Я тебя съем! (Лана Морриган)
Глава 2
— Вить, не бросай трубку! — Я сижу на полу, у ног раскрыта сумка, а пальцы сжимают телефон. На первый звонок Витя грубо рыкнул: «Аля, я тебе все уже сказал. Нам больше не о чем разговаривать», — и сбросил вызов, а последующие отбивал, не утруждая себя болтовней.
Встав на четвереньки, я складываю содержимое сумки, раскатившееся по полу коридора, изредка окропляя косметику, блокнот для записей и салфетки крупными слезами. Действительно все?! Вот так в один момент взять и решить за себя и за другого человека. Я всегда думала, что расставание, оно другое. Оно не происходит в одну секунду. Для этого должны быть какие-то предпосылки, тревожные звоночки. Но их не было. Или я просто не замечала, существуя в своем выдуманном мирке, далеком от реальности. Если мы и ссорились, то лишь на почве моей работы и желания учиться в аспирантуре. Витя называл это блажью и глупой тратой денег, но продолжал поддерживать меня материально. Да что уж утаивать — содержал. На ставку лаборанта кафедры я не могу себе позволить закупить продуктов на пару недель, если, конечно, не собираюсь питаться исключительно капустой и картошкой.
Выровняв раскиданную в коридоре обувь, я вернулась в комнату. Створки шкафа распахнуты, под моими ногами скомканная мужская рубашка и ненавистные лекции четвертого курса в синих папках. И мне так и хочется пнуть их ногой. Но я перешагиваю, закрываю створки, привстаю на носочки, мои пальцы нащупывают пластиковую ручку чемодана… Разве так можно, взять и закончить шесть лет отношений? Шесть лет! Конечно, нет! Я заталкиваю чемодан вглубь, не разрешая себе думать о расставании. Это всего лишь эмоции, они схлынут, и Витя обязательно вернется, но, как оказалось, так думала только я.
— Алло, — просипела в трубку, принимая вызов, не глядя на имя звонившего. Мой мозг был настолько нагружен эмоциями, а тело многодневной усталостью, что я отключилась, свернувшись калачиком на не разобранном диване, как и была, в белье и блузе.
— Алька! — звонкий голос одной из сестер Комаровых усилил головную боль. — Мы с Саней встретили твоего Витьку. А это нормально, что он в обнимку с какой-то курицей и настойчиво сует свой язык ей в клюв?
— Какой курицей? — совершенно глупо переспрашиваю.
— С бабой, Аль. Размалеванной под вождя племени Хули, Папуа — Новой Гвинеи, — громкая музыка смешивается с голосом Ани. Комаровы — самые отвязные тусовщицы нашего потока. Их образ жизни не изменился после окончания университета, как и мой, впрочем.
— Что?
— Вот и я спрашиваю, какого племени, Балабаев сейчас лапает девку в трех столиках от нас?
А мои последующие вопросы все глупее:
— Ань, а это точно он?
— Точно-точно, — перекрикивает басы клубной музыки, — глянь сообщение.
Не сбрасывая вызов, открываю фото. Он. Мой Витя. Точно он! В белой футболке, что он надел, вернувшись домой. Его пальцы удерживают какую-то девушку за подбородок, а их губы в паре миллиметров друг от друга. Девушку я вижу впервые. Именно тот типаж, который всегда нравился Вите: тёмные длинные волосы, крупные черты лица, смелый макияж и уверенность в глазах. Он, даже будучи в отношениях, не стеснялся указать мне на ту или иную «красавицу», подмечая ее достоинства.
— Мы сегодня расстались, — отвечаю, прикладывая телефон к уху.
— Они расстались, Сань, — Аня дублирует информацию для сестры, продолжает расспрос: — Давно?
Настенные часы показывают половина второго ночи. Я пытаюсь произвести подсчеты, но у меня не выходит:
— Пять или шесть часов, как я свободна.
И только сейчас до меня доходит, что действительно все. Не будет примирительного разговора по душам. Нас больше нет! Нет неразлучной парочки Витьки и Альки, как обычно, дразнили нас друзья. Он ушел. Мужчина, которого я считала своим, в одночасье стал чужим.
— Алька?! — пробивается сквозь шум мыслей. — Слышишь, жди нас! Мы скоро будем! Сань, она не отвечает, — Аня взволновано обращается к сестре.
— Я слышу.
— Жди! — рявкает Комарова и сбрасывает вызов. Неужели я опять плачу? Пытаюсь сказать, чтобы не нужно волноваться, не нужно ехать, но слова тонут во всхлипах. Вот теперь точно все… он выбрал другую.
Как же хочется отмотать на несколько часов назад, изменить прошлое. Одно мое «нет» и в данный момент мы могли бы лежать под звездным небом, греясь в объятиях друг друга, и тепла догорающего костра. Но вместо этого, я стаскиваю тяжелый пластиковый чемодан и, не стирая пыль, дергаю металлические замки.
— Я же взрослый человек, — говорю себе, снимая с полки ровные стопки мужской одежды и аккуратно складывая. А ладони зудят от желания скомкать рубашки Балабаева, открыть окно и устроить дождь из мужских носков, футболок и брюк. И нестерпимо хочется кричать! Кричать во всеуслышание, громко и надрывно о том, как же мне больно. Очень больно.
Собрав со щек слезы, я плетусь в ванную. Голубая зубная щетка, шампунь с запахом ментола, бритва, лосьон для бритья и мочалка степенно опускаются в пакет.
Трель звонка и сразу же нетерпеливый стук в металлическую дверь отвлекают от сбора косметики.
— Аля!
Я не верю своим ушам и смотрю в глазок:
— Аля открывай! У нас ЧП, собаку укачало.
