Глава 2
— Завещание поддельное! Папа не мог так поступить! — выпалила, не в силах сдержать разочарования.
— Смею заверить, — сухо отозвался мистер Нейтон, — документ подлинный и составлен с соблюдением правил и законов королевства. Можете убедиться, на завещании подпись мистера Нила Миллера.
Я вскочила, подбежала к столу нотариуса и дрожащими руками взяла белоснежный лист. Глазами пробежала по строчкам, запнувшись на собственном имени, и впилась взглядом в размашистый росчерк. Замысловатые завитушки в заглавной букве фамилии я ни с чем не перепутаю. Со щеки сорвалась слезинка, капнула на ровные строчки.
— Почему он так поступил? Не понимаю!
— Потому, дорогуша, — поучительным тоном сказала Жадетт, — что простофиля Нил, наконец, понял, какую змею пригрел на груди!
— Не смейте оскорблять его память! Вы понятия не имеете, каким он был человеком! Каким добрым и всепрощающим было его сердце.
— Ах-ха-ха! Не могу, — расхохоталась Кларисса, — добрый папочка оставил любимой дочурке жалкое деревце вместо мельницы!
— Да! — мерзким голоском подхватила Ванесса, — какой-то занюханный флеминфир вместо кондитерской! Вот, посмешище!
— Вы… вы жадные пиявки, присосавшиеся к нашей семье!
— Сказала бездомная нищенка, у которой за душой облезлая палка, — гнусаво поддела Кларисса.
— Довольно! — шлепнул ладонью по столу мистер Нейтон, — устроили тут свару! Оплатите штраф за нарушение порядка в четыре золотых, еще четыре — пошлина в казну города. Всего восемь золотых!
— С какой это стати мы должны платить штраф? — возмутилась Жадетт, — вот нарушительница, с нее и взимайте плату! — грубо толкнула меня к нотариусу, а сама направилась к выходу, — крошки мои, за мной!
Я больно ударилась об угол стола и случайно задела безвкусную вазу. Конечно же: она упала и раскололась на части.
— Простите, мистер Нейтон, я не специально, — умоляюще посмотрела на мужчину, — вы ведь видели, меня толкнули.
— Ничего я не видел! — рявкнул толстяк, — это подарок жены на годовщину. С вас еще ползолотого! Итого: восемь с половиной золотых. Платите немедленно или ночевать отправитесь в участок.
— Но я… — по щекам полились горькие слезы, — эти деньги последние. Мне некуда идти и нечего будет есть. Неужели вам меня ничуть не жаль?
— Я вам не благотворительный фонд! У меня жена и дети, которые заждались отца к ужину.
— Штраф, ваза — это я еще понимаю, но пошлина? Вы ведь знаете, по завещанию я почти ничего не получила. Возьмите деньги с мадам Жадетт и ее дочерей.
— Некогда мне разбираться, кто из вашей семейки будет платить. Или на весь город ославить, что наследники Нила Миллера передрались на оглашении завещания, а его младшая дочурка отправилась в долговую яму? — зло выпалил мужчина и потянулся к специальному свистку, который использовали для вызова жандармов.
— Не нужно долговой ямы, — дрожащими руками вытащила из кармана кошель и отсчитала нужную сумму, — получите ваши деньги. И прощайте!
Глотая слезы, я гордо покинула кабинет и напоследок хлопнула дверью. В приемной накинула полушубок, подхватила шаль, перчатки и выскочила на улицу, где набирала силу непогода.
Идти было некуда, но ноги сами привели к родному дому. Засов на калитке и цепь с замком лишний раз доказали, что гостям здесь не рады. Но я прожила тут всю жизнь и знала другой путь. Если обойти дом по кругу вдоль забора, то можно найти штакетину, болтающуюся на одном гвозде, и попасть на задний двор. Собственно, мне туда и нужно. Флеминфир — единственное, что осталось на память от папы, и без него я не уйду.
Двор утопал в снегу некому теперь чистить. С трудом пробралась к амбару и протиснулась внутрь. В нос ударило запахом пыли, сырости и гнилой соломы. Я наощупь отыскала масляную лампу и спички, отсыревшие от влаги. На этот случай у отца хранились кремень и кресало. Чиркнула десяток раз, прежде чем высекла искру и подожгла фитиль. Тусклый огонек осветил полки с любовно разложенными инструментами, мешки с удобрениями и семенами для посадки растений в зиму. В дальнем углу, присыпанный древесной стружкой, рос флеминфир.
