Понедельник, 26 февраля
Разговор за завтраком в 7 утра
Кажется, с каждым днем я узнаю все больше и больше. В странах, где нет алмазов, люди не получают хорошее оружие.
Некоторые правительства или люди становятся богаче благодаря торговым операциям с Объединенным революционным фронтом.
США и европейские страны должны помогать армии Сьерра‑Леоне, беря пример с британской армии и Особой военной службы Великобритании, которые в настоящее время помогают, обучая жителей Сьерра‑Леоне защищать себя от повстанцев.
Форум педагогов, обучающих африканских женщин (FAWE)
Девушек учат и обучают мастерству. Им помогают быть независимыми.
Большинство этих молодых женщин было похищено и изнасиловано.
Я вхожу в маленькую комнату.
Две женщины присматривают за примерно десятью малышами.
Многие женщины забеременели после изнасилования.
У детей не было игрушек или мягких, ярких вещей.
Они были на полу. Прекрасные лица.
Когда я подошла, один малыш начал плакать, почти кричать.
Женщины извинились и сказали: «Он испугался из‑за цвета вашей кожи».
Когда я была в учебной комнате, меня представили как Посла доброй воли УВКБ. Майю, женщину, которая была со мной, представили как сотрудника УВКБ по правовым вопросам.
Все молодые женщины были очень доброжелательными.
Потом им объяснили, что я также являюсь актрисой из Калифорнии. Женщина, которая управляет школой, сказала им, что я пришла узнать о них, чтобы иметь возможность поддержать их программы.
Вряд ли они знают какие‑нибудь фильмы. Мне не хотелось бы это подчеркивать, но, кажется, то, что я актриса, сделало мое посещение более забавным для них. То, чем я занимаюсь, – с их точки зрения странная работа.
Иногда то, что я актриса, кажется странным и мне, но сейчас я счастлива этим заниматься.
Проведя некоторое время вместе, мы даже начали общаться без переводчика. Креольский немного похож на очень быстрый, сжатый английский.
Они попросили меня дать им мой адрес. Я секунду подумала о соблюдении неприкосновенности своей частной жизни, что мне сказали делать в США, но они делились со мной, так что я поделюсь с ними.
Я очень хочу, чтобы эти молодые женщины преуспели. Я также хочу быть для них другом. Я подошла к доске и написала свое имя и свой личный адрес.
Одна девушка взяла меня за руку и медленно сказала: «Я хочу быть твоим другом».
Она написала свое имя, чтобы я могла узнать письмо от нее.
Транзитный центр Джуи
Транзитный центр Джуи расположен недалеко от столицы Сьерра‑Леоне, всего примерно в десяти километрах от центра столичного города, Фритауна. Созданный в 2000 году транзитный центр Джуи был одним из временных поселений, первоначально учрежденных УВКБ в Фритауне в ответ на масштабное возвращение сьерра‑леонских беженцев из Гвинеи. После нападения на Гвинею, предположительно совершенного повстанцами сьерра‑леонского Объединенного революционного фронта, гвинейцы набросились на сьерра‑леонских беженцев, обвиняя их в укрывательстве повстанцев ОРФ и попытках дестабилизировать ситуацию в Гвинее. Многие сьерра‑леонские беженцы пострадали физически, что вынудило их решить вернуться в Сьерра‑Леоне, хотя война в их родной стране все еще продолжалась. Так как бÓльшая часть страны в то время была оккупирована повстанцами, эти люди не могли вернуться в свои деревни. Чтобы удовлетворить потребность беженцев во временном жилье, УВКБ создало два поселения (Локомассама и Барри) в северной и южной провинциях. Но так как возвращавшиеся из Гвинеи прибывали на кораблях, им надо было где‑то переночевать, не только для того, чтобы восстановить силы после долгого путешествия, но и чтобы принять решение, куда они отправятся дальше, в зависимости от той информации, которую они получали о членах своих семей. В Джуи, как и в других транзитных центрах, возвратившиеся получали эти возможности. Теоретически, возвратившиеся могли оставаться в транзитном центре не более пяти дней, но в реальности около 2000 из них проживали в центре до июня 2002 года.
Транзитный центр находится рядом с городком Джуи, где проживает около 6000 сьерра‑леонцев. Там есть начальная и средняя школы, а также Институт изучения Библии. Возвратившимся, пока они находились в центре, приходилось отправлять своих детей в эти школы. В самом транзитном центре были медпункт и большой резервуар с водой с несколькими водосборниками.
Полиэтиленовые палатки, земляные полы. Это кажется какой‑то дырой. Вокруг ходят люди. Они не могут сами себе помочь. Не могут отправиться домой.
Мужчина с натруженными руками подбегает к сотрудникам УВКБ и знаками умоляет подойти побыстрее.
Они объясняют, что он хочет, чтобы они взглянули на мальчика.
Я вижу этого мальчика. Он выглядит примерно на двенадцать лет, но ему могло бы быть и шестнадцать. Сложно сказать, он худ и слаб из‑за плохого питания. Он очень болен.
