5. 2.2
Меня трясет от того холода, которое вдруг следом мелькает во взгляде Саида, и я прижимаю к себе дочь сильнее. Ноги дрожат, и я не рискую выпрямиться, продолжая искать оплот своего спокойствия в объятиях Амины.
Дочка обычно всегда бежала к отцу, как только он приходил с работы, прыгала на него с визгом и хохотом, а в этот раз будто чувствует, что что-то не так. Настороженно замирает и не двигается с места.
Не идет к отцу, не ищет у него защиты. Ее тело всё окаменело, а плечики напряглись, но взгляд, который она вопреки его хмурому лицу и мрачному виду не отводит, выдает ее истинные эмоции. Обида. Надежда. Тоска.
Правду говорят, что дети всё понимают гораздо раньше. Чувствуют накаленную обстановку и изменившееся настроение у взрослых. И замирают, не зная, как себя вести, чтобы тебя не тронули.
– Папочка? – повторяет Амина, когда Саид никак не реагирует на ее первый призыв.
Саид на этот раз не теряется, просто стискивает челюсти и резко отводит взгляд на мать.
– Что здесь происходит, мама? Что за скандал? – спрашивает он у Гюзель Фатиховны, и даже я слышу в его голосе предупреждение.
Пусть он и предал меня, вонзил нож в спину, как-то странно ведет себя с нашей дочерью, словно возводит между ней и собой каменную стену, но в стороне во время истерики матери не остается. И у меня возрождается к нему хоть капля уважения.
– Иди к Инжу, сынок, это женские разговоры, тебе ни к чему вмешиваться, – наигранно ласково говорит свекровь сыну и улыбается. – С гостями и твоей женой я сама разберусь, а ты дождись скорой и езжай с моей невесткой в больницу. Вдруг проблемы какие, я очень переживаю за Инжу. Вдруг с внуком что-то случилось из-за этой мерзавки.
Свекровь, не стесняясь, кивает на меня и поджимает в недовольстве губы, а стоящая в стороне Асия ухмыляется, глядя на всё, как на представление.
Мальчишки, увидев дядю Саида, помалкивают и испуганно переглядываются, и у меня не остается сомнений, что это они что-то натворили и обвинили мою Амину.
А Гюзель Фатиховна, как обычно, не стала долго разбираться и спустила всех собак на нелюбимую внучку. Воспользовалась тем, что фокус Саида смещается на другую женщину, и мы с дочкой остаемся перед ней, как на ладони. Без защиты.
– Что случилось? Я еще раз спрашиваю! – цедит сквозь зубы Саид и сжимает кулаки.
От него веет яростью, и даже Амина снова прячет свое лицо на моей груди. Мне приходится кое-как встать на ноги с ней на руках, так как сидеть и смотреть на свекровь снизу вверх мне претит.
Она же, услышав в голосе сына недовольные требовательные нотки, не терпящие возражений и увиливаний, цокает и качает головой. Но и выгнать его не может, видит, что сын на грани скандала.
– Эта малолетняя… – выплевывает она, но Саид одергивает ее резким взмахом ладони в воздухе. Хотя бы дочь оскорблять не позволяет.
– Амина. Ее зовут Амина!
– Амина, – поправляет себя Гюзель Фатиховна и становится алой, словно спелый помидор, – порвала мое жемчужное ожерелье. Кто это всё теперь собирать будет?
– Мамочка, это не я, я не трогала, – всхлипывает дочка, поднимает голову от моего плеча и смотрит на меня с надеждой. Проверяет, верю ли я ее словам.
– Я-то думала, куда делось с прошлого раза мое бриллиантовое колье, а теперь и сомнений нет, – торжествующе продолжает свекровь и кивает на бусины на полу. – Ты воспитала воровку!
– Это не я! Это мальчишки! Я ничегошеньки не трогала! – в истерике кричит Амина и дергает ногами.
Выдвинутое обвинение становится для нее последней каплей. Она всхлипывает надрывно, разрывая мне сердце, и я с тоской смотрю на напряженную спину Саида впереди.
Он молчит.
Даже не обернется, чтобы посмотреть, в порядке ли дочка, не нуждается ли в его поддержке.
Нет.
