Чудесатость на этом не заканчивается. Мой ум начинает медленно плавиться. Я так хотела свободы. Бежала к ней, даже переехала. И что теперь? Я в удивительном городе. В одном из лучших его районов. Сижу дома, беременная, с маленьким сыном и жду, когда в дверь позвонит Олег. Потому что больше, в общем‑то, некому. Иногда хочется, чтобы позвонил Жан. Фантазия рисует сцену, как он появляется на пороге и говорит: «Поехали домой». И я ведь не выдержу и поеду. Не потому что хочу, а потому что там привычнее. Я знаю все, что там может произойти. Любую дискомфортную ситуацию проживала уже сто миллионов раз, и они всегда одинаковые. Знакомое болотце. Нет, не хочу. Просто страшно. И спасибо Жану, что не пытается вернуть. Однажды все будет иначе. Мы будем общаться семьями. Обиды забудутся, и мы будем знать, что то, что случилось, было самым лучшим вариантом. А пока… дышу. Снова слезы. Боже, я столько за всю жизнь не плакала. Видимо, пришло время за все нарыдаться.
А вот и звонок, правда, не в дверь. Телефон. Олег! Пойду, поговорю.
…Поговорили. Столько всего, что и не знаю, с какого момента начать. Олег начал разговор очень бодро, в привычной манере. Он обычно старается говорить нарочито радостно, даже если внутри – не совсем так. Я всегда наверняка знаю, что у него на душе, и не люблю, когда лукавит. Но относительно всего нашего сегодняшнего разговора – это было меньшим злом. Олег заявил мне, что все круто придумал. Это еще одна его особенность – считать крутой любую свою идею/мысль/действие. И это не создание видимости, он действительно свято в это верит))) Смешной иногда… Я сейчас не язвлю, а скорее умиляюсь. В такие моменты он светится как ребенок. Вот и теперь Олег светился так, что, казалось, это свечение пронизывало трубку телефона. И в этом своем сиянии он решительно заявил: «Я все круто придумал, мы с тобой и Ильей поедем в Камбоджу! И еще возьмем с собой Максимку!»
На этом все чудесное и закончилось. Нет, дело не в том, что я не люблю Максима. Он чудесный мальчишка и очень нуждается в любви и ласке. Максик – особенный во всех смыслах этого слова. Он очень добрый, любвеобильный и нежный, любит, чтобы его гладили и обращали внимание только на него. Я не детский врач и не психолог, но видно невооруженным глазом, что в развитии он явно отстает. Он почти на два года старше Тэдика, а по ощущениям, что младше на столько же. Разве что букву «р» выговаривает. Буквы в словах меняет так, что только спустя какое‑то время можно привыкнуть и начать понимать, что он имел в виду. Ему шесть, он сам не может делать практически ничего: ни одеться, ни раздеться, ни поесть толком.
По каждому поводу у ребенка истерика, которую вообще никак не остановить привычными мне «ну давай поговорим», «как тебе помочь», «давай вместе» и так далее. С Тэдиком в этом плане все просто, и только сейчас я осознала насколько. Просто подарок судьбы. Любой вопрос с ним можно обсудить, выстроить логическую цепочку, тут же слезы просыхают, и мы вместе находим решение. А тут – сразу истерика. Разбрасывание обуви, крик и слезы. Единственное, что срабатывает, – это вообще его в такие моменты (которые длятся минут по десять и происходят почти каждые десять минут) не трогать. Он сам успокаивается и каждый раз потом подходит к Олегу с фразой: «Папочка, я хороший, я тебя люблю…»
Мягко говоря, у меня был шок, когда я с ним познакомилась, потому что Олег никогда не говорил, что с Максимкой какие‑то сложности. Я, конечно, могу предположить, что часто родители в упор не замечают таких вещей, но в случае с Олегом и Катей это трудно представить. И тут – снова здравствуй, моя дорогая конфронтация. По‑хорошему поговорить бы с Олегом и хотя бы спросить. Не то чтобы даже советы раздавать, хотя я считаю, что с Максом надо бежать во все возможные школы развития, к психологам и в спорт. Иначе может быть ну очень невесело. Но мне страшно – вдруг Олег обидится.
