Скачать книгу: rtf / fb2 /epub
Мари любила свое имя. Вовсе не такое банальное, как многие полагают, оно идеально ей подходило. Когда она говорила, что ее зовут Мари, это неизменно производило впечатление. «Мари», – зачарованно повторяли вслед за ней.
Одного только имени было недостаточно, чтобы обеспечить подобный успех. Она знала, что красива. Высокая, с великолепной фигурой и лицом, озаренным сиянием золотых волос, она никого не оставляла равнодушным. В Париже на нее не обращали бы внимания, но она жила в городе, достаточно далеко отстоявшем от столицы, чтобы не считаться ее предместьем. Она всегда жила здесь, и все ее знали.
Мари исполнилось девятнадцать лет, пришел ее час. Ее ждет потрясающая жизнь, она была в этом уверена. Училась она на секретарских курсах, что никоим образом не соответствовало ее мечтам, – просто надо же было где‑то учиться. Шел 1971 год. «Дорогу молодым», – твердили повсюду.
Она встречалась со сверстниками на городских вечеринках, не пропуская ни одной. Почти каждый вечер где‑то что‑то праздновали, достаточно было вращаться в нужном кругу. После спокойного детства и нудного отрочества началась настоящая жизнь. «Отныне на первом месте – я, это наконец‑то моя собственная история, а не моих родителей или сестры». Ее старшая сестра прошлым летом вышла замуж за хорошего парня, уже стала матерью, и Мари поздравила ее, подумав: «Кончен твой бал, старушка моя!»
Ей кружили голову взгляды, которые она на себе ловила, и зависть других девушек, и танцы ночь напролет, и возвращение домой на заре, и опоздания на курсы. «Мари, вы опять ударились в загул», – говорил преподаватель с напускной суровостью. Дурнушки, которые всегда приходили минута в минуту, злобно на нее пялились. Мари расцветала лучистой улыбкой.
Если бы кто‑то ей сказал, что принадлежность к золотой провинциальной молодежи сама по себе не сулит ничего необыкновенного, она бы не поверила. Она ни о чем особенном и не помышляла, только знала, что это будет нечто необъятное. Просыпаясь утром, она ощущала в сердце мощный призыв и не противилась этому восторгу. Новый день нес события, сути которых она не знала. И лелеяла ощущение неотвратимости.
Когда товарки по курсам заговаривали о своем будущем, Мари в глубине души покатывалась со смеху: замужество, дети, дом – как могли они довольствоваться столь малым? Что за глупость навешивать ярлыки на свои надежды, и тем более столь убогие ярлыки? Мари не давала имени своему ожиданию, она смаковала его неисчерпаемость.
На вечеринках Мари любила, чтобы юноши вились только вокруг нее, и тщательно старалась никому не оказывать предпочтения – пусть каждый бледнеет от досады, что не он оказался избранным. Какое наслаждение стократно чувствовать, что тобой не надышатся, что ты тысячекратно желанна, и ни разу не попасться в силки!
Было еще одно наслаждение, куда более мощное: ревность других. Когда Мари ловила во взглядах девушек мучительную зависть, их мучения вызывали в ней прилив такого удовольствия, что сохло во рту. Помимо этого сладострастного чувства она читала в горечи устремленных на нее глаз, что именно она – главная в сиюминутной истории, ее героиня и сюжет, а остальные страдают, ощущая себя всего лишь статистками, приглашенными на праздник, чтобы подбирать крошки, участницами драмы, вся роль которых сводится к тому, чтобы погибнуть, – ожог, случайная пуля, предназначенная вовсе не им…
Судьба сосредоточилась только на Мари, и это игнорирование любых третьих лиц приводило ее в полный восторг. Если бы кто‑то постарался ей объяснить, что оборотная сторона ревности суть та же ревность и что это самое отвратительное чувство на свете, она бы лишь пожала плечами. И пока она танцевала в самой гуще вечеринки, очарование ее улыбки застило всем глаза.
