– Пик Юйхуан на горе Тайшань.
– Вам известно, где сейчас этот человек?
Покачав головой, Чжан Бинь поднял руку и взглянул на часы.
– Вам нужно поторопиться в столовую, чтобы успеть на обед.
Собрав свои вещи, он покинул лекционный зал.
Догнав его, я наконец задал ему вопрос, не выходивший у меня из головы все эти годы:
– Профессор Чжан, вы можете себе представить похожий на шаровую молнию объект, который беспрепятственно проходит сквозь стены и мгновенно превращает в пепел человеческое тело, хотя жар от него не исходит? Есть упоминание об одной супружеской паре, которая была испепелена прямо в кровати, однако на постельном белье не осталось никаких следов от огня! Вы можете себе представить, как молния проникает в холодильник и мгновенно разогревает до готовности все замороженные продукты, при этом никак не влияя на работоспособность самого холодильника? Вы можете представить себе, как она сжигает дотла рубашку прямо на теле человека, а тот ничего не чувствует? Могут ли объяснить все это теории, которые вы только что перечислили?
– Ни одна из этих теорий не имеет доказательств, – не замедляя шага, сказал профессор.
– Ну а если мы выйдем за пределы физики атмосферных явлений, как вы думаете, в остальной физике и даже вообще во всей науке существует объяснение этому феномену? Неужели вам нисколько не любопытно? Ваша реакция поражает меня даже больше, чем само зрелище шаровой молнии!
Остановившись, Чжан Бинь впервые посмотрел мне в лицо:
– Вам доводилось видеть шаровую молнию?
– Я… я просто выразился образно.
Я не мог раскрыть свою самую сокровенную тайну этому бесчувственному человеку, стоящему передо мной. Общество поражено безразличием к загадкам естественного мира, несущим погибель науке. Если бы наука была свободна от подобных людей, как знать, быть может, человечество к настоящему времени уже достигло бы Альфы Центавра!
– Физика атмосферных явлений имеет большое прикладное значение, – сказал профессор. – Но шаровая молния является настолько редким явлением, что ни в международном стандарте защиты от молний IEC/TC‑81, ни в китайском стандарте защиты строений от молний от 1993 года нет никаких упоминаний о ней. Так что на самом деле нет никакого смысла посвящать ей свои усилия.
Мне нечего было сказать такому человеку, как профессор Чжан Бинь, поэтому я поблагодарил его и ушел. Сказать по правде, для него шагом вперед было уже признание существования шаровой молнии. До того как научное сообщество в 1963 году официально признало ее существование, все свидетельства очевидцев списывались на галлюцинации. В тот год Роджер Дженнисон, профессор электроники Кентского университета, лично наблюдал шаровую молнию в нью‑йоркском аэропорту; молния имела вид огненного шара диаметром около двадцати сантиметров, который прошел сквозь стену ангара, затем сквозь стоящий в нем самолет и, наконец, исчез за другой стеной.
В тот вечер я впервые искал во Всемирной паутине словосочетание «шаровая молния». Особых надежд я не питал, однако в конечном счете поиски дали мне больше сорока тысяч интернет‑страниц. Впервые у меня было такое чувство, будто все человечество наблюдает за тем, чему я готовился посвятить всю свою жизнь.
* * *
Начался новый семестр, а затем как‑то незаметно наступило знойное лето. Для меня лето имело еще одно значение: начнутся грозы, которые приблизят меня к Этому.
Как‑то раз меня совершенно неожиданно разыскал Чжан Бинь. Курс, который он нам читал, закончился еще в прошлом семестре, и я практически не вспоминал о нем.
– Чэнь, – начал профессор, – я услышал, что родителей ваших нет в живых и с деньгами у вас туго. У меня на лето намечен один проект, и мне нужен еще один ассистент. Не хотите этим заняться?
Я спросил у него, что это за проект.
– Речь идет о параметрической демонстрации громоотвода для железной дороги в провинции Юньнань, который в настоящий момент находится в стадии разработки. И есть еще одна цель. В новом государственном стандарте защиты от молний, который сейчас обсуждается, планируется заменить нынешнее единое значение наземной плотности вспышек, равное 0,015[4], на рассчитанные для каждого района исходя из конкретных местных условий. И мы ведем в Юньнане наблюдения.
