Глава 5. Выбор
— Чью руку этот…, — отец спотыкается на полуслове от злости. — Чего он там хочет?! Мою дочь?!
— Ваша Светлость, прошу меня простить, я лишь в точности передал причину визита господина Газюля, — виновато кланяется дворецкий.
— Господина, ха! — выдает отец и нервно оглядывается по сторонам, будто в поисках того, что можно тут разбить, но берет себя в руки. — Кхм. Что ж. Пригласи “господина”!
— Лайд! — суетиться бабушка, а я напрягаюсь до кончиков пальцев. — Что ты задумал? Ты ведь не отдашь ему наш единственную наследницу?
— Сначала выслушаем, что он скажет. Либо он не в курсе слухов, и пришел, либо…
— Я в курсе! — врывается на порог высокий худощавый шатен лет тридцати и с приторной улыбкой, скользким взглядом и с крючковатым, как у коршуна, носом. — Простите, что прервал вас, господин Морай, но хочу уведомить, что я в курсе.
— Слухи так быстро расползлись, что и до вас дошли? — ведет бровью отец, а у меня внутри все застывает от тревожного предчувствия.
Каждый раз когда этот коршун навещал нас происходила какая-нибудь гадость. А учитывая обозначенную цель его визита, хочется попросить веревку и мыло – вот только это слабость духа и еще одно пятно на репутацию нашей семьи.
Куда ни плюнь – одни пятна.
— Столица хоть и большая, а все же мы вертимся в узких кругах, — неуклюже изображая из себя прозаика, выдает гость, а меня перекашивает от звука его гнусавого голоса. Сколько же в нем лживых нот и самолюбования!
— Давайте перейдем к сути. Вы назвали моему человеку достаточно странную цель визита. Не хотите пояснить?
— Разумеется. Но лучше за закрытыми дверями. Не женское это дело — мужские разговоры слушать, — выдает гость, и тут же ловит от бабушки суровый взгляд.
Я бы и потяжелее что-нибудь в этого товарища запустила, но, увы, нельзя.
— Что ж, надеюсь, это стоит того времени, что вы на себя требуете, — хрипит отец, а затем жестов велит неприятному гостю следовать за ним.
Дверь в кабинет закрывается, и я начинаю сходить с ума от ожидания. Говорят, приговор страшен. Но ожидание приговора и неизвостность – еще хуже.
Видят боги, я не понимаю, что этот Газюль задумал. А то, что приходит мне в голову — полный бред, недостойный благородного мужчины. Хотя… Газюль как раз не чурается гнусными вещами.
— Можешь перестать прятаться, Лайви, — отрывает меня от мыслей тихий голос бабушки, и я вздрагиваю.
Кидаю испуганный взгляд между балясин и вижу, что мое присутствие раскрыто. И, кажется, уже давно.
— Ты знала, что я была тут? — виновато шепчу, встав на ноги и ожидая, когда бабушка устроит нагоняй, но она, кажется, не в духе ругаться. .
Даже больно видеть ее такой обессиленной.
— Я же не просто так твой бабушкой называюсь, — усмехается она, только вот как-то горько, а затем, настигнув меня, становится пугающе серьезной. — Слушай меня внимательно, Лайви. Иди наверх и собери самое необходимое.
— Вы отдадите меня Газюлю? — Страх пронзает так, что пальцы идут дрожью.
Все что угодно! Только не ему!
— Я бы не отдала. И отец твой, будучи в своем уме, тоже не отдаст, но этот мужчина очень хитер, и не чурается подлостью. Если он объявит кому-то, что был с тобой близок, выбора у нас почти не останется.
— Но это ведь ложь! Можно доказать обратное! Лекарь…
— Лекаря в столице нет, и когда он будет, неизвестно. Я не знаю, что задумал Газюль, но мне это очень не нравится. Всю жизнь я учила тебя быть тихой и послушной, не давала тебе быть собой, быть настоящей. Такой я была и с твоей мамой. Она пришла из иной семьи, ей было очень сложно привыкнуть к нашим порядками, и до последнего дня она скучала по свободе, которой лишилась. Ты, видимо, такая же, Лайви.
