Прием как всегда сработал: Чистюля по-быстрому свинтил и захлопнул за собой дверь. Подумать только: самый крепкий из нашей команды и самый нежный. То ему вода, понимаешь, протухла, то крыса на костре подгорела. А то и синяк неравномерно по глазу растекся. Не мужик, а деваха на выданье.
Прыснула над собственными мыслями. Нагнулась над единственной раковиной. Из бачка еле-еле бежал тоненький ручеек ржавой жижи. Но я-то не привереда. Пить такое нельзя, а вот умыться и рот прополоскать — запросто.
Дверь отлетела в сторону, предъявляя широченную ряху Малыша.
— Заканчивай с помывкой, — объявил он. — Я пайки притащил. Жрать охота, сил нет терпеть.
В нашей пятерке царила полная гармония и взаимовыручка. Живем вместе, едим вместе и только спим иногда по очереди. Вот так-то.
— Ты о чем-нибудь, кроме еды, вообще думаешь? — ехидно вопросила я.
— Точняк, ты, Фартовая, подметила: о бабах еще думаю. Последнее время даже чаще, чем о земной картохе. Ну, ниче, новый тест выдюжим, и Медведь нам вольную даст. Йех, погуляем!
— У-у-у, — протянула я в ответ. Если Малыш забыл о картохе, знать, дело плохо. — И на фига оно вам надо?
Малыш посмотрел на меня жалостливо и покрутил пальцем у виска.
— Вот ты благая совсем. Мужик без бабы, как картоха без колорада.
Тут он нахмурился и с сомнением покачал кудрявой головой. Вспомнил, видать, что я тоже вроде как баба.
— Ты это, домывайся тут. Снаружи подожду.
Я криво усмехнулась и показала приятелю неприличный жест. Малыш заржал и оставил меня одну.
Над потрескавшейся раковиной висело мутное, покрытое темными разводами зеркало. В его серой дымке отражалась девушка-подросток. Атлетическая, подтянутая, с ярко-рыжим ершиком волос. С веснушками. И зелеными, не по-детски грустными глазами. Вместо модного платья — униформа, вместо пудры и помады — свежие ссадины. Тело мускулисто и рельефно, а в душе — вечный сквозняк. Над сердцем расправила крылья легендарная птица — «клеймо» телохранителей.
Оглянулась на дверь, расстегнула молнию куртки: да, грудь есть. Но кто ее видит под этой мешковиной? А, может, и хорошо, что не видят. Ребята считают меня своим парнем. Дружбаном. А дружбану зачем грудь? Верно, незачем.
Я поежилась от промозглого холода. Ох уж этот Тифон: растительности нет, воды нет, ничего нет. Только мы — горстка неограненных алмазов, — так зовет нас Медведь. И обрабатывает нас. Мнет могучими лапами, выжимает все соки. Лепит, словно из куска глины, себе подобных сторожевых псов. Таких же закоренелых, безжалостных и беспощадных. Готовых распороть глотку любому, кто покусится на хозяина.
Громкий стук в дверь вырвал меня из раздумий.
— Ну, ты че? — рявкнул Бобер. — Померла там, что ли?..
— Не дождешься! — огрызнулась я.
Застегнула куртку до горла, сунула кулаки в карманы. Показала отражению язык — будет знать, как кривиться.
В спальне (она же столовая, гостиная, прихожая и много чего еще) ребята успели подогреть пайки и теперь водили возле стола хороводы.
Бобер, тучный здоровяк с квадратной челюстью и массивными резцами, лениво почесывал оттопыренные уши. Дылда, долговязый и худой, разминал голенастые ноги. Чистюля, эстет недоделанный, прилизывал густющие волосы с видом: «Я тут самый красивый». И только Малыш, светловолосый ширококостный добряк, стоял неподвижно, гипнотизируя завтрак.
— Ну, наконец-то! — возликовал он при моем появлении и схватился за открывалку.
Вскрыл упаковку первого пайка, взялся за второй. На его простодушном пухлом лице отразилась работа мысли. Золотистые брови сошлись над переносицей.
Подошла к нему, оседлала стоящий рядом стул. Иронично поинтересовалась:
— А ты че, зубы чистить не будешь?
Малыш поднял на меня взгляд: в светло-голубых глазах читалось искреннее недоумение.
— Вот еще! Щас Медведь сбор объявит — опять голодные полетим. На, держи!
Он протянул вскрытую банку с блекло-серой субстанцией, которую у нас почему-то упорно именовали едой. Подцепила ее вилкой — масса задрожала, утробно чавкнула, отлепляясь от стенок.
Отправленная в рот порция — безвкусная и тягучая — прилипла к небу и наотрез отказывалась жеваться.
— Вот жараза, — пожаловалась я.
Сунула в рот палец. Ковырнула.
— Фу! — объявил с другого конца стола Чистюля. — Как неприлично.