Я согласился. Хоть богатым назвать меня было нельзя, денег на жизнь мне хватало, я согласился потому, что мне впервые предоставлялась возможность заняться практическим изучением молний.
Наша группа состояла из четырнадцати человек, которые были разделены на пять бригад, распределенных по большой территории, в нескольких сотнях километров друг от друга. В бригаде, в которой оказался я, было три научных работника, помимо водителя и техников, помогавших с проведением экспериментов: я, Чжан Бинь и студент последнего курса по имени Чжао Юй. Прибыв на место, мы поселились в окружной метеостанции.
На следующий день погода была хорошая, и мы приступили к практической работе. Когда мы переносили оборудование и приборы из машины в комнату, где был устроен временный склад, я спросил:
– Профессор Чжан, какие методы существуют для исследования внутренней структуры молнии?
Профессор внимательно посмотрел на меня, словно прочитав мои мысли.
– Судя по характеру нынешних инженерных работ, изучение структуры молнии не входит в число первоочередных задач. В настоящий момент приоритетом являются крупномасштабные статистические исследования.
Когда я заводил разговор на тему, имеющую хоть какое‑то отношение к шаровой молнии, профессор пропускал мой вопрос мимо ушей. Очевидно, он терпеть не мог все, что не имело практической ценности.
Однако на мой вопрос ответил Чжао Юй:
– Их не так уж и много. В настоящее время мы даже не можем непосредственно измерить напряжение. Нам приходится рассчитывать его косвенно, исходя из измерений силы тока. Наиболее распространенным инструментом для изучения структуры молнии является… ну вот это. – Он указал на цилиндрический предмет в углу комнаты. – Это устройство магнитной записи, и оно используется для фиксации значений амплитуды и полярности тока, протекающего в молнии. Оно сделано из материала, обладающего высокой остаточной намагниченностью, и когда внутренний проводник вступает в контакт с молнией, по остаточной намагниченности можно рассчитать амплитуду и полярность. Эта трубка изготовлена из марганцево‑кремниевого сплава, но бывают также пластмассовые, заполненные железным порошком.
– И мы будем использовать это устройство?
– Разумеется. Зачем же еще мы его сюда привезли? Но об этом после.
Первый этап нашей работы заключался в установке в исследуемой зоне системы определения количества молний, которая собирала бы сигналы от большого числа разбросанных по всему району датчиков молний и передавала данные в компьютер для автоматического составления статистики количества, частоты и распределения ударов молний. На самом деле эта система только осуществляла подсчет и фиксировала местонахождение и не собирала никаких физических характеристик, поэтому меня она нисколько не заинтересовала. Работа заключалась в основном в том, чтобы расставлять на местах датчики, а сделать это было непросто. В редких случаях, когда нам везло, мы закрепляли датчики на столбах электропередачи и ретрансляционных вышках, однако по большей части нам приходилось самим устанавливать высокие шесты. Через несколько дней рабочие стали постоянно жаловаться.
Ничто не интересовало Чжао Юя, и меньше всего – работа. Он старался увильнуть от нее при любой возможности. Первое время Юй восхищался красотами тропических лесов, но, когда новизна впечатлений прошла, он пал духом. И тем не менее общаться с ним было легко, и мы много беседовали.
Каждый день, вернувшись вечером в город, Чжан Бинь удалялся к себе в комнату и с головой погружался в результаты дневной работы, поэтому Чжао Юй, пользуясь возможностью, тащил меня посидеть в одном из местных заведений. Как правило, электричества на той улице не было, и огоньки свечей, мерцающие в окнах деревянных домов, возвращали меня в эпоху, когда еще не было никаких атмосферных явлений, никакой физики и даже самой науки, и я на какое‑то время забывал действительность. Как‑то раз мы сидели, слегка захмелевшие, в маленьком зале, освещенном свечами, и Чжао Юй сказал:
– Если те, кто живет в лесу, увидели бы твою шаровую молнию, они дали бы какое‑нибудь замечательное объяснение.