Я закрепила фонарь на крюке под потолком и присела, рассматривая наследство. Рассохшаяся кадка, выпирающие из тугого комка земли корни, тоненький ствол с веточками и сухими листочками. По специальному желобу в кадку текла дождевая вода с крыши. Но снег укрыл землю больше месяца назад, поэтому влага не поступала, деревце находилось на грани гибели. А, может, переживало утрату хозяина? Что ни говори, а у растений тоже есть душа. Они умеют слушать, как никто другой. И любить умеют, и ненавидеть, запоминая тех, кто причинил зло.
— Потерпи, мой хороший, сейчас помогу, — погладила сухие веточки и отправилась к полкам, на которых хранились запасы удобрений.
Осторожно вытащила комок земли из кадки, бережно высвободила хрупкие корешки. Пальцы покраснели от холода, но я не обращала внимания на неудобства. Смешала старую землю с удобрением и пересадила флеминфир, подвязав стебель к подпорке. Масляная лампа почти не давала тепла, но мне удалось растопить горсть снега и напоить бедное растение. Чтобы оно не замерзло по дороге, укутала кадку мешковиной. Раз десять прочихалась, пока вытряхнула из тряпки мучную пыль. — Куда пойдем, дружок? — задала вопрос деревцу, не рассчитывая на ответ, — некуда идти, ты прав. Денег даже на обратный билет не хватит Я не знаю, что делать дальше.
Мелькнула мысль попроситься на ночлег к мачехе, но я быстро ее отмела. Такого унижения израненное потерей сердце не выдержит.
Обняв покрепче укутанную кадку, свободной рукой подхватила саквояж и вышла во двор, щурясь от ветра, бросающего в лицо острые как иголочки льдинки. Ресницы запорошило снежинками, на улице мело так, что дальше вытянутой руки ничего не видно. Но я слишком часто пользовалась тайным ходом, поэтому ориентировалась с закрытыми глазами и ускорилась, когда старый пес залаял, а на крыльце загорелся свет.
Утопая по колено в сугробах, уныло побрела к ближайшему трактиру. Каждый шаг давался с таким трудом, что, казалось, если упаду, то уже не поднимусь и усну вечным сном на пару с деревцем. Такой участи я себе не хотела. Пересчитав скудные сбережения, остановила проезжающий мимо экипаж. За грабительскую плату он домчал до трактира «Ус дракона» на Разгульной улице — местечко для бедняков, с дешевым пойлом и ужасным обслуживанием. Но не впору привередничать, тут бы не замерзнуть насмерть. А в таверне подкупала низкая цена за ночлег и ужин.
Оставив скромное имущество в комнатке на втором этаже, спустилась в харчевню, где жутко воняло потом, протухшим хмелем и пригоревшей кашей. Не обращая внимания на неудобства, с жадностью накинулась на горячую похлебку. Вприкуску с черствым хлебом выпила отвар из трав и покинула шумное помещение, пока никто из пьяных посетителей не пристал.
Дверь номера запиралась на хлипкую щеколду и ходила ходуном, когда кто-то из соседей хлопал деревянными полотнами. Первое время я в страхе вздрагивала, с тоской вспоминая уютную комнату в Академии искусств, а потом привыкла.
Чтобы снова не расплакаться, занялась делом. Растение изрядно промерзло: поэтому поставила его поближе к огню, а сама сбегала в уборную за водой.
Высвободила флеминфир из мешковины, аккуратно подрезала сухие веточки и листочки. Полила высохшую почву, взрыхлила палочкой и перенесла цветок на подоконник. Ему явно не хватало солнечного цвета. Он тосковал и медленно умирал в холодном амбаре без любви и заботы хозяина. Так пусть хоть завтра с утра порадуется первым лучикам.
Глава 3.1
Это была самая беспокойная ночь в жизни! Сначала не могла уснуть из-за громких криков пьяниц, горланящих песни. Затем донеслась жалобная музыка, растрогавшая до слез. Мелодия накладывалась на тревожные мысли и пробуждала дикую тоску. Сердце рвалось из груди от грустных воспоминаний и людской неблагодарности. Больше часа ворочалась, слушая ссору соседей за стенкой. Подвыпившая пара выясняла отношения из-за потерянного билета на бал-маскарад в Драконьем замке. Тот самый, куда не попасть без специального приглашения.
Я лежала с распахнутыми глазами, бездумно любуясь лунной дорожкой на низком потолке, и жалела, что продала Кассандре Трезур приглашение. Как бы хотелось кружить завтра в танце, прикрывая лицо маскарадной маской! Хотелось вернуться во вчерашний день и не знать, что единственного родного человека больше нет Потому что иначе, я бы весь вечер грустила и портила настроение гостям унылым видом. Хотя на бал пошла бы только затем, чтобы узнать, чей проект победил в конкурсе.