Покосилась: сам он каким-то неимоверным способом умудрялся есть чинно и аккуратно. На его аристократическом лице сияла печать безразличия и степенности. Жевал он медленно и опрятно. Даже не чавкал.
Так и захотелось сказать гадость. Но клейкая масса залепила рот.
Перевела взгляд на Дылду — на него вся надежда. Но тот меня проигнорировал. И не мудрено: попробуй-ка одновременно жевать и ковырять в носу. И как только не задохнется?
— Не обращай внимания на Чистюлю, — посоветовал Бобер. — Лучше скажи, как ты меня учуяла?
— Как-как? Каком кверьху! — передразнил его Дылда. — Лучше спроси, как она преграду за три метра видит, грозу чует и от лучей лазера уворачивается.
Я надулась, гордая. Покраснела.
— Чую и все! Завидуйте… А ты, Дылда, мойся почаще: от тебя за километр воняет.
— Кстати, да, — согласился Чистюля. — Помыть его надо перед выходом. Неровен час, зашлет Медведь на Ангору — там местные волкодлаки его быстренько уделают.
— Ага, и нас заодно, — кивнул Малыш, энергично работая челюстями.
— Вам надо, вы и мойтесь, — возразил Дылда. — Я на той неделе на Галене на всю жизнь наполоскался.
Мы переглянулись. Недружелюбная планета запомнилась проливными дождями, градом размером с кулак Малыша и ядовитыми испарениями. Любит наш Медведь подкинуть задачку посложнее. Кругом темнота, овраги и вездесущие кровососы. И мы, пятерка идиотов, маршируем по этому безобразию и тащим на себе проклятущие «куколки». Положил такую на землю, ошейник попищал-попищал и долбанул тебя током.
Первым поднялся Бобер. Заговорщически подмигнул Малышу. Тот сунул в рот остатки пайка. Вскочил.
Дылда без боя не сдался. Вооружился стулом и отшагнул к стене.
— Не, я мыться не стану.
Чистюля на этот раз проявил солидарность: утер салфеткой рот и выдал коронное:
— Мы настаиваем.
Малыш подошел к Дылде и ухватился за ножки стула. Проказливо улыбнулся. Мы с Бобром вцепились грязнуле в щиколотки: двоих не брыкнет. Повисли каменными глыбами.
Чистюля скользящей походкой подобрался к «жертве помывки» и предупредил:
— Соглашайся, пока не поздно.
Дылда зарычал. Толкнул стулом Малыша. Тот перехватил ножки поудобнее и вырвал из рук друга «рогатое» оружие.
Дылда дернулся. Нагнулся. Попробовал освободить ноги.
Малыш и Чистюля перехватили его руки. Припечатали к стене.
— Не бу-у-уду! — взвыл наш грязнуля. — Не хочу-у-у.
— Ну, че ты, как маленький, — проворчала я.
Вчетвером мы подняли Дылду и потащили к помывочной. Бороться всерьез или причинять друг другу увечья никто и не собирался. Так, подурачиться малость.
В глубоком чане с чистящим средством замокала сменная форма. То, во что она превратилась после Галены, больше напоминало половые тряпки, но Медведь не поощрял расточительства. Стирать ветошь все руки не доходили, а теперь собственная лень сыграла нам на руку.
Раскачав Дылду, мы метнули орущий и сопротивляющийся снаряд в дезинфицирующую жижу. Тот приземлился как раз по центру чана.
— Глаза береги! — на полном серьезе предупредил Чистюля. — А то выест.
Дико матерясь, Дылда вылез из бадейки. Едкая масса стекала с его штанин и оставляла зеленоватые следы на полу. Невольный купальщик шмыгнул носом и обвел нас испепеляющим взглядом.
— Ближайшие дни близко ко мне не подходите!
Я фыркнула: империал цена таким обещаниям. Заткнула пробкой раковину и отвинтила кран. Тонкая струйка лениво вырвалась из ржавого нутра водоснабжения.
— Чего застыл? — окликнул Дылду Чистюля. — Шмотки скидывай.
Малыш и Бобер похватали тазы и утопали в соседний блок — не так просто прополоскать здоровенного товарища. Воды ого-го сколько надо. Проще всего напроситься в гости к элитчикам, но те похуже Чистюли: изгвазданного в чистящем растворе Дылду к себе не впустят. Да и не любят они нас. А мы — их.
Дылда метнул в меня шмотками и предложил:
— Подстирнешь?
— А спинку не потереть?! — возмутилась я, уворачиваясь.
Нагой Дылда прошлепал к раковине и первым делом ополоснул руки и лицо.
— Потри, — согласился он и для пущей убедительности прогнулся.
Придирчиво оглядела бессовестного нудиста и поинтересовалась:
— Не боишься спиной к товарищу поворачиваться?
Дылда повернул ко мне мокрую башку и гоготнул.
— К тебе — нет! Ты ж у нас, вроде как… безоружная.
Ох, как захотелось пнуть его, а лучше огреть по спине чем-нибудь тяжелым. Чтоб не хвастался!