Самого красивого парня в городе звали Оливье. Стройный жгучий брюнет, похожий на южанина, он был сыном владельца аптеки, и ему предстояло продолжить дело отца. Милый, забавный, приветливый, он нравился решительно всем. Последняя деталь не ускользнула от Мари. Ей достаточно было показаться, и готово: Оливье влюбился в нее без памяти. Мари получила особое удовольствие оттого, что эта влюбленность была столь очевидна, что не укрылась ни от кого. В глазах девиц мучительная зависть сменилась ненавистью, и наслаждение, которое она испытывала от их взглядов, вызывало сладостную дрожь.
Оливье ошибся в природе этой дрожи и решил, что любим. Трепеща от волнения, он решился поцеловать ее. Мари не отвернула лицо, только скосила глаза, чтобы удостовериться в той злости, объектом которой являлась. Для нее поцелуй совпал с мощнейшим укусом ее вечного демона, и она застонала.
Дальнейшие события развивались по сценарию, которому сто тысяч лет. Мари, боявшаяся, что будет больно, удивилась, что почти ничего не почувствовала, если не считать момента, когда все видели, как они уходят вдвоем. Ей понравилось, что на протяжении той ночи она воплощала прекраснейшую женскую надежду.
Потерявший голову от счастья, Оливье не скрывал своей любви. Став отныне примадонной, Мари сияла. «Какая красивая пара! Как замечательно они смотрятся вместе!» – говорили люди. Она была так счастлива, что решила, будто влюблена. Улыбки родителей радовали ее меньше, чем горестно поджатые губы ее сверстниц. Как весело ей было играть главную роль в фильме, который шел с таким успехом!
Шесть недель спустя ей пришлось спуститься с небес на землю. Она бросилась к врачу, который подтвердил, что она перепугалась не зря. В ужасе она сообщила новость Оливье, и тот крепко ее обнял:
– Дорогая, это чудесно! Выходи за меня!
Она разрыдалась.
– Ты не хочешь?
– Хочу, – проговорила она сквозь слезы. – Но мне хотелось бы, чтобы все произошло по‑другому.
– А что это меняет? – ответил он, радостно прижимая ее к себе. – Все равно, когда двое любят друг друга так, как любим мы, дети появляются очень быстро. Зачем ждать?
– Я боюсь, что люди догадаются.
Он умилился тому, что принял за стыдливость.
– Ни о чем никто не догадается. Все до единого видели, что мы безумно влюблены друг в друга. Мы поженимся через две недели. Твоя талия по‑прежнему будет как у юной девушки.
Она замолчала, исчерпав аргументы. Прикинула, что за две недели не удастся подготовить незабываемый праздник, надежду на который она лелеяла.
Оливье поставил родителей перед свершившимся фактом. Он не стал скрывать причину подобной спешки, чем вызвал приступ энтузиазма у обоих отцов и обеих матерей.
– Ну, детки, вы времени не теряли! И отлично, ребеночка лучше заводить, пока молоды.
«Вот облом», – подумала Мари, изображая гордость, в надежде убедить всех, что она счастлива.
Бракосочетание прошло идеально – настолько, насколько может быть идеальной свадьба, подготовленная в такие сжатые сроки. Оливье заходился от восторга.
– Спасибо, моя дорогая. Я всегда терпеть не мог эти многочасовые банкеты с приглашенными дядюшками, которых ты в жизни не видел. Благодаря тебе у нас получилась настоящая свадьба по любви и простой ужин с теми, кто нам действительно близок, – сказал он, танцуя с ней.
Фотографии запечатлели молодого человека вне себя от радости и молодую женщину с натянутой улыбкой.
Присутствующие на празднестве любили новобрачных. По этой причине, сколько Мари ни вглядывалась в лица, ни на одном она не уловила выражения зависти, которое позволило бы ей думать, что она переживает самый прекрасный день в своей жизни. Сама она предпочла бы шумную свадьбу с кучей ревнивых зевак, злобно сплетничающих чужаков и позабытых уродин, пялящихся на ее новое подвенечное платье, а не на дурацкий наряд ее матери.
«Представляешь, в твоем возрасте я была такой же стройняшкой!» – воскликнула мать, удостоверившись, что платье послевоенного фасона отлично сидит на дочери.
Мари очень не понравилось это замечание.
