверить тетради, как кабинет наполняется шумом.
– Пожарные! – кричит кто-то из ребят.
В мгновение весь класс бросается к окну. Сквозь бумажные снежинки на стекле мелькают синие проблесковые маячки. Сирена рвёт воздух, пронзительно, резко, как будто этот звук проникает прямо под кожу.— –
– Это мой папа едет! – звонкий голос Виолетты звучит над всем этим хаосом.
Она прижимается к подоконнику, маленькие пальцы едва не мнут вырезанные снежинки. Её лицо сияет от гордости, а в глазах – безграничная вера.
– Он спасает людей, – говорит она с такой любовью, что у меня сжимается сердце. – Мой папа – самый лучший!
Дети вокруг неё шепчутся, спорят, кто-то спрашивает, а она просто смотрит на уезжающую машину. Я замечаю, как её плечики подрагивают, то ли от волнения, то ли от зимнего холода, который сочится через стекло.
Я смотрю на неё и не могу избавиться от странного чувства. Она так искренне верит в него, в его силу, в то, что он всегда там, где нужно.
Сирены исчезают вдали, дети возвращаются на свои места.
Но тревога остаётся со мной. Где-то горит чей-то дом или квартира. И это волнение перекликается с моими мыслями о Косте. Он же обещал быть аккуратным, не маленький же. В пятнадцать уже надо оценивать, что можно делать дома, а что нет.
Наверное, все мамы так думают. Волноваться, бояться за своих детей – это наша работа. Как и верить, что всё обойдётся.