Этот вечер и эту ночь ему хотелось провести с Ирой.
Ира… Моя гордая и нежная девочка… Что же нам с тобой делать?
Она с такой радостью улыбалась, когда его видела, что Великий князь по‑черному завидовал Мирову Андрею Николаевичу, которого сам же и выдумал. Если бы он был этим персонажем… Как бы все было просто. У него уже была бы невеста… Месяц – и жена…
Как совместить эту девочку с высшим светом? С лицемерием и ненавистью, которыми она будет встречена? С его настоящей жизнью? С его ложью о том, кто он есть? Как совместить эти две разные плоскости бытия? Два противоположных течения озера Зоркого?..
Если бы можно было оставить все, как есть…
– А не выпить ли нам по коньяку? – обратился к нему старый друг покойного родителя – граф Морозов, военный министр. – В конце концов, мы с вами лица высокопоставленные – и не обязаны терпеть эту… шипучку.
Князь Радомиров посмотрел на него с благодарностью. Вот это человек – настоящий военный! Понимает…
Как по волшебству появились бокалы с правильным напитком. И они поспешили отойти в угол бальной залы – чтобы постараться найти в этом вечере хоть что‑то хорошее.
– Трезвым терпеть все это увеселение было бы невыносимо, – пожаловался ему военный министр. – К тому же хочется залить уши воском, чтобы не слышать весь этот бессмысленный треск, который здешние люди считают за разговоры.
Музыка на мгновение стихла – и до них долетели слова:
– Посмотрите, как князь Варейский смотрит на графиню Дубовицкую…
– Его что – вернули ко двору?
– Да