Молодые обосновались в красивом городском доме неподалеку от аптеки. Супруга мечтала сама выбрать обстановку, но со второго месяца беременности ею овладела невероятная усталость. Врач заверил, что такое часто случается, особенно у первородящих. Менее нормальным было то, что это утомление длилось все девять месяцев.
Она просыпалась, только чтобы поесть, потому что ее постоянно мучил голод.
– Я больше не хожу на курсы, это нехорошо, – сказала она мужу, прежде чем проглотить очередной кусок.
– Все равно ты слишком умна, чтобы стать секретаршей, – ответил он.
Ее это озадачило. Она никогда и не собиралась стать секретаршей. Учиться на секретарских курсах или агрономических – все едино. И потом, что, интересно, Оливье хотел сказать, когда назвал ее «слишком умной»? Ей не захотелось углубляться в размышления, и она снова отправилась в кровать.
Было что‑то головокружительное в возможности спать сколько пожелаешь. Она забиралась в постель и чувствовала, как под ней распахивается бездна сна, отдавалась падению и, даже не успев задуматься об этом, мгновенно исчезала. Если бы не аппетит, периодически дававший о себе знать, она бы никогда не просыпалась.
С десятой недели ей постоянно хотелось яиц. Когда Оливье был в аптеке, она звонила ему:
– Приготовь мне яйца в мешочек. Пять минут варки после закипания, не больше и не меньше.
Молодой супруг бросал все и мчался варить ей яйца. Заранее приготовить их было невозможно: яйца в мешочек продолжают «доходить», пока их не съедят. Он осторожно чистил их и приносил на подносе Мари в кровать. Молодая женщина поглощала их с жутким удовольствием, но если он по рассеянности не держал их на огне на тридцать секунд дольше – тогда она отталкивала поднос, заявляя: «Они в горло не лезут» – или если меньше – она закрывала глаза и стонала, что ее тошнит.
– Буди меня ночью без всяких колебаний, если тебе их снова захочется, – говорил Оливье.
Бессмысленный наказ: она и не колебалась. Проглотив яйца, она снова мгновенно отключалась. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы поставить диагноз: сон стал для нее разновидностью бегства, хотя никто из близких так этого и не понял. В редчайших случаях, когда Мари не спала и думала, она говорила себе: «Я беременна, мне всего девятнадцать, а моя молодость уже закончилась».
Тогда снова распахивалась бездна сна, и она с облегчением погружалась в ее забытье.
Пока она ела свои обожаемые яйца, Оливье с умилением смотрел на нее и спрашивал иногда, не дрыгает ли младенец ножкой. Она отвечала, что нет. Ребенок был очень смирным.
– Я все время думаю о нем, – говорил он.
– Я тоже.
Она лгала. За все девять месяцев она ни разу не подумала о младенце. И правильно сделала, потому что если бы она о нем задумалась, то возненавидела бы. Инстинктивная предосторожность заставила ее воспринять беременность как собственное долгое отсутствие.
– Как ты думаешь, у нас будет девочка или мальчик? – иногда спрашивал он.
Она пожимала плечами. Стоило ему заговорить о выборе имени, она отказывалась продолжать тему. Он с уважением относился к ее решению. Истина заключалась в том, что ее попытки сосредоточиться на младенце не длились и секунды. Он оставался для нее совершенно посторонним.
Роды она пережила как внезапное и неприятное возвращение в реальность. Услышав первые крики новорожденного, она была искренне изумлена: так, значит, все это время внутри ее кто‑то был.
– Это девочка, мадам, – объявила акушерка.
Мари не испытала ничего, ни разочарования, ни удовлетворения. Хорошо бы ей объяснили, что именно она должна чувствовать. Кроме усталости.
Ей положили на живот ребенка. Она посмотрела на него, задаваясь вопросом, какой реакции от нее ждут. В этот момент Оливье получил дозволение присоединиться к ней. Он проявлял все эмоции, которые полагалось бы испытывать ей. Взволнованный, он поцеловал жену и поблагодарил ее, потом взял ребенка на руки и воскликнул:
– Ты самая красивая девочка, какую я видел в жизни!
