Глава 3
Отвык я от сурового российского бизнес-класса. Но не брать же частный джет на часовой перелет. За такой в Америке тебя эко-активисты на кол посадят. Ладно, зато стюардессы симпотные, глаз радуется. Где только не летал, а наши бабы самые красивые, как ни крути.
Разбираю последний недельный отчет, присланный от одного из моих стартапов. Нужно будет договориться на созвон. Осталось у меня к ним пара вопросиков. Сколько там сейчас в Пало-Альто? Да, блин, ночь еще.
Делаю глоток шампанского, слегка морщусь. Похоже, тоже российское, такое же суровое, как и Родина-мать. Шесть лет не был дома, прилетел из штатов несколько дней назад. Дружбан, Медведь, позвал на конференцию.
Этот чудик внезапно поднял кучу бабла в каком-то крипто-стартапе и решил собрать тусовку. А меня и так уже забомбили разными приглашениями. Так что решил, что время пришло.
С родными повидаюсь, мать уже все мозги проела. Заодно гляну пару местных стартапов, да пару лекций читкану: в родном матмехе СПБГУ и в Сколково. Короче, на пару недель и обратно.
Смотрю в иллюминатор на огромную тень, отбрасываемую самолетом на белые облака. Делаю еще глоток игристого. Возвращение в Питер всколыхнуло что-то. Странная смесь из ностальгии и грусти.
Ни разу не пожалел, что уехал отсюда. Добился успеха, как и мечтал. Да нет, о таком я даже не мечтал. У меня шикарный дом за десять лямов в Пало-Альто по соседству с Цукербергом, последняя Тесла премиальной линейки, вечеринки с первоклассными телочками и гольф по выходным с лучшими умами мира.
Но это красивый фасад, а что за ним? Экстремальные переработки двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. И это не для красного словца. Помню, как я херачил, особенно по началу, спал от силы двадцать часов в неделю. При этом, будь добр, будь всегда на позитиве и улыбайся, мать твою.
В Силиконовой долине такой ритм жизни, что многие мои коллеги торчат на порошке и энергетиках, чтобы успевать за всем. Постоянный стресс стал нормой, а реально близкие отношения — в дефиците. Американская культура – все зациклены на бабках и успехе. Никто особо не делится своими настоящими проблемами – не принято. И всем плевать на тебя, если ты не приносишь выгоду.
Мне говорят, что я тот чувак, который сумел воплотить ту самую “Американскую мечту”, как в книжках Фитцжеральда и Драйзера. Тоже хочу в это верить.
Но вот я снова в Питере. Вчера полдня тупо шлялся по набережным, вспоминал студенческие годы, когда счастье было таким простым и достижимым. Пивко в дешевом пабе с друзьями казалось самым лучшим. Дружище мой Петр, с которым не стремно было бы даже на край света. Помню, как мы с ним по ночам обсуждали наши грандиозные планы, сидя на крыше общаги и мечтая о будущем. Он был тем, кто всегда прикрывал мне спину, даже когда я вел себя, как полный придурок.
Машка, моя первая безумная любовь. Как светились её глаза, когда я сделал предложение с кольцом за семьсот рублей. Она вышла за меня не раздумывая, несмотря на то, что мне и предложить-то ей нечего было тогда, кроме этого сраного колечка…
Интересно, как она? Даже спрашивать у Петра не стал. Знать не хочу. Да и не нужно быть гением, чтобы догадаться. Замуж уже, наверное, давно вышла, всегда хотела семью. Такие красотки в девках не засиживаются.
Что ж, каждый получил, что хотел.
Допиваю остатки шампанского. Че-т у меня, видимо, от безделья мозги освободились, всякая херня в голову полезла.
Бросаю взгляд на часы – скоро прилетим. Вино ударило в голову, и легкая качка самолета усиливает ощущение. Надо освежиться. Поднимаюсь, иду в туалет, пробираясь по узкому проходу самолета.
Умываюсь холодной водой, смотрю на отражение в зеркале, глаза краснеющие. Кажись, джетлаг еще не отпустил. Ну, так уже не двадцать, скоро четвертый десяток не за горами. Все немного как в тумане, и спать хочется постоянно.
Возвращаюсь на место, подремать бы до посадки. Мой взгляд цепляется за пассажирку, которая читает журнал вниз головой. Что за прикол? Поднимаю брови, несколько секунд стою туплю. Это у меня уже крышняк поехал?
Сердце вдруг делает кульбит, будто кто-то херанул в грудь. Подхожу ближе, не веря глазам. Не вижу ее лица, но почти на сто процентов уверен, это она. Выдает ее маленькая татуировка радуги на запястье.
– Шереметьева? – говорю с ухмылкой, протягиваю руку и мягко опускаю журнал вниз, чтобы взглянуть на нее.
Еще больше офигеваю. Это она. Машка, моя первая любовь, моя бывшая жена. Смотрю на нее воспаленными глазами, не знаю как реагировать. Только ведь думал о ней. И вот она передо мной, нарисовалась.
Смотрит на меня огромными от шока глазами, краснеет. До меня доходит, что она от меня шифровалась. Пыталась прикрыться журналом, да впопыхах вверх тормашками его взяла.
Хватаюсь за эту соломинку, чтобы не выдать, как сам растерялся. Решаю подъебать.
– Машка, ты чего это, конспирацию устроила? – спрашиваю с надменной ухмылкой. – Паршивая из тебя шпиЁнка. Ты в курсе, что журнал вверх ногами держишь?
Маша явно смущена, щеки пылают, а я не могу оторвать глаз от нее. Закрывает и откладывает журнал, убирает локон за ушко, смотрит исподлобья. Ее смущение настолько очевидно, что я невольно улыбаюсь.
В голове всплывают кадры из прошлого: наши жаркие ночи, ее тихий смех в темноте, прикосновения нежных рук.
Она так же хороша, как и раньше: пухленькие губки бантиком, наивный взгляд. Только теперь превратилась в статную львицу. В ней появилась какая-то одуряющая женская сексуальность. Про такую, как она, говорят «горячая телочка». Время явно сделало её только лучше.
– Давно не виделись, – говорю, с трудом скрывая улыбку. – Как жизнь-то?