– Я спрашивал у местных, – сказал я. – Им уже давно известно это явление, и у них уже есть ему объяснение. Фонарики призраков.
– Разве этого недостаточно? – спросил Чжао Юй, расплетая пальцы. – Оно просто прекрасно. Все твои резонаторы уединенных волн и теории плазмы не добавят к этому ничего. Современный мир любит все усложнять, а я не люблю сложность.
– Потрясающая жизненная позиция! – презрительно фыркнул я. – Профессор Чжан – единственный, кто тебя терпит.
– Не говори мне о Чжан Бине, – пьяно махнул рукой Чжао Юй. – Он из тех, кто, уронив ключи, не станет искать их там, откуда донесся звук. Вместо этого он возьмет мел, расчертит комнату на квадраты и начнет проверять их один за другим…
Мы оба расхохотались.
– Такие люди, как он, годятся только для работы, которую в будущем будут выполнять исключительно одни машины. Для них творческое воображение не имеет никакого значения, и они прикрывают свою посредственность усердием и дисциплиной. Ты же сам знаешь, в университете полно таких. Тем не менее, обладая достаточным временем, ты все равно найдешь ключи, осматривая один квадрат за другим, поэтому этим людям удается преуспевать на своем поприще.
– И что обнаружил профессор Чжан?
– Кажется, он возглавлял научно‑исследовательский проект по созданию материала для защиты от молний линий высокого напряжения. Как выяснилось, материал этот весьма эффективно отводил молнии. Нанесение его на высоковольтные провода устранило бы необходимость пускать поверху защитный провод. Однако стоимость оказалась чересчур высокой, и в крупных масштабах это вышло бы гораздо дороже традиционного защитного провода. Так что в конечном счете никакого практического значения открытие не имело, и Чжан лишь написал несколько работ на эту тему и получил второй приз на региональной выставке научно‑технических достижений. И только.
* * *
Наконец работы подошли к тому этапу, который я ждал: сбор физических характеристик молний. Мы установили несколько устройств записи, подключенных к громоотводам, на магнитный носитель и после каждой грозы забирали те, в которые попала молния, тщательно следя за ними, бережно обращаясь и не поднося близко к линиям электропередачи и другим источникам магнитного поля, чтобы не воздействовать на их чувствительность, влияющую на остаточную намагниченность. Затем с помощью переносного измерителя напряженности поля (по сути, компаса, указывающего силу и направление магнитного поля поворотом стрелки) мы фиксировали значение, после чего размагничивали устройство и возвращали его на место ждать следующую молнию.
Сама работа была такой же нудной и однообразной, как и прежде, но меня она очень интересовала, поскольку в конце концов мне впервые представилась возможность проводить количественные измерения молнии. Лентяй Чжао Юй это заметил и стал отлынивать еще больше, и дело дошло до того, что в отсутствие Чжан Биня он просто сваливал всю работу на меня и отправлялся ловить рыбу на ближайшую речку.
Как показывали устройства записи на магнитный носитель, сила тока в молнии составляла в среднем примерно десять тысяч ампер, в пике достигая больше ста тысяч; это означало, что расчетное напряжение составляло миллиард вольт.
– Как можно использовать такие экстремальные физические условия? – спросил я у Чжао Юя.
– Использовать? – презрительно произнес тот. – Энергия ядерного взрыва или ускорителя элементарных частиц значительно выше, однако ее нельзя использовать так, как ты предполагаешь. Атмосферные явления – это нечто обыденное, однако ты хочешь придать им загадочности. Я придерживаюсь обратного: я привык брать нечто священное и превращать это в обычное. – Сказав это, он уставился на сочную зелень влажного тропического леса, окружающего метеостанцию. – Слушай, если хочешь, продолжай и дальше гоняться за своей таинственной шаровой молнией. Я же буду наслаждаться обычной жизнью.
Его обучение подходило к концу, и у него не было ни малейшего желания оставаться в университете.
