Хочу тебя любить (Елена Тодорова)
2
Только не вздумай его прощать!
© Варвара Любомирова
Каким-то чудом отмираю. Возможно, начинает работать главный инстинкт — инстинкт самосохранения. Метнувшись, слепо хватаюсь за дверную ручку и без стука забегаю в аудиторию. Один смазанный взгляд по амфитеатру, и я понимаю, что ошиблась. На нервах не влево, а вправо бросилась.
Боже… Какая нелепость!
Но выйти сразу я не могу. Стою, крепко сжимая дверную ручку, и пялюсь на застывшего у кафедры педагога. Будто, если Бойко решит войти следом, я смогу ему помешать.
— Варвара?
Черт, даже преподаватели, которые у меня ничего не читают, в курсе, кто я такая. Настоящая знаменитость!
— Вы, должно быть, ошиблись аудиторией.
Да знаю я! Но как выйти? Никак!
— Окей. Не проблема. Сейчас уйду. Мне просто нужно отдышаться.
Странно, что над сказанной мной глупостью никто не смеется. Все сидят очень тихо и смотрят на меня во все глаза. Ну, точно, знаменитость. Прекрасно!
— Кстати… Рядом со мной можно дышать. И даже говорить, — выдаю на эмоциях. Не дожидаясь реакции, приоткрываю дверь и осторожно высовываюсь в коридор. Пофиг, как это выглядит со стороны. Уже и так опозорилась. Убедившись, что проход свободен, оборачиваюсь к замершей аудитории. С беззаботной улыбкой бросаю на прощание: — Спасибо! Всем хорошего дня!
И, наконец, выхожу.
Доцент Васильев, конечно же, встречает меня не менее радушно. Лично провожает к свободному месту. Не ругается, когда ребята поочередно меня окликают, чтобы поприветствовать. К тому моменту, как опускаюсь на деревяную лавку, внутри уже медленно закипаю.
Ладно. Так ведь будет не всегда. Только сегодня. Возможно, еще завтра. Ну, край — послезавтра. Потом все утихнет. Так обычно и бывает. Нужно просто перетерпеть первые дни.
После четвертой лекции я понимаю, что бегать от Кирилла смысла нет. Мы каким-то загадочным образом оказываемся рядом на каждой перемене, но он на самом деле не предпринимает никаких попыток подойти.
Встречаемся взглядами, и в моей груди вспыхивает огонь. Воспаляется и томительно ноет каждый нерв. Всего пару секунд, прежде чем я отворачиваюсь. И все. Источник гаснет. Разочарование после этого так глубоко, так остро… Оно вынуждает меня чувствовать себя очень несчастной.
«И это пройдет», — убеждаю себя я.
Сердце еще какое-то время гулко и отчаянно стучит. Но потом и оно успокаивается.
— Привет, — подходит ко мне после лекций Чарушин.
Лучший друг Бойко. А с недавних пор и мой. Так уж получилось, что он теперь между нами, будто между двух огней.
— Привет, Артем, — заставляю себя улыбнуться.
Хоть сам Чарушин и винил себя в произошедшей со мной трагедии, я так никогда не думала. Да, именно он меня тогда привез на набережную, но я ведь знаю, что Артем пытался помочь нам с Бойко наладить отношения. Никто в здравом уме не смог бы предположить, что бывшая моего сводного братца вскипит такой ревностью, что попытается меня убить.
— Ты как? — спрашивает не первый раз.
Но я ведь так ни с кем и не поделилась, что мне до сих пор периодически снится, как на меня с оглушающим ревом несется автомобиль. При столкновении меня отбросило на несколько метров, и машина остановилась. Но это я знаю уже из чужих рассказов. Сама помню резкую всепоглощающую боль и то, как надо мной стремительно закружилось звездное небо. Закружилось и стало таким маленьким- маленьким… Сжалось в одну крохотную точку, и мир поглотила темнота.
— Отлично! Рада выбраться из четырех стен. Ты же знаешь, как они меня угнетали последние месяцы!
— Знаю, — кивает Чара.
В какой-то момент чувствую, что где-то совсем рядом появляется Кирилл. Сдерживаюсь, чтобы не вертеть головой. Затылок знакомо обсыпает мурашками. А следом и по плечам, груди, спине они несутся.
— Ты мне обещал кино, помнишь? — по-прежнему улыбаюсь, но дыхание учащается.
И виной тому, конечно же, не Чарушин.
— Идем сегодня? — не теряется он.
— Боже, спасибо за то, что еще остались люди, которые не боятся, что я рассыплюсь!
Артем поддерживает мой смех и галантно подставляет для меня локоть. Просовываю руку и решительно следую за ним. Затылок уже буквально горит. И к щекам приливает лишняя кровь. Ноги слабеют, будто я снова учусь самостоятельно шагать. Эмоции разбиваются в груди. По коже бежит колкая дрожь.
Но я ведь уже знаю, что нужно просто двигаться дальше. Иду.
Остаток дня в компании Чарушина проходит легко и на позитиве. Я столько смеюсь, что под вечер болят лицевые мышцы и накатывает усталость. Но внутреннего удовлетворения это не умаляет.
Пока мама за ужином не принимается меня пилить. Сильнее обычного.
— Может, будешь хотя бы первый месяц приходить после занятий сразу домой? — то ли спрашивает, то ли требует взвинченным тоном.
— Я не растение. Не надо держать меня под колбой. Я не буду сидеть дома, — спокойно отзываюсь, размазывая по тарелке пюре. — Довлатову закрыли. А Кирилл, если тебя это интересует, в мою сторону даже не смотрит.