Я не хотела наклоняться и смотреть. Я стояла на расстоянии. Я была незнакомой для него женщиной. Его осматривал врач.
Он был очень юным, но, казалось, прекрасно понимал, что с ним происходит. Его ноги парализовало. Его живот и ребра казались слишком широкими. Позже мне сказали, что, похоже, его оперировали. Его позвоночник был серьезно поврежден. Болезнь ослабила его тело. Было похоже на то, что все началось с огнестрельной раны и неудачной операции.
Здесь его выписали из больницы. Нет средств и места для его лечения после того, что считалось неотложной помощью (по их стандартам).
Для меня это было неотложной ситуацией. Теперь сотрудники гуманитарной организации пытаются организовать для него помощь, но этот мальчик – один из миллионов ему подобных.
Я никогда не смогу забыть его лицо. Я никогда не смогу забыть, как он передвигал ноги своими руками.
УВКБ находится в Африке, чтобы помочь этим притесняемым людям, чтобы продолжить оказывать поддержку, необходимую этим беженцам. Всегда есть проблема недостатка финансирования и исполнения всех необходимых программ.
Я сидела с лидерами и вождями и молодыми женщинами, жившими в лагерях.
Я спросила: «Как вы считаете, что надо знать людям?»
Молодая женщина ответила: «Мы продолжаем жить в страхе. Мы боимся, что девушек все еще будут похищать и насиловать. Мы боимся, что юношей будут заставлять воевать. Нам надо, чтобы эта война закончилась».
Сотрудник УВКБ спросил: «Как вы думаете, Америка может помочь?»
Молодая женщина быстро ответила: «Да, они очень влиятельные! Мы хотим вернуться домой. Нашим детям надо ходить в школу. Нам нужна нормальная еда».
Если бы только Америка была тем, чем они ее считают. Тогда это было бы возможно.
Кто‑то спросил пожилого вождя: «Каково это – жить в лагере?»
«Мы в очень стесненных условиях».
Мне рассказали, что финансирование сокращается, а УВКБ пытается его увеличить. У стран, которые предоставляют убежище, в настоящее время проблемы – у таких стран, как Гвинея.
Теперь УВКБ занимается не только беженцами, но и внутренне перемещенными лицами (ВПЛ).
Очень много других организаций настроено на долгосрочное финансирование. УВКБ рассчитывает только на временное. Они не могут рассчитывать на долгосрочное финансирование, поэтому сложно разрабатывать сильные и долгосрочные решения.
Они на самом деле не знают, будет ли продолжено финансирование их программ в ближайшие месяцы, а при этом кажется, что сейчас нуждающихся больше, чем прежде. Проблема не исчезает.
Я познакомилась с сотрудником УВКБ из Иордании. Он говорил о строительстве центра типа FAWA для женщин в лагерях беженцев или поселениях в его районе.
Ватерлоо (транзитный центр)
Здесь дети хватают тебя за руки и идут с тобой, улыбаясь и напевая. У них нет ничего. Они в рваной грязной одежде. И они улыбаются.
Сбежались дети. Они так счастливы иметь то малое, что у них есть сейчас. Они больше не одиноки и не боятся за свою безопасность. Большинству из них пришлось пройти много, много километров за долгие дни без еды и воды.
Они схватили меня за руки своими крошечными ручонками. За каждый мой палец уцепилась детская рука. Другие дети ухватили меня за запястья, за руки. Я почти не могла идти. Я хотела забрать с собой домой всех и каждого.
Они увидели мои татуировки. Они показались детям забавными. Дети спросили: «Кто поставил тебе клеймо?»
Одна женщина рассказала мне свою историю. Пока она говорила, она отвязала своего внука от спины и начала кормить его грудью. Ее дочь (мать ребенка) в Гвинее заподозрили в том, что она является повстанцем, из‑за ее племенных татуировок. Ее убили.
Вдруг один из тех мужчин, с которыми я пришла, подошел ко мне и протянул руку. «Пора идти. Вставайте, пожалуйста».
Я услышала спор.
Это был спор о переезде в другой лагерь. Беженец не хотел уезжать.
Мне сказали, что некоторые беженцы требуют, чтобы их отправили в определенный лагерь, потому что они думают, что смогут найти там членов своей семьи.
Мы прошли мимо спорящих к автомобилю.
Я увидела мужчину, который стучал по стене.
Мой сопровождающий закричал: «Заблокируйте дверцу!»
Я не чувствовала себя испуганной. Мне было жаль людей в лагерях, а также сотрудников УВКБ, которые не могли удовлетворить все нужды всех беженцев. Когда беженцы возмущены, в этом иногда винят сотрудников УВКБ. Но эти сотрудники сострадают жертвам войны.
Трудно быть готовым, когда количество беженцев и ситуации все время меняются. Слишком многим людям требуется помощь для выживания. Многим детям, которые собираются в школу, нужно медицинское внимание – вакцинация.
Беженцев – 22 миллиона. Два месяца назад я не имела об этом ни малейшего представления.
Нам надо помочь тем, кому приходится бежать, чтобы выжить.