Расстроившись, что желаниям не суждено сбыться, а средств хватит еще на одну ночь в дешевом трактире, встала с кровати. Ледяной пол мигом заморозил голые стопы. Нащупав ногами тапочки, нырнула в них и завернулась в одеяло.
— Идиот! Как ты мог его потерять?! — доносились девичьи крики из-за стены.
— Найду! Сколько можно орать?! — прокатилось по коридору.
— Вот когда найдешь, тогда и зови на ночь! — соседская дверь хлопнула так, что стекла задрожали.
Я подошла к окошку и оперлась на подоконник, разглядывая деревце.
— Бедненький, — коснулась сухого тонкого ствола, — я позабочусь о тебе. Вырастешь большим и сильным, — прошептала, вспоминая отца.
Вот он подхватил на руки и закружил, рассмеялся так заразительно, что и мой смех зазвенел в ответ А вот обнял, сияя в улыбке, когда узнал, что прошла испытания и поступила на первый курс Академии. Представляю, как бы обрадовался папа, узнав, что меня пригласил на бал сам Радонаар Дрэгс.
В глазах защипало, слезинка сорвалась с ресниц и упала на веточку флеминфира. Показалось, листочки вздрогнули, впитывая влагу, а веточки потянулись к лицу, утешая в горе. Печально вздохнув, вернулась в кровать и на удивление быстро уснула. За мгновение, как глаза сомкнулись, привиделось, будто флеминфир покрылся зелеными листочками, а на верхушке распустился оранжево-красный бутон.
— Эх, вот бы оказаться в академии, — пробормотала в полусне, — и чтобы приглашение вернулось на место, а в шкафу вместо старой формы висело бальное платье. И туфельки, чтобы в тон. И теплая накидка с меховой оторочкой, как у Кассандры.
Утром я так пригрелась в постели, что, проснувшись, долго лежала с закрытыми глазами. Одна мысль о холоде снаружи приводила в отчаяние, ведь идти некуда и денег на обратный билет не наскрести.
Неожиданно входная дверь хлопнула, и в помещение кто-то вошел. Как? Я же заплатила за сутки! Высунув нос из-под одеяла, увидела соседку по комнате.
— Тесса? Что ты здесь делаешь?
— A-а, Роза! — взвизгнула девушка, — как ты напугала! Когда успела вернуться?
— В каком смы… — осеклась, растерянно озираясь по сторонам и понимая, что оказалась в комнате, где провела последние четыре года, — я-а-а… не знаю.
Взгляд зацепился за подоконник, где стояла старая кадка с флеминфиром. Только теперь это было не засохшее деревце, а живое растение. На нижней веточке трепетали зеленые листочки, а в том месте, куда недавно попала слезинка, распустился оранжево-красный цветок.
— Какая прелесть! — Тесса тоже заметила деревце и подбежала, чтобы понюхать цветочек, — фи! — недовольно скривилась, — выглядит красиво, а пахнет отвратительно. Роза, где ты его подобрала?
— Флеминфир — все, что осталось на память от папы, — разговор с подругой отвлек и позволил прийти в себя.
Я села в кровати, кутаясь в одеяло: растерянно потерла лоб, припоминая последние события. Дешевая ночлежка показалась дурным сном.
— Тесс, а какой сегодня…
— Уииии! — завизжала девчонка, заглянув в общий шкаф, — оно такое чудесное, Зи! Ты будешь самой красивой девушкой на балу! Ты купила платье на деньги, доставшиеся в наследство? Можно примерить? Ну, пожа-алуйста!
— Я? Какое наследство? Подожди, Тесс, это какая-то ошибка, — подскочила с кровати и босиком подбежала к шкафу.
Там висело оно — платье мечты, сотканное из сочных голубых лепестков и усыпанное сверкающими каменьями, играющими на свету капельками росы. Благоговейно прикоснулась к ткани и закусила нижнюю губу, чтобы не расплакаться. Такое нежное и восхитительное, что дыханье перехватывало.
— О, Зи! — простонала подружка, — какой волшебник сделал эти прелестные туфельки за ночь? Признавайся, ты теперь богатая наследница?
— Вовсе нет, Тесс, мне досталось лишь… — запнувшись, посмотрела на флеминфир. На всякий случай ущипнула себя за руку, убеждаясь, что не сплю, — сокровище, в которое папа вложил душу. Спасибо, — прошептала одними губами.