Привираю, безусловно. Но вроде как совсем немножко.
— А при чем тут Кирилл?! — недоумевает мама. Пронзает меня каким-то взволнованным взглядом. Выдерживает паузу, прежде чем выпалить: — Кирилл, чтобы ты знала, за тебя тоже очень переживал! Только узнал про твое сердце, свое предложил!
— Боже, мам… — прикрывая ладонями лицо, глухо смеюсь, чтобы скрыть, насколько эта информация меня шокирует. Хоть я и не верю в этот бред, внутри что-то екает и разбивается. Какой смысл в исцелении, если эта мышца остается такой же глупой и хрупкой? Почему, как все остальные в организме, не наращивает силу? — Это наверняка была шутка! — развожу руками.
В носу почему-то противно щиплет, а глаза заполняют предательские слезы.
Не сметь плакать! Это все очередная игра со стороны Кира! Пусть мама в нее, если ей так хочется, и верит.
— Да какая шутка… Ты бы его видела тогда… — странным тоном заявляет она. — Бедный мальчик. У него ведь совсем никого нет. Мама умерла, когда ему и шести не было. Он привязался к тебе… К нам… А теперь снова один. Ренат с ним не справляется.
— Ой, оставь, пожалуйста, этого человека… — цепляюсь за последние слова. Потому что все, что до них, чересчур болезненные. Они меня убивают! — Мам, пожалуйста, хватит уже чуть что вспоминать Рената Ильдаровича! После того, как он тебя ударил, этот человек мне категорически неприятен! Не понимаю, почему ты до сих пор не подала на развод?! Ну, где твоя гордость, мам? Зачем ты с ним встречаешься?
— Много ты понимаешь! — вспылив, родительница подскакивает на ноги.
Я сглатываю и тихо смотрю на то, как она отворачивается и гремит тарелками, загружая посудомоечную машину.
— Вот тебе легко говорить! — мама снова направляет на меня взгляд. И теперь в ее глазах блестят слезы. Мне заранее плохо становится, хотя она еще не добила меня словами… Напрягаюсь, чтобы выдержать. — А ты хоть попыталась представить, что я пережила, пока тебя оперировали?! Спросила, сколько денег это стоило?! А потом еще реабилитация, консультации специалистов… Кто все это оплатил?! Ты подумала?
Задыхаясь, подрываюсь на ставшие вдруг ватными ноги. В лицо бросается кровь. Голова кругом идет. Пошатываясь, машинально ловлю пальцами стул.
— Неужели он? — выдыхаю, не скрывая презрения к отчиму. — Зачем? Зачем ты взяла?! Мама! Из-за этого продолжаешь с ним общаться? — догадываюсь и прихожу в ужас.
— А что еще мне было делать? Что?
Мама начинает плакать. Я же… Я просто не знаю, как реагировать.
Умом ее понимаю. А сердцем — нет. Больно за нее. И за себя тоже! Ко всем назойливым чувствам, которые я полгода в себе давлю, примешивается сумасшедшее чувство вины.
— Он обижает тебя? — с дрожью спрашиваю только это, хотя вопросов в голове целый рой.
Мама мотает головой.
— Нет… Ренат сорвался только один раз! — выдает слишком эмоционально. И я понимаю… Защищает. — Сейчас… Сейчас у нас все нормально.
— Только не вздумай его прощать! — горячо выдыхаю я в ответ.
Сама до конца не соображаю, о ком именно говорю и к кому обращаюсь. Об отчиме или о Кире? К маме или к себе?
Растерев набежавшие на глаза слезы, убегаю в свою комнату. Только от себя ведь не убежишь… Всю ночь ворочаюсь. Во мне кипят гнев, глупая обида и какая-то абсолютно безумная тоска.
«У него ведь совсем никого нет…»
«Мама умерла, когда ему и шести не было…»
«Он привязался к тебе…»
«Кирилл, чтобы ты знала, за тебя тоже очень переживал! Только узнал про твое сердце, свое предложил…»
Утром чувствую себя кошмарно, но в академию все равно собираюсь. Останусь дома, будет еще хуже. А там все-таки люди… На них можно переключиться. И, казалось бы, при чем тут Кирилл… Относительно него ничего не поменялось! Однако вижу его, и злость вырывается. Наверняка и во взгляде моем отражается. Это заставляет Кира замереть, будто в замешательстве… Плевать.
Резко разворачиваюсь и ухожу. Так повторяется еще раз. А на третий… Бойко возникает передо мной так неожиданно, словно намеренно поджидал. Заворачиваю за угол, вижу его впервые после разлуки настолько близко и будто в стену влетаю. Экстренно торможу, скрипя туфлями по паркету, чтобы не дай Бог не соприкоснуться физически.
И все равно, когда останавливаюсь, нас разделяют жалкие сантиметры. Чувствую его запах, и в груди все взрывается. Взлетает, как фейерверк. Туманит сознание знакомым мороком.
-Любомирова, — приглушенно шепчет Кирилл над моим виском. Раздает напряжение, как электричество. Четко и выверенно. Каждый слог — жгучий импульс.
Заставляю себя откинуть голову и посмотреть ему в глаза. Гнев куда-то проваливается. Вместо него, едва скрещиваем взгляды, совсем другие чувства вырываются.
Ох, какие же они бешеные! Какие пьянящие…
Резко разворачиваюсь и пытаюсь бежать.
— Стой.
Ловит за плечо и подтягивает обратно. Рубашка не спасает — его прикосновения по- прежнему обжигают.
Собираю все силы, чтобы выдохнуть:
— Чего тебе?