* * *
Начался новый семестр, занятия продолжились, и я принял участие еще в нескольких проектах Чжан Биня, внеклассно и на каникулах. Временами методичная дотошность профессора выводила меня из себя, но в остальном найти с ним общий язык было легко, и под его руководством я набрался огромного практического опыта. И, что самое главное, его специализация соответствовала стоящей передо мной задаче.
Поэтому, когда пришло время думать о продолжении учебы в магистратуре, я выбрал в качестве руководителя профессора Биня.
Как я и предвидел, тот был решительно против моего выбора шаровой молнии в качестве темы дипломной работы. Во всех остальных вопросах профессор был уступчивым; в частности, он терпел такого ленивого студента, как Чжао Юй, однако в данном вопросе он не хотел идти ни на какие уступки.
– Молодежь не должна тратить время на то, что не существует, – решительно заявил Чжан Бинь.
– Существование шаровой молнии признано научным сообществом. Вы считаете ее плодом воображения?
– Замечательно, я еще раз повторю свои собственные слова. Какой смысл заниматься тем, что не включено в международные стандарты и государственные положения? Пока вы учились на младших курсах, вы могли вести свою собственную тему, используя основные научные подходы, но теперь, когда вы собираетесь получить звание магистра, это уже неприемлемо.
– Но, профессор Чжан, в настоящее время физика атмосферных явлений уже стала самостоятельной наукой. И помимо чисто технических приложений, ее задача заключается в том, чтобы лучше понять окружающий мир.
– Однако в нашей стране приоритетом является служение задаче экономического развития родины.
– Даже так, если бы при разработке мер защиты от молний нефтехранилища Хуандао была бы принята в расчет шаровая молния, катастрофы 1989 года удалось бы избежать.
– Причина пожара в Хуандао до сих пор неизвестна, можно лишь строить догадки. Исследование природы шаровой молнии также строится на одних догадках. Впредь вы будете избегать в своих исследованиях таких туманных тем.
Спорить дальше не имело смысла. Я был готов посвятить всю свою жизнь этой задаче, и мне во что бы то ни стало требовалось продолжить обучение. Поэтому я уступил Чжан Биню и взял в качестве темы дипломной работы системы компьютерной защиты от молний.
* * *
Два года спустя обучение в магистратуре завершилось гладким и ничем не примечательным итогом.
Если честно, за эти два года я многое узнал от Чжан Биня; мне изрядно помогли его техническое мышление, богатый опыт экспериментальных исследований и широкая эрудиция. Но, как я понимал еще три года назад, профессор был не в силах помочь мне найти то, что мне требовалось больше всего.
Зато я многое узнал о личной жизни Чжан Биня: жена его давно умерла, детей у него не было, и много лет он жил один, практически ни с кем не общаясь. Его унылое, однообразное существование мало чем отличалось от той жизни, которую вел я сам, но, как мне казалось, для этого требовалось наличие важной цели, «страстного увлечения чем‑либо», говоря словами моего отца, или того, что шесть лет назад красивая девушка в библиотеке назвала «смыслом жизни». Чжан Бинь, не имея цели в жизни, не имея увлечений, механически проводил свои прикладные исследования, видя в них не удовольствие, а необходимость. Слава и деньги его также не интересовали. Если это действительно было так, жизнь представляла для него сплошное мучение, поэтому я в определенном смысле ему сочувствовал.
Однако я понимал, что еще не готов приступить к разгадке тайны. Нет, все те знания, которые я получил за шесть лет учебы, только заставили меня еще острее осознать собственное бессилие перед лицом Этого. Сначала мои усилия были сосредоточены в первую очередь на физике, но затем я обнаружил, что сама физика представляет огромную загадку, итогом которой ставилось под сомнение само существование нашей вселенной. А если предположить, что в природе шаровой молнии нет ничего сверхъестественного, для того чтобы ее понять, понадобятся лишь основополагающие физические принципы: уравнений Максвелла и уравнений Навье‑Стокса[5] будет вполне достаточно (лишь впоследствии я осознал, какими наивными и поверхностными были мои первоначальные представления). Однако по сравнению с шаровой молнией все известные явления электромагнетизма и гидродинамики были простыми. И если шаровая молния действительно является сложной структурой, которая находится в устойчивом равновесии и подчиняется основным законам гидродинамики и теории электромагнитного поля, для ее объяснения потребуется невероятно сложная математика, точно так же, как простые правила для черных и белых камней описывают го, самую сложную игру на свете.