— Но ведь мама была счастлива…
— Конечно, была. У нее была ты, был твой отец. Но свобода — это нечто другое. То, чего у тебя никогда не было, и то, чего уже и не будет. Тем более, если этот гад подберет нужные слова для того, чтобы убедить твоего отца, или связать ему руки.
— Но папа знает, какой он!
— Ты мало знаешь, Лайви. А я не всесильная, моя девочка. Я всего лишь женщина. Но я дам тебе шанс. Либо беги наверх, собери вещи и поезжай к нашей дальней тетушке Агрид, либо, готовься к тяжелой жизни. Пойми, другой уже не будет. Даже если останешься, ты даже учиться нормально не сможешь, — говорит бабуля, и хоть умом я понимаю, что она права, а сердце не согласно. Оно злится. Злится на то, что вся эта ситуации немыслимо глупая, а сделать я ничего не могу!
Я как опавший лист, подхваченный бурным течением суровой реки. Только бы не утонуть.
— Мужчины считают, что женщины не знают проблем, кроме выбора наряда на бал или подбора сорта чая для болтовни. — говорит бабушка. — Но мы куда опасней, и мы куда более жестоки. Едва ты вернешься в женскую академию, то станешь посмешищем среди тех, кого еще вчера называла подругами. Станешь для них прокаженной. Ты этого хочешь?
— Нет…
— Отправляйся к тетушке, Лайви. Она поможет тебе изменить внешность, забудь про первое имя, и пользуйся вторым, и тогда, может быть, твоя жизнь будет хоть чуточку лучше.
— А как же вы? Папа ведь накажет вас, бабушка, если узнает, на что вы пошли за его спиной!
— Уж со своим сыном я как-нибудь справлюсь. Иди! — велит она, и я, взглянув в ее сосредоточенные серые глаза, не сдерживаюсь и кидаюсь в объятия. Едва успеваю ощутить ее тепло и вдохнуть ее сладковатый запах, как бабушка отрывает меня от себя, и велит не терять времени.
Но как его не терять, если, быть может, я больше ее не увижу? Или увижу не скоро…
— Поспеши, — говорит мне бабуля, и я с трудом душу в себе скребущиеся слезы и бегу вверх по ступеням, чтобы выполнить ее наказ.
Собрать самое необходимо, как сказала бабушка. Вот только мне не кажется эта идея хорошим решением.
Бабуля заверила, что справится с гневом отца, но я сомневаюсь. Ибо еще никто из нас никогда не шел против него. Не из-за страха, а потому, что прежде этого не требовалось, но теперь все пошло ко дну.
Ко дну…
Замираю, понимая одну очень гадкую и болезненную вещь. Если я сбегу к тетушке, если спрячусь, то, может, и смогу избежать брака со страшным человеком, но тогда я окончательно запятнаю то, что должна была приумножить — честь семьи.
Я сдамся, я спрячусь, и всю жизнь буду в тени. Буду бояться, что кто-то меня узнает, что кто-то ткнет пальцем. А хуже всего, я буду засыпать и просыпаться с мыслью, что струсив, подставила под удар семью. И не важно ладим мы или нет, и какая собака между нами пробежала. Я не собираюсь быть ходячим позором клана Морай!
Я не собираюсь быть ходячим позором в принципе!
Но что я могу сделать? Что?!
Думай, Лайви, думай!
В голове прокручивается очень опасная мысль. Мысль, которую я бы не допустила прежде, потому что хорошей девочке даже думать о таком нельзя.
Но из меня уже сделали плохую. И бабушка с папой правы, даже если нам удастся доказать, что я невиновна, то шлейф косых взглядов все равно раз от раза будет тянуться за мной следом на протяжении всей жизни.
Есть лишь один способ это остановить. Но у меня будет лишь одна единственная попытка. А поражение — будет концом всему!
Подхожу к своему секретному отделению в комоде и достаю конверт, который должна была выкинуть, но я сохранила, и крепко сжимаю кулачки.
Я уже большая девочка. Я смогу решить все проблемы сама!
И я, действительно, сбегу, бабушка. Но не подставлю тебя, я всю вину возьму на себя. И либо я вернусь с победой и честью, либо…