Проблемы и числа будут только расти до тех пор, пока мы не остановим эти войны.
У многих детей в лагере Ватерлоо чесотка. Но я лучше заражусь, чем просто подумаю о том, чтобы вырвать свои руки из рук этих маленьких детей.
И надо понимать, что это – всего лишь одна из множества проблем, с которыми живут здешние дети. Видимые условия жизни не назовешь хорошими. Откровенно говоря, они ужасны. Я уверена, что бÓльшая часть самого плохого просто не видна.
Здесь дети хватают тебя за руки и идут с тобой, улыбаясь и напевая. У них нет ничего. Они в рваной грязной одежде. И они улыбаются.
Я только что вернулась в свой номер, где ночую. Вымыла лицо и руки. Долго смотрела на руки.
Позже в этот же день я отправилась в лагерь для потерявших конечности, где было много перемещенных лиц, поддерживаемых другими неправительственными организациями.
Последние несколько минут я, находясь там, просто держу в руках ручку.
Я не знаю, что писать. Хотя нет, знаю. Я зла. Я ненавижу людей, сделавших это. Я ненавижу, что страдают все. Инвалиды, беженцы, перемещенные лица, люди, живущие в разрушенных войной деревнях, – все. Так много пытающихся выжить, в то время как те, кого они любили, были искалечены или убиты. Никто не живет так, как жил до ОРФ (повстанческая армия, которая позже развилась в политическую партию. – Прим. ред.). Я не понимаю, как это может продолжаться. Как моя страна может заявлять, что идет на помощь всем нуждающимся странам, когда все здешние люди проживают каждый день, зная, что нет справедливости, нет возмездия, нет настоящего мира.
И как вы можете говорить этим беженцам начать снова строить свою жизнь, когда они уверены, что повстанцы просто‑напросто снова ее разрушат?
Мужчина рассказал мне историю о том, как он потерял руку (от локтя). «Потерявшие конечности – счастливчики. Мы остались живы, но не все – многие умерли от потери крови или инфекции».
Самым молодым инвалидом, с которым я познакомилась, была годовалая девочка. Ей было три месяца, когда ей отрезали руку и изнасиловали ее мать.
Так много людей.
Молодой мужчина, с которым я немного посидела, рассказал мне свою историю. Он был бизнесменом. «Я сплю на полу. У меня недостаточно еды. Я благодарен за то, что остался жив, но я никогда не смогу вернуться домой. Как я снова смогу начать торговать?»
У него был взгляд, который я никогда не смогу забыть: потрясенный, отчаявшийся, травмированный.
Мужчина без кистей рук понимал, что я здесь для того, чтобы попытаться помочь. Меня представили как женщину из Америки, которая находится здесь, чтобы собрать информацию и рассказать в США.
Еще никогда в жизни я так не желала добиться успеха.
Мужчина без кистей протянул руку и улыбнулся мне. Я пожала его запястье.
Мне неловко было находиться среди таких смелых людей.
Ужин в доме УВКБ
Этим вечером на ужин были рыба и салат.
Это было большой роскошью. Я была благодарна, но с трудом могла есть. Я чувствовала себя такой опустошенной.
К нам присоединились личные охранники. Два с половиной часа мы обсуждали проблемы. Каждый рассказывал о тех проектах, которыми занимается, или о важных событиях, свидетелем которых стал.
Обсуждалось очень многое (слишком многое для того, чтобы я смогла это записать), и все было задокументировано сотрудниками УВКБ.
Мужчина из Иордании сказал: «С любовью и толерантностью возможно все».
Это такое прекрасное чувство – сидеть с разными сотрудниками со всего мира: разного возраста, пола, национальности. И все по разным причинам начали работать с УВКБ.
Некоторые сотрудники УВКБ сами когда‑то были беженцами.
Они говорили о мальчике, которого я видела в транзитном центре Джуи. Кто‑то прокомментировал:
– Мальчик с умиротворенным лицом.
– Может быть, это была не огнестрельная рана.
– Может быть, он очень сильно упал.
Одна женщина сказала: «Он не выкарабкается».
Это не должно было бы удивить меня, но я удивилась.
Некоторые обитатели лагерей умрут без должного лечения в больнице. Нам нужны согласования из Женевы (УВКБ). Все это занимает время.
Мне объяснили, что в лагерях есть другие жертвы, случаи которых часто не обсуждаются. Я никогда не читала и не слышала о том, что они открыли мне. Многих беженцев заставляли калечить людей. С ружьем, приставленным к их голове, или с ножом, приставленным к их боку. Им давали ржавые клинки или острое стекло. Их заставляли отрезать кисти, ступни или целиком руки и ноги людям, которых они знали, очень часто – членам семьи.
Эти люди сходят с ума. Они больше не способны действовать. Во многих случаях они просто не могут жить с чувством вины. Психологическое консультирование для них почти совершенно недоступно. Едва‑едва хватает средств для физического выживания, что уж говорить о помощи в их психическом и эмоциональном восстановлении.
Я могу видеть, как беженцы изо всех сил стараются заботиться друг о друге.