Следовательно, я почувствовал, что мне нужно: во‑первых, математика, во‑вторых, математика и, в‑третьих, снова математика. Для того чтобы раскрыть тайну шаровой молнии, безусловно потребуются сложные математические инструменты, непокорные, словно необъезженный мустанг, и хотя Чжан Бинь считал, что мои математические способности значительно превосходят то, что обыкновенно требуется для физики атмосферных явлений, я сознавал, что еще очень далек от уровня, необходимого для исследования шаровой молнии. Как только дело доходило до сложных электромагнитных и гидродинамических структур, математические описания становились просто жуткими, с участием запутанных уравнений в частных производных, переплетающихся подобно закрученному лабиринту, полному смертельных ловушек.
Осознав, что до того, как приступить к своим исследованиям, мне еще нужно очень многое узнать, я понял, что не могу покинуть университет, и решил поступить в аспирантуру.
У моего научного руководителя профессора Гао Бо была солидная репутация, докторскую диссертацию он защитил в Массачусетском технологическом институте. Вначале меня привлекло к нему его прозвище – Метеор, которое, как я выяснил впоследствии, не имело никакого отношения к шаровой молнии и, вероятно, в первую очередь было обусловлено его острым умом и живым характером. Когда я предложил в качестве темы диссертации шаровую молнию, Гао Бо тотчас же согласился, и тут уже у меня возникли сомнения: для этого проекта потребуется мощный эмулятор молний, однако во всей стране такой был только один, и я не мог и мечтать о том, чтобы получить к нему доступ. Однако Гао Бо со мной не согласился:
– Послушайте, вам потребуются только карандаш и лист бумаги. Вы собираетесь создать математическую модель шаровой молнии. Она должна быть внутренне цельной, инновационной, безукоризненной в математическом плане и реализуемой на компьютере. Считайте это чисто теоретической работой.
Однако у меня по‑прежнему оставались сомнения.
– Примет ли комиссия работу, в которой начисто отсутствуют экспериментальные исследования?
– А черные дыры принимают? – махнул рукой профессор. – До настоящего времени нет никаких прямых свидетельств их существования, однако вы только посмотрите, как далеко продвинула астрофизика эту теорию и сколько народа кормится за счет нее! По крайней мере, шаровая молния существует! Не беспокойтесь, если ваша диссертация будет удовлетворять всем моим требованиям, однако комиссия ее не примет, я подам в отставку, и мы покинем к черту этот университет!
Я решил, что Гао Бо является полной противоположностью Чжан Биня, и даже чересчур – я не собирался заниматься чистой теорией. И все‑таки мне нравилось, что он мой руководитель.
Я решил использовать перерыв перед началом занятий для того, чтобы съездить в свой родной город и навестить соседей, помогавших мне. Я чувствовал, что в будущем мне вряд ли представится возможность побывать дома.
Когда поезд подходил к вокзалу Тайань, у меня заколотилось сердце, так как я вспомнил рассказ Чжан Биня о физике, наблюдавшем шаровую молнию на пике Юйхуан. Я сошел на полпути и отправился на гору Тайшань.
Глава 4
Линь Юнь,
часть первая
Поймав такси, я доехал до «Средних небесных врат», откуда первоначально собирался подняться на вершину по канатной дороге, но, увидев длинную очередь, направился вверх пешком. Гора была затянута густым туманом, деревья по обе стороны чернели неясными тенями, которые уходили ввысь и терялись в белизне. Время от времени мне попадались вырезанные на камне надписи – голоса минувших эпох.
С тех самых пор как мы с Чжан Бинем ездили в провинцию Юньнань, мне всегда становилось как‑то не по себе, когда я оказывался в окружении природы. Глядя на ее тайны, непостижимое, постоянно меняющееся многообразие, трудно было поверить в то, что человечество смогло втиснуть ее в непрочные границы математических уравнений. И всякий раз, когда мне в голову приходила эта мысль, я вспоминал слова Эйнштейна: «Каждый лист за окном показывает, какой наивной и бессильной является наука».