Вот что за глупости?! Как так может работать ум? Сказать о своих мыслях страшно, а за будущее мальчишки не страшно? Софи, возьми себя в руки. Ох, как же это не просто.
Об этом я рассуждала пару дней назад, и вот сейчас, пожалуйста, тренировка. Либо скажу, что думаю, либо это будет худшая поездка в моей жизни. Дело не в том, что я не готова быть с ними вместе. Просто мне хочется, чтобы эта поездка стала «обо мне», мне бы в себе разобраться и во мне с Олегом вместе. А если поедет еще и Максимка… то это десять дней заниматься им, всеми его капризами и истериками. Для него, конечно, это было бы очень здорово, но сейчас моя (беременная) психика со всеми предыдущими событиями не способна справиться‑то с собой. Не то чтобы с ребенком, которым явно надо заниматься. Да и не совсем это мой вопрос, в конце концов. Я, конечно, поддержу Олега, но в первую очередь это касается его и Кати.
Собственно, мои опасения небеспочвенны. Было несколько ситуаций. Во‑первых, это единственный ребенок, с которым дерется и ругается Тэдик. Да так, что почти не на жизнь, а на смерть. Я понимаю, накладывает отпечаток то, что происходит сейчас в семьях каждого, и они как зеркала всей этой ситуации, но я знаю, что может быть иначе. Олег говорит, что нужно просто не обращать внимания, что я слишком остро реагирую. Он и вправду может сидеть и продолжать заниматься своими делами, когда мальчишки почти волосы друг другу рвут или когда Максимка к нему подходит и по сто раз что‑то просит. Ощущение, что в реальности Олега этого вообще не существует. Все мы разные. И раньше меня это очень бесило. Но после чтения моих и Олега карт по HD многое встало на свои места. Его механика такова, что он действительно многого может не замечать. А мое тело видит, слышит и ощущает все двадцать четыре часа в сутки и на триста шестьдесят градусов.
Не обращать внимания… Может он и прав. Но сердце на части рвется от такого зрелища. Я никогда в жизни не видела, чтобы была такая агрессия без причин, на ровном месте. Все игрушки, которые он просит, это бензопила, пистолеты и мечи, потому как всех нужно убить и все вокруг враги. На эти мои замечания Олег отвечает: «Ну он же мальчик». Но я видела сотни мальчиков, и они умеют играть в разные игры, а этот – только в убийства.
Мне страшно немного. Я совсем не была к этому готова. И даже подумать не могла о том, что столкнусь с подобным. Хотя вряд ли к чему‑то можно быть на сто процентов готовой… Но точно знаю, что, раз со мной это происходит, значит, мне под силу справиться с этим. Вот только, пожалуйста, не в Камбодже. Я просто испорчу отдых всем, а вместо любви будет ненависть. И вообще свихнусь. Слишком много для меня событий в одну секунду времени сейчас происходит. А внутри малышка. И ей бы неплохо расти в животе у спокойной и миролюбивой мамы. А я пока даже с этим не очень‑то справляюсь.
Однажды Олег оставил меня ненадолго с Тэдиком и Максимкой у нас дома. Это были худшие часы в жизни. Мало того что истерики и драки, так в итоге Максимка убежал в комнату к Тэдику и сел там за дверью. Я попросила Тэдика не входить, хотела успокоить Макса. Собрала в кучу все свое спокойствие и любовь, думала, поговорю с ним, обниму, и все наладится. В моей картине мира так должно было случиться. Но у Мира была своя картина. Я зашла в комнату, села на корточки рядом с Максом и начала тихонько ему предлагать поговорить. На что тут же получила крик во всю Вселенную, слезы и… он просто начал скрести ногтями стену. Тут было бы отлично проснуться с мыслью о дурном сне, но этого не произошло. Я, ошарашенная случившимся, попыталась его обнять. Он оттолкнул меня и дальше продолжил делать то, что делал. Тут я вспомнила слова Олега о том, что нужно просто его оставить. Оставить? Ребенка в таком состоянии – оставить? Но других идей ко мне не пришло. Это напоминало спектакль. Будто меня вытащили на сцену, где происходит что‑то и мне нужно сыграть роль, которую я не знаю. Ум включил защитную реакцию. Мне просто стало страшно. Никак не контролируемый ребенок, и я не знаю, что делать. И, что самое ужасное, не станет ли от моих действий еще хуже?! Подобное случалось все чаще, так как Олег пытался играть в игру под названием «у меня две счастливые семьи» и при любой возможности приходил к нам с Максимкой. Постепенно я понимала, что вообще не готова находиться в одном помещении такой компанией.
А тут телефонный разговор и Олег со своей «крутой» идеей. Я верю, что, вероятно, для него она вполне крутая. Но я свихнусь. И вот, мы разговариваем. Я лежу на кровати, ком в горле, я боюсь сказать Олегу, о том, что думаю, и одновременно понимаю: вот она – очередная точка невозврата. Очень важный момент. Я столько убегала от самой себя, что дальше просто некуда. Я молчу, Олег начинает волноваться и постоянно спрашивает: «Софушка, ты тут? Любимая, все в порядке?», а я единственное, что могу, это, зажав ком, в горле промычать «угу»… Тело начинает ломать так, как никогда не ломало. Кровать превратилась в место моего катарсиса. Извиваюсь червяком и катаюсь с бока на бок от ломки в каждой мышце и каждом суставе. Ум кричит – что это? И откуда‑то изнутри приходит ответ – нежелание быть собой. За несколько секунд под вопросы Олега собираю себя в кучу и, зажмурившись, говорю: «Олег, прости меня, пожалуйста, но либо мы едем в Камбоджу вдвоем, либо я вообще никуда не поеду. Я просто не справлюсь и с собой, и с тобой, и с Максимкой. Да и поехать с ним и не взять с собой Тэдика – я там исстрадаюсь, а взять еще и его – это совсем свихнуться, ведь они тут не могут пять минут спокойно прожить, а там и вовсе. Я не понимаю, как с этим быть. Я бы на время беременности вообще тебя попросила не сильно меня с ним пересекать. Вообще не реагировать, как ты, я не могу. Для меня каждая встреча – это дикий стресс. А я беременная. И, знаешь, вы бы сводили его к психологу или хотя бы в школу развития. Неужели ты не видишь, что с ним нужно что‑то делать?» Теперь настала тишина со стороны Олега. В мгновение в голове пронеслись сотни мыслей: что будет дальше? К такому он вряд ли был готов. Несколько секунд спустя…
«Олег, ты тут?» – «Да, Софушка. Хорошо. Я понял».
И все? Никаких скандалов и криков? Может, у него все внутри кричит?
«Олег, ты обиделся?» – «Нет, мне просто нужно понять, как нам лучше быть. Ты во многом права».
Так просто? Чего же я столько лет так боялась говорить – о том, что думаю? Гора с плеч. Невероятное ощущение легкости и свободы. Боже, как же хорошо. Как хорошо и просто создавать для себя комфорт. Конечно, здорово, если бы с поездкой все сложилось. Мне очень нужно уехать.
* * *
Прошло несколько месяцев от последней записи. Не могла ничего писать. Проживать едва успевала, не то чтобы сюда заходить.
Все очень сильно поменялось. Столько событий произошло, все больше складывается ощущение, что мое время ускорилось, и месяц проживается как целый год. Время (понятие) не имеет четких границ и структуры. Люди создали иллюзорные рамки времени и измеряют его в секундах, часах, годах… Но если бы время можно было четко зафиксировать, то не было бы моментов, когда за одно мгновение вся жизнь пролетает перед глазами, как однажды со мной случилось в аварии или как бывает во время радостных и ярких событий. Или же, наоборот, в моменты ожидания, когда время тянется густой, вязкой структурой, словно затягивает болото, и вынимает наизнанку все нутро, не дает покоя. Люди даже фразы придумали, чтобы укрепить собственную иллюзию о том, что они могут управлять временем: «Время утекает сквозь пальцы», «терять время», «тратить время». Будто это валюта, которую можно взять и потратить.
Время – прекрасная иллюзия. Мы стали им торговать, точнее менять его на деньги, работая дни напролет. Время разных людей просто стоит по‑разному. Кто‑то готов поменять месяц своего времени на тридцать тысяч рублей, а кто‑то – на тридцать миллионов долларов. Те, кто меняют свое время на тридцать тысяч рублей, в большинстве своем всегда завидуют тем, кто меняет на большую сумму. Это очень странно. Ведь если мы не знаем, что такое время, значит и правил никаких нет. Кто‑то видит одну границу и верит в то, что это единственное, что доступно нам, а кто‑то видит безграничные возможности. А на самом деле – возможности у всех одинаковые.
Есть еще одно наблюдение, которое показывает, что нет никакой разницы в том, на какую сумму люди меняют свое время. Если то, что они делают в момент обмена (работа), не является любимым занятием и не приносит удовольствие, тогда те и другие будут несчастны. Разница – лишь в размере кошелька.
Счастье – еще одно волшебное слово. Я уже здесь писала, что видела несчастные глаза людей, заполняющих вагоны электрички. Счастье – это еще одно понятие, у которого нет никаких границ. Его тоже нельзя измерить. Разница между счастьем и временем состоит лишь в том, что состоянием счастья можно управлять. Я пока не до конца понимаю, можно ли этому научить и как это объяснить. Но точно знаю: что бы ни происходило, можно выбирать счастье. Хотя мне порой бывает нелегко и даже больно, но все равно я счастлива. И все говорят, что я вечно улыбаюсь. Это так. И это не маска. Я не пытаюсь спрятать свои настоящие мысли, просто у меня есть способность ощущать радость и продолжать жить, что бы ни происходило. Однажды я разберусь со всем этим и смогу делиться своим знанием с людьми.
В жизни вообще все просто. Даже когда бывает сложно, на самом деле – все просто. Сколько раз в моей жизни были ситуации, когда казалось, что все – сил больше нет и выхода не видно. А спустя время (еще один оборот со словом время) оглядываюсь назад, и все видится таким простым, зачастую смешным и не имеющим смысла. Но в момент! Почему нельзя в момент осознать то, что это так. Может, и можно? Точно можно, всему возможно научиться. Но хочется уже сейчас («ускорить время»).
Счастье – это тоже очень просто. Видимо, именно поэтому люди придумали себе игру, в которой счастье является недостижимым результатом. Чем‑то очень далеким, что в определенные моменты либо накрывает тебя с головой (и это именно моменты!), либо случается тогда, когда… Ну а дальше список у каждого свой. У кого‑то это покупка чего‑либо: машины, квартиры, дома, яхты, острова, мира… Тут как в сказке «О рыбаке и рыбке» – от разбитого корыта до владычицы морской и обратно. Сколько желаний не удовлетворяй, а все равно мало будет. У кого‑то это отношения, любовь, семья. И здесь правит бал мысль: «Вот когда у меня это будет/случится, тогда‑то я и буду по‑настоящему счастлив». В этом и загвоздка! Никогда это «когда‑то» не наступит. И это очевидно после первых сбывшихся желаний. Сколько раз в жизни любого человека сбывались желания. И, казалось бы, становись теперь счастливым! Сам же говорил, что будешь счастливым, когда это случится. И что? Опять нет! Может, на несколько мгновений и наступает радость, но потом в голову приходит новая, еще большая мечта, и… данное самому себе обещание снова переносится до следующего раза и так далее. Это действительно так. Достаточно лишь задуматься об этом. Но почему‑то создавать иллюзию о светлом будущем кажется проще, чем создать счастливое настоящее.
И самое интересное, что я делаю ровно то же. Во‑первых, усложняю. Сейчас я верю в то, что в моей жизни – полный треш. Хуже могло быть только что‑то совсем ужасное. А во‑вторых, я думаю, что, как только все это закончится, я стану счастливой. От других меня отличает лишь то, что я знаю наверняка, что и первое, и второе утверждение – ложь. Иллюзия. Но как их изменить? Что сделать, чтобы мои догадки стали реальностью?
Все чаще я думаю о том, что в мире все не так, как я себе представлю. И что есть много того, о чем я даже не догадываюсь. Это лайфхаки. Только не о том, как кого‑то перехитрить и что‑нибудь купить подешевле, а действительно лайфхаки, с помощью которых можно менять все, что только пожелаешь: счастье, а быть может, даже время. Интересно, это Питер на меня так влияет или Олег, или весь тот треш, который происходит сейчас?
Кстати, о треше и о тех месяцах, что я не писала.
То, что мне казалось чудесатым тогда, – ерунда по сравнению с тем, что происходило после.
Начну с того, что не относится к трешу. Приезжала Света, моя подруга из Москвы, единственный человек, с которым я могу поговорить почти обо всем. Хотя бы про Олега, а это уже немало. Пожалуй, сейчас это самое важное, о чем хочется говорить. И понимаем мы друг друга не то что с полуслова – с полувзгляда. Если что‑то смешно, то смешно обеим. Если что‑то «буэээ», то для обеих. Конечно, мы не одинаковые. И в каких‑то вопросах наши мнения не сходятся, но мы никогда не ссоримся. Мы просто делимся разными ощущениями, интерпретациями. Нам всегда есть о чем поговорить. Всегда друг друга поддержим и поможем. Я знаю о многих ее ситуациях и переживаниях. Меня всегда удивляло то, с какой неописуемой филигранностью в ней сочетаются взрослая, серьезная женщина и совершенно невинная, искренняя девочка. Многие из моего окружения ее странно воспринимают, а я люблю ее всем сердцем. Мы провели вместе чудесные дни: гуляли, шутили, смеялись, вместе проживали какие‑то воспоминания. Познакомила ее с Олегом и Ильей. Илья сделал ей чтение карты по HD. Осталась довольна. Глаза горят, что‑то новое ворвалось в жизнь. Я порадовалась за нее. Уехала наполненная, и я точно знала, что вернется.
А между тем, я сама поехала в Москву к Тэдику, который был у Жана, бабушки и дедушки. Это отдельная глава моей жизни. Отношения с целой семьей. С любимой семьей, которую я таковой считаю и по сей день. Знаю, что им пришлось непросто от всех моих передвижений. Восемь лет мы жили вместе, душа в душу. Никогда не ссорились. Не могу сказать, что были сильно близки. Нет. Но в доме был покой. Если это, конечно, можно назвать покоем, ведь двери квартиры не закрывались никогда. Все друзья, знакомые и соседи собирались у нас, и временами у меня было ощущение вечной коммуналки. Периодически просто хотелось побыть одной, но в таких условиях это было почти невозможно. С Жаном мы тоже никогда не ругались, если нужно было что‑то выяснить, мы делали это примерно раз в полгода ночью. Это был стандартный сценарий: у меня накипало, я начинала тихонько ему все высказывать, логически раскладывая по полочкам все его «косяки», безжалостно выкладывая факты, подтверждающие мои слова. Первый час он обычно пытался со мной спорить, второй – молча садился у двери или на диван и слушал, а на исходе третьего часа говорил – да, ты права, я все понял. После этого следовало два идеальных дня (в моей картине мира), а потом все возвращалось на свои места. Он продолжал делать или не делать то, что он делал или не делал всегда, а я начинала накапливать претензии, и спустя полгода разговор повторялся.
Никто в семье не знал об этих наших беседах, да нам и не хотелось. По этой причине, полагаю, что родители Жана были в шоке от того, что я заявила, что уеду в Питер с Тэдиком. Всегда все принимающая мама Жана – пример смирения и терпения – впервые за восемь лет повысила голос. Она криком пыталась узнать причину моего решения, которую я, естественно, говорить тогда не собиралась. И надо отдать должное отцу Жана, Павлу, который в самый острый момент сказал: «Так, все сейчас замолчали, вас не касается, почему она так решила». А потом, повернувшись к Жану, сказал: «А ты, если любишь, помоги собрать вещи и переехать». Это было самое ценное, что он мог тогда сказать. И с этого же момента началось мое новое отношение к нему. Я увидела в его глазах, что он, как никто, сейчас понимает меня, более того – он на моей стороне, и в какой‑то момент я даже подумала, что он мне завидует, но только по‑хорошему, будто бы его давняя мечта, наконец, сбылась. Пусть и не у него самого.
Сейчас мы продолжаем общаться, но я всякий раз ощущаю напряжение. Как бы мне хотелось, чтобы все стало иначе, и никто ни на кого не держал обиду. Для меня нет никакой разницы, кто с кем живет или не живет. Это всегда касается только двоих. И чем жить, создавая иллюзию счастья, лучше вместе не жить совсем. Как бы мне хотелось, чтобы однажды мы все вместе сидели за одним столом. Чтобы Жан мог общаться с Олегом, а я – с той женщиной, которая однажды появится у Жана.
Про Жана и женщин.
Мой приезд в Москву ознаменовался несколькими событиями. Чудесной поездкой с ним и Тэдом в Тай. Это было чудесно и ужасно одновременно. Ум разносило на части, когда я видела, как Жан с сыном бегает по пляжу, как играет, плавает и дурачится, и осознавала то, что так, скорее всего, не будет никогда. Не будет поездок, где будут только я, Жан и Тэдик. Даже, если вдруг что‑то случится, и я не останусь с Олегом (а такие мысли стали посещать меня), то и с Жаном я уже быть не смогу. Он удивительный мужчина, замечательный человек. Просто мне нужно что‑то такое, чего он не может. А я все пытаюсь его переделать. Однажды появится женщина, которая сможет сделать его счастливым и будет счастлива рядом с ним. Этот отдых был лучшим за все наши совместные восемь лет. Если бы люди каждый день проживали, осознавая, что этот день может оказаться последним, – они были бы счастливы и ценили бы все, что происходит. Вот и мы с Жаном отдыхали, как в последний раз. Разругались только в последний день. Видимо, обоих накрыло от мысли, что мы последний день вместе в таком качестве.
По прилете в Москву нас встретили родители Жана, мама сразу заметила мой животик и осуждающе посмотрела. Старалась скрыть свою реакцию, но не очень получилось. Я ее понимаю. Я пересела с одного самолета в другой – в Питер, а спустя месяц вернулась – отмечать Новый год с Жаном, так как Олег решил отмечать его с Катей. Более странной новогодней ночи у меня не было. Несмотря на дом друзей и их теплый прием, я впервые за много лет ощутила чувство тотального одиночества. Жан всю ночь просидел в телефоне, переписываясь с кучей появившихся у него женщин. Дорвался, что называется. У меня своеобразное от этого ощущение. Я все пыталась понять: есть ли у меня ревность, ведь мы с ним прожили столько лет вместе. Нет. Ревности я не обнаружила. Скорее обрадовалась, потому что переживала, что ему тяжело будет после моего ухода. С одной из девочек у него отношения серьезнее, чем с остальными, мы даже вместе выбирали ей новогодний подарок. Я ничего плохого в этом не вижу, но ситуация своеобразная. Не каждый день со мной такое происходит. Надо заметить, подарок я выбрала чудесный, такой, какой хотела бы получить от Жана сама. Меня удивило то, что он попросил еще и упаковку придумать (все, как я люблю), чего для меня он никогда не делал.
К слову о подарках, Жан в свойственной ему манере поступил, как обычно. Я специально попросила его сделать мне определенный подарок, чтобы не ломал голову и мне наверняка понравилось. Но, открыв под бой курантов обычный пакет (а не красиво упакованную коробку), я обнаружила в нем совершенно другое. На мои поднятые брови и удивленные глаза он сказал, что решил, что это лучше, чем то, что я хотела… Занавес. Так было всегда. И так будет всегда, и ничего не изменится. Сразу исчезли все мои мысли относительно возвращения к нему. Он такой, а я хочу другого. После этого мы разошлись по разным комнатам. Я получила сообщение с поздравлением от Олега, поздравила его в ответ и легла спать, загадав желание, чтобы все скорее решилось наилучшим образом. Не знаю как, но пусть всем будет хорошо.
Через несколько дней я снова вернулась в Питер, где меня ждали вечно ревнующий и предъявляющий мне претензии Олег и три «сказочные» новости. Первая – о том, что Света решила поехать в Камбоджу с Ильей. А вторая – в Камбоджу собирался уехать сам Олег. Однако Олег едет не в компании Ильи и Светы, а с другом Назаром и еще одним знакомым. И не столько на отдых, сколько на ретрит, заниматься цигун и проживать какой‑то особый опыт. Поездка стоит недешево. И Олег все имеющиеся деньги уже отдал за билеты и в счет стоимости ретрита. Остальные отдал Кате, чтобы хватило на месяц, пока его не будет, и мне. За что ему, конечно, спасибо. Но это означало самое ужасное для меня, и это третья новость, – что я никуда не еду. Я остаюсь одна в Питере на месяц. Видимо, пришло время взрослеть и становиться самостоятельной девочкой. Внутри все кричит. Хочется плакать и на ручки. Чтобы появился добрый гном, нажал волшебную кнопку, и все стало хорошо.
До отъезда Олега и Светы с Ильей осталось несколько дней. Я, конечно, говорю ему, что все в порядке. И в целом так и есть. Он вправе решать, как распоряжаться своими деньгами. Просто не сработали, не оправдались мои ожидания. И я впервые за много лет не могу оплатить сама то, что хочу. А больше просить не у кого. Да я так и не хочу.
* * *
Олег уехал. Проводила его в аэропорт. Хуже нет, когда мужчина чего‑то от меня ждет и смотрит таким взглядом, будто именно взгляд поможет это самое заветное получить.
Заветным для Олега сейчас являются моя ласка, прикосновения, слова. А меня наизнанку выворачивает, когда взрослый мужчина пытается на меня смотреть глазами кота из «Шрека». Я в этот момент готова бежать от него за тридевять земель. Та же история происходила и до отъезда. Он все время хочет меня. А мне бы с собой разобраться. На нас двоих (точнее троих, учитывая положение) меня сейчас не хватает. Когда говорю ему искренне, что не хочу пока, – обижается. Неужели было бы лучше, если бы я врала и, соглашаясь, ненавидела его и себя за то, что делаю? Я запуталась. Окончательно и бесповоротно. Говоришь так, как есть, – никому не нравится. Не говоришь – тоже не нравится. Где разгадка? Чего я не вижу? Сил все меньше. Голова кру́гом идет от того, что заварила, а распутать пока не могу. С каждым днем гайки закручиваются все сильнее. Но вот, может, пока не будет Олега, как‑то все устаканится. Видно будет.
Звонила мама… Сказала ей, что у меня все хорошо, чтобы не расстраивать. Для нее и так много того, что случилось. Я вообще пока не понимаю, как она все это пережила. Самое удивительное было то, что в последний день в Москве она просто приехала ко мне, молча собрала почти все мои вещи, потому что у меня началась истерика и ступор, и, обняв меня, уехала. Мама – удивительная женщина. Она всегда воспитывала нас достаточно строго, старалась вырастить «порядочных» людей, чтобы другим в глаза не стыдно было смотреть и не приходилось краснеть за нас. Я, надо сказать, очень успешно отыгрывала эту роль почти всю свою жизнь. За исключением нескольких эпизодов, но даже в эти моменты я осознавала всю тяжесть своего «преступления» и искренне раскаивалась. Да их по пальцам можно сосчитать. И вот эта строгая женщина в какой‑то определенной ситуации делает то, чего ждешь от нее меньше всего, а точнее – совсем не ждешь. Она сжимается как пружинка, собирает все свои переживания в кулак и начинает поддерживать. И никогда не известно, как она поступит в той или иной ситуации: снимет «голову с плеч» или поможет. Знаю точно, что в самые важные моменты она оказывалась рядом и, даже если не одобряла моих действий, помогала всем, чем могла. Это очень ценно для меня, и я ей очень благодарна.
* * *
Больше так продолжаться не может. Вторая бутылка вина за несколько дней подошла к концу. Четвертые сутки истерика. Сейчас даже уже не могу сформулировать, почему реву. Сначала было жалко себя, потом пришло осознание того, что жалеть себя не за что по двум причинам. Первая – сама все сделала, а вторая – ничего такого уж страшного не происходит. От этого накатило еще сильнее – что ж я за бестолочь такая – заварила кашу, а как ее «съесть» – не знаю. Единственное, чему я сейчас рада, что не стала ни с кем это обсуждать – да и не с кем было. Судя по результатам всех тех людей, которые сейчас присутствуют в моей жизни, я бы так не хотела. А давать советы люди могут только исходя из своего опыта. И чего бы мне насоветовали? Знаю, ничего интересного. Куча прошлого опыта, который не имеет к нужному мне результату никакого отношения. Так… а собственно, какого результата я жду? Легкости, свободы, счастья… Простые слова, но так не просто к этому прийти. Да какой там прийти! Какая к черту свобода? Что это? Где это? Я задыхаюсь от все сильнее закручивающихся гаек! Такое ощущение, будто жизнь меня проверяет – а вот так, как тебе, а? Выдержишь? Я, может, и выдержу, только что от этого «я» останется?
Хотела после отъезда Олега поработать, открыть кабинет шугаринга. Вечером хотела запустить рекламу в соцсетях и подумала – может, утром? Зачем на ночь‑то… и легла спать. Утром проснулась от того, что заплакал Тэдик, у него была очень высокая температура. Вызвала врача, он расписал лечение. Занимаюсь. Какой уж тут кабинет. Через неделю, также вечером, когда Тэду стало полегче, я снова хотела запустить рекламу и снова решила оставить затею до утра. О Боги! И что же? Только в дурацких комедиях такое бывает. Утром ко мне пришел Тэд, все тело которого было обсыпано ветрянкой… Что? Это что, шутка такая? Врач сказал, двадцать один день никаких гостей, самой никуда не ходить, только за продуктами и лекарствами, чтобы никого не заразить. А еще сказал, что он в шоке, так как в идеале меня беременную нужно от Тэда изолировать, чтобы не пострадала малышка, так как даже если у меня никаких признаков не будет, то у нее могут быть тяжелые последствия.
Ну, здравствуй, жизнь! Ни Олега рядом, ни Светки. Хочется снять с себя шкуру. Иногда хочется просто не проснуться, или чтобы все это оказалось сном. Даже в детстве не было такого одиночества и пустоты внутри. Хотя и тогда было нелегко, отец пил, временами кричал, дрался с братом, на маму руки поднимал. По всему дому тут и там можно было найти пустые бутылки, вонь и папин опустошенный взгляд. Тогда меня изнутри разрывали два чувства: жалости к нему (ведь что‑то заставляет его это делать и так себя губить), а второе – вера. Я свято верила, что однажды все станет иначе, что плохо будет не всегда. И действительно так случилось. Сейчас это воспоминание помогло остудить мою истерику и ужас. Глядя назад, складывается ощущение, что это вообще было не со мной. Будто я посмотрела фильм и знаю, о чем сюжет. Но все это было с кем‑то другим. Наверное, однажды я и об этом периоде своей жизни буду вспоминать с улыбкой. Буду оглядываться и думать – да это все ерунда и было будто не со мной. Однажды, а пока… Последний бокал вина…