Я точно не ослышалась, сестры Комаровы на моей площадке.
— Да у меня и не закрыто, — произношу вместо приветствия, распахивая входную дверь и пропуская девушек внутрь.
— А я ей говорила: «дерни ручку», — Аня заталкивает сестру-близняшку. — Да проходите уже, это животное всю машину уделало.
— Аль, ты прости, что мы так долго. — Оправдывается Саша. — Я увидела Булочку в Инете и пропала. Ты посмотри на эту мордочку, — Булочка подняла на меня выпученные глаза, тявкнула, демонстрируя выпирающую нижнюю челюсть и кривые зубы и активно завиляла хвостом метелкой.
— Завтра вечером ее бы усыпили. Кто-то принес милашку на лечение и не забрал.
— Да-да, — Аня закатила глаза, и пока Саша в ванной отмывала собаке морду и лапы, доверительно зашептала:
— А еще она отдала тридцатку долга в ветеринарке. Совсем свихнулась, как Кроша сбила машина. На прошлой неделе притащила домой дворнягу прямо с улицы. Благо, я успела ее выпустить, пока эта больная, ходила на маникюр. А Сане сказала, что собака убежала. Я хреновая сестра, да? Кстати, ужасно выглядишь, — от Комаровой пахнет алкоголем и яркими фруктовым ароматом. Обтягивающею платье до середины колена, демонстрирует плавные изгибы фигуры; глубокий вырез, подчеркивает грудь третьего размера; прямые волосы, собранные в хвост, открывают шею и десятисантиметровые каблуки лаковых туфелек, удлиняют стройные ноги — словно с нее Балабаев всегда рисовал свой идеал.
— Ты не первая, кто мне сегодня это говорит, — поправляю полы блузы.
— Идем на кухню, — Аня тащит меня, усаживает на стул и снимает кожаный рюкзачок. — Рассказывай, — извлекает бутылку ликера и коробку ассорти шоколадных конфет. — Ликер не предлагаю, знаю, что не будешь, а конфеты держи. За ликером, кстати, пришлось заезжать домой. После двадцати трех ноль ноль алкогольная продукция не реализуется, — Комарова явно старалась передразнить кого-то из работников магазина.
— Ну, что она рассказала? — Саша входит за нами, держа в руках собаку, закутанную в полотенце. — Ничего, что я взяла? — изображает извиняющуюся улыбку.
— Ничего, это Вити.
— Еще ничего не рассказала, — Аня по-хозяйски распахивает створки кухонных шкафчиков в поисках фужеров.
— Справа, — направляю, не зная, как начать. А рассказывать придется, эти занозы точно не отстанут.
Повествование выходит эмоциональным, слезы не переставая льются по моим щекам, девочки не перебивая слушают, потягивая ликер и подкармливая высохшую Булочку шоколадными конфетами.
— Это на эти трусики у него не встает? — интересуется Аня, под нетрезвое подхихикивание сестры. — Ну, тогда у него проблемы с импотенцией.
— Да нет, — оправдываю Балабаева, оттягивая полы блузы и прикрывая бедра, — все нормально.
— Да ничего не нормально, Сорокина! Он высмеял твои планы на жизнь, признал их глупыми, не предложил помощи, оставил тебя одну, а сам сейчас трахает какую- то…
— Не матерись, — обрывает ее Саша, — ты обещала.
— Да тут по-другому нельзя, ты что не видишь? Он же обесценил все, что она любит.
— Я же сама виновата, — пытаюсь возразить.
— Ты дура, Сорокина! Сама она виновата, ну-ну. Хорошо же он тебя обработал. Нашел дурочку! Меньше слушай, это они глазами пожирают яркие фантики, а возвращаются к таким, как ты.
— Каким?! — интересуюсь воинственно.
— Спокойно! — отрезает. — Мужики быстро устают ярких и непредсказуемых, и вот тогда приходит твое время, Сорокина. Красивая девочка, умная, тактичная, ориентированная на семью.
— Ну-ну, — закидываю в рот очередную конфету и маниакально разглаживаю фольгу, чтобы не осталось ни залома, ни складочки. — И возвращается после того, как с кем-то отдохнул? Так не нужен мне такой мужчина.
— Это клиника, — сокрушается Комарова-старшая. — Называй все своими именами. Отдохнул — трахнул, так жизнь намного проще.
А дальше мне участвовать в разговоре и не пришлось, девочки сделали выводы, признав Балабаева первостепенным козлом и совет сестер Комаровых постановил:
— Так! Уже четыре, — затуманенным взглядом Аня поглядывает на экран смартфона, — Саня стелет нам постель. Сейчас ложимся спать, а утром едем выветривать из твоей головы все херню, что этот недомужик запрограммировал за шесть лет. Поняла?
Да разве можно сейчас спорить? Я согласно кивнула, собирая шуршащие обертки от конфет.
— Аля, ты извини, но там Булочка, — Саша переминается с ноги на ногу, стоя в дверях кухни. — В общем, кажется, я ее перекормила сладким, и ей опять стало плохо. Я все уберу!
— Надеюсь, не на ковер?
— Нет-нет! — заверила младшая Комарова. — На вещи Балабаева. Это же его чемодан стоит в комнате?
— Беру свои слова обратно, Сань, твоя новая псина не так и бесполезна.
Мы окружаем распахнутый чемодан, Булочка старательно изображает чувство вины, уткнувшись мордой в мои ноги.
— Лучше бы на ковер, теперь придется все перестирывать, — делаю вывод, глядя на коричневую массу, стекающую по белоснежным офисным рубашкам.
— Еще чего! — Аня с хлопком закрывает крышку и защелкивает замки. — Перетолчется.