Однако раздражение вскоре сменилось физическим истощением, ибо перед собой я видел только бесконечные каменные ступени, уходящие в туман, а «Южные небесные врата», казалось, находились где‑то далеко‑далеко в стратосфере.
И тут я впервые увидел ее. Она привлекла мое внимание, потому что резко выделялась среди окружающих меня людей. Я уже видел, как одна за другой пары останавливались на площадке для отдыха, женщины в изнеможении опускалась на каменные ступени, а мужчины, тяжело дыша, старались заставить их двигаться дальше. Когда я кого‑то обгонял или в тех редких случаях, когда кто‑то обгонял меня, я слышал натужное, учащенное дыхание. Я заставил себя последовать за грузчиком, за широкими бронзовыми плечами которого нашел силы продолжать подъем, и тут мимо нас легко проскользнула белая фигура, женщина, в белой блузке и белых джинсах похожая на сгустившийся туман. Когда она легким пружинящим шагом проходила мимо меня, я совершенно не услышал ее дыхание. Женщина оглянулась с безмятежным выражением, не на меня, а на грузчика, у нее на лице не было никаких следов усталости, гибкое тело, казалось, ничего не весило, и подъем по этой изнурительной горной тропе был для нее подобен неспешной прогулке по бульвару. Вскоре она скрылась в тумане.
Когда я наконец добрался до «Южных небесных врат», они уже плавали в море облаков, окрашенных в красный цвет заходящим на западе солнцем.
Я кое‑как дотащился до метеорологической станции «Пик Юйхуан». Узнав, кто я такой и откуда, сотрудники станции не выказали никакого удивления: они привыкли к тому, что к ним на знаменитую станцию постоянно приходят ученые для проведения самых различных исследований. Мне сказали, что начальник станции спустился вниз, поэтому меня представили его заместителю. Увидев его, я едва не вскрикнул от изумления: это был не кто иной, как Чжао Юй.
Прошло уже три года со времени нашей командировки в Юньнань. Я спросил у Чжао Юя, как он оказался в этом необычном месте, и он ответил:
– Я пришел сюда в поисках тишины и спокойствия. Мир внизу чертовски утомляет!
– В таком случае тебе нужно было стать монахом в даосском храме.
– Это отнюдь не самое спокойное место. А что ты? По‑прежнему гоняешься за призраками?
Я объяснил причину своего появления.
– 1962 год? Это было слишком давно, – покачал головой Чжао Юй. – С тех пор персонал станции сменился уже несколько раз. Не думаю, что кто‑либо может это помнить.
– Не важно, – сказал я. – Я хочу узнать об этом только потому, что в нашей стране впервые человек, профессионально занимающийся метеорологией, лично наблюдал шаровую молнию. На самом деле это не важно. Я приехал в горы, чтобы немного развеяться, и, как знать, быть может, разразится гроза. После Удана это лучшее место для того, чтобы наблюдать молнии.
– У кого есть время сидеть сложа руки и смотреть на молнии? Кажется, ты хватил через край! И все же здесь от гроз никуда не деться. Если ты действительно хочешь что‑нибудь увидеть, оставайся на несколько дней, и, быть может, тебе повезет.
Чжао Юй проводил меня в свою комнату. Настало время ужина, и он позвонил в столовую, чтобы нам принесли что‑нибудь поесть: это оказались тонкие, хрустящие тайшаньские лепешки, зеленый лук толщиной с рюмку и бутылка тайшаньского ликера.
Чжао Юй поблагодарил пожилого повара, и когда тот уже собрался уходить, его осенила мысль:
– Товарищ Ван, как давно вы работаете на этой станции?
– С 1960 года, в этой же самой столовой. То были тяжелые времена. Вы даже представить себе не можете, товарищ директор Чжао.
Мы с Чжао Юем удивленно переглянулись.
– Вам доводилось видеть шаровую молнию? – тотчас же спросил я.
– Вы хотите сказать… кружащуюся молнию?
– Точно! Именно так ее и называют.
– Конечно, приходилось. За прошедшие сорок лет я видел ее три или четыре раза!
Чжао Юй достал еще одну рюмку, и мы возбужденно пригласили Лао Вана за стол.
Наполнив ему рюмку, я спросил:
– Вы помните ту, которая была в 1962 году?
– А то как же. Эту я помню лучше всего. Тогда пострадал один парень!
Лао Ван начал свой рассказ:
– Это случилось в конце июля, где‑то часов в семь вечера. Обыкновенно в это время еще должно быть светло, но в тот день сгустились такие черные тучи, что без фонаря ничего не было видно. Дождь стоял стеной, такой, что в нем можно было задохнуться! Непрерывно сверкали молнии, без промежутков…
– Вероятно, гроза впереди надвигающегося холодного фронта, – вставил Чжао Юй.
– Я услышал раскат грома. Вспышка молнии непосредственно перед ним была особенно яркой, такой, что она почти ослепила меня, хотя я находился в комнате. Затем я услышал снаружи голос, кричащий, что человек ранен, и поспешил на помощь. В то время на станции проводили наблюдения четыре сотрудника, и одного из них поразила молния. Когда я втащил его в комнату, одна нога у него дымилась, и капли дождя, падающие на нее, шипели, но он полностью оставался в сознании. И тут появилась кружащаяся молния. Она проникла сквозь западное окно, но окно было закрыто! Эта штука была размером… вот с эту лепешку, красная, кроваво‑красная, она наполнила всю комнату красным заревом. Молния летала по комнате примерно вот так… – Взяв рюмку, повар поводил ею в воздухе. – Плавала туда‑сюда. Я подумал, что вижу призрака, и так перепугался, что не мог слова вымолвить. Но эти ученые нисколько не испугались. Только сказали мне не трогать молнию. Какое‑то время она плавала, то поднимаясь к потолку, то опускаясь к кровати, – к счастью, она никого не тронула, – и наконец влетела в печную трубу. И как только оказалась там, взорвалась с грохотом. Столько лет я работаю на горе, столько раз слышал гром, но не помню, чтобы когда‑либо еще слышал что‑то такое же громкое. У меня загудело в ушах, а с левым ухом что‑то произошло, и я с тех пор им плохо слышу. Все светильники в комнате погасли, лампы и стеклянные колбы термосов разлетелись вдребезги, на кровати остались обожженные следы. Когда мы потом вышли на улицу, мы увидели, что труба на крыше взорвалась!
– Откуда они были, те четверо, что здесь работали?
– Не знаю.
– Вы не помните, как их звали?
– Гм… Прошло столько лет… Я помню только того, который пострадал. Вместе с двумя сотрудниками метеостанции мы отнесли его вниз в больницу. Он был совсем молодой, наверное, еще учился в университете. Одна нога у него обуглилась, и поскольку в те времена больница в Тайане была неважная, его отправили в Цзинань. Господи, наверное, он на всю жизнь остался хромым. Кажется, его звали Чжан. Чжан… что‑то на «фу».
Чжао Юй резко опустил рюмку на стол.
– Чжан Хэфу?
– Да, точно. Именно так его и звали. Несколько дней я ухаживал за ним в больнице в Тайане, а потом, когда он уехал, он прислал мне письмо. Кажется, оно пришло из Пекина. Потом мы потеряли связь, и я не знаю, где он сейчас.
– Он в Наньчане. Профессор в том университете, который я окончил. Он был нашим научным руководителем.
– Что? – Рюмка едва не вывалилась у меня из руки.
– Раньше Чжан Биня звали так, но он переменил имя во время Культурной революции, потому что оно напоминало всем о Хрущеве.
Мы с Чжао Юем долго сидели молча; наконец Лао Ван заговорил:
– На самом деле все это не случайно. В конце концов, вы работаете в одной области. Это был замечательный парень. Нога у него болела так, что он готов был до крови кусать губы, но он просто лежал на койке и читал. Я пытался уговорить его немного отдохнуть, но он сказал, что нельзя терять время, поскольку его жизнь только что приобрела цель. Он решил заняться изучением этой штуки, научиться ее порождать.