Он ведет себя, как чужой человек. Передо мной сейчас стоит не тот решительный и волевой мужчина, который едва ли не похитил меня из отчего дома, чтобы сделать своей женой.
Нет.
Не он.
– Еще и врунья! Мои внуки – приличные мальчики и никогда не возьмут чужого! – продолжает кричать, как бешеная, свекровь, едва не брызжет слюной вокруг.
– Это не мы, мы ничего не трогали, – поддакивают мальчишки, осмелев от поддержки бабушки, и им вторит торжествующая Асия, которой выпадает, наконец, возможность поставить меня на место. Не нравится ей, что я, как младшая невестка, никогда не подчинялась ей, вот и пользуется тем, что может мне насолить.
– Мои сыновья – не девки, украшения им ни к чему, – резко произносит она и вздергивает подбородок, прищуривая и без того узкие глаза. – Вот узнает Булат о таком обвинении, будет оскорблен! Мы растим настоящих мужчин!
– Видишь, что эта девка из семьи Билаловых творит, сынок? Хочет рассорить нашу дружную семью, а ты еще и защищал ее! Ты только посмотри, она и дочь такую же нам воспитала! – кричит снова свекровь, когда ее слова подтверждают невестка и внуки. – А я говорила тебе, что дурная кровь Билаловых испортит наши гены!
Ее буквально потряхивает от гнева и набирающей обороты истерики, глаза выпучены, а скулы напряжены, делая ее лицо угловатым и страшным. Обнажается истинное лицо, которое она устала скрывать. Как и настоящее отношение ко мне и моей семье.
Она не понимает, что Амина – маленький ребенок, говорит с ней и обвиняет ее, как взрослую, и это становится уже красной линией для самой меня.
Во рту образовывается горечь, и я вдруг чувствую за собой вину, что из-за моего страха скандалов дочка повторяла за мной и тоже молча терпела паршивое к себе отношение со стороны бабушки.
Я не научила ее защищать себя.
Не показала, что нужно уважать в первую очередь себя.
Тряпка. Потому что я тряпка…
– Мамочка, это не я, не я, не я, – протягивает надрывно Амина и навзрыд жалобно плачет, отчего у меня в груди поселяется тоска и агония, пожаром распространяющаяся по всему телу.
– Я знаю, звездочка моя, ты ни в чем не виновата, – шепчу я дочери и смотрю ей прямо в глаза, проверяя, прислушивается ли она к моим словам. – Всё будет хорошо. Подожди меня пока внизу, побудь на кухне с тетей Олей. Я поговорю с бабушкой и папой, а потом мы пойдем домой, хорошо?
Я не хочу, чтобы дочка и дальше слушала необоснованные обвинения со стороны Гюзель Фатиховны, которая ее совсем не любит и при любой возможности раздает ей тычки.
Дочка немного успокаивается, когда чувствует мою поддержку, покорно спускается на пол и перед уходом снова болезненно всматривается в спину отца. В надежде, что он обернется и тоже скажет ей, что он верит ей, что не даст в обиду, ведь она папина звездочка.
Мне уже кажется, что этого так и не произойдет, как вдруг Саид и правда оборачивается, но я едва сдерживаюсь, чтобы не отшатнуться. Лицо его становится искажено от напряжения, мышцы сжаты, а глаза превращаются в безжизненное дно некогда полноводного озера.
– Немедленно собери бусины, Амина, – бросает резко дочери, не обращая внимания на ее слезы, а затем подлетает ко мне, грубо впивается пальцами в предплечье, причиняя физическую боль, и толкает к выходу. – А ты немедленно идешь на кухню и приготовишь всё к чаю. Ты невестка этого дома! Будь добра выполнять свои обязанности, раз материнские исполнить не можешь! И натяни на лицо улыбку!
Мне будто отвесили хлесткую пощечину.
Когда он сказал, что берет себе вторую жену, которая родит ему сына, мне казалось, большего унижения и представить себе сложно. Но он находит, чем меня удивить.
Не доверяет словам дочери. Обвиняет ее так же, как это сделала его мать. Даже не разбирается, поверив чужим наветам.
А меня отправляет прислуживать его сватам. Родственникам его второй жены. Улыбаться им, наливать чай и делать вид, что всё в порядке. Тихо-молча глотать слезы и обиду, не показывать, что внутри я на самом деле умираю.