Сердце Мари застыло. Оливье показал ей личико ребенка:
– Дорогая, посмотри, какой шедевр ты произвела на свет!
Мари собрала в кулак все свое мужество, чтобы глянуть на создание. Младенец был смуглым, с черными волосами длиной в сантиметр. И он совсем не был красным, как большинство новорожденных.
– Можно подумать, это ты, только рожденный девочкой, – сказала она. – Нам бы следовало назвать ее Оливией.
– Нет! Она красива, как богиня. Мы назовем ее Дианой, – решил новоиспеченный отец.
Мари одобрила выбор мужа, но сердце ее опять застыло. Оливье передал ей младенца. Она посмотрела на своего ребенка и подумала: «Теперь это больше не моя история. Это твоя».
Произошло это 15 января 1972 года. Мари было двадцать лет.
Маленькая семья вернулась домой. Утром Оливье давал Диане бутылочку и уходил в аптеку. Когда Мари оставалась наедине с дочерью, ее охватывало неприятное чувство, которого она совершенно не понимала. Она старалась как можно реже смотреть на ребенка. Когда нужно было ее перепеленать, никаких проблем не возникало. Ее смущало только лицо девочки. Она давала ей бутылочку, отводя глаза.
К Мари валом валили посетители, особенно вначале. Подруги заходили, чтобы взглянуть на Диану. И всякий раз разражались восклицаниями: «Какая красавица! Просто чудо, что за прелестный младенец!» Мари старалась скрыть, какую боль ей причиняли эти восторги. Еще больше ранила безоглядная влюбленность в девочку ее собственных родителей.
– Ты умудрилась сотворить ребенка, который даже красивее тебя! – заявил дед.
Его жена заметила, как дочь поджала губы. Она воздержалась от комплиментов, но Мари перехватила обожающий взгляд, который та бросила на девочку, и испытала жгучее страдание.
Она с нетерпением ждала ухода гостей. Едва посторонние покидали дом, она укладывала малышку в колыбель, с глаз долой. Потом ложилась на кровать и устремляла взгляд в потолок, думая: «Все кончено. Мне двадцать лет, а все уже кончено. Как может молодость быть такой короткой? Вся моя история уложилась в полгода». Эта мысль безостановочно крутилась у нее в голове. Вот если бы она могла заснуть, как в те месяцы, что была беременна! Но у нее больше не оставалось свободного времени на такие побеги, она была вынуждена столкнуться с реальным миром – это выражение она где‑то вычитала, но не поняла его смысл, только ощутила, что речь идет о чем‑то невыносимом.
А Диана оказалась кротким ребенком. Заплакала она только в момент своего рождения. Ее вообще не было слышно. Она расточала улыбки тем, кто на нее смотрел. «Ты вытащила счастливый билет», – говорили Мари.
Когда Оливье возвращался с работы, ближе к вечеру, он находил жену и дочь молча лежащими каждая в своей кровати, в нескольких метрах друг от друга. Что до малышки, он не беспокоился, это казалось ему нормальным.
– Я устала, – неизменно отвечала Мари на его тревожные вопросы.
– Хочешь, я найму няню?
Жена отказывалась, ей была неприятна мысль о постороннем человеке в доме.
– Твоя мать не работает, мы могли бы доверить Диану ей, – в один прекрасный день предложил Оливье.
Мари рассердилась:
– Так и скажи, что считаешь, будто я неспособна позаботиться о малышке.
На самом деле она знала, что именно так и подумает ее мать.
Молодой отец брал дочку на руки и таял: она улыбалась ему и лепетала. Оливье не скупился на признания в любви: «Моя красавица, мое сокровище, мое счастье!» Он покрывал ее личико поцелуями, не замечая, что бледность Мари все усиливается. Он давал малышке бутылочку и укладывал ее обратно.
– Дорогая, ты совсем белая! – восклицал он, глядя на жену.
– У меня точно нет сил готовить ужин, – шептала она.
– Я приглашаю тебя в ресторан!
– Мы не можем никуда идти, – отвечала она, подбородком указывая на колыбель.
– Хочешь, я вызову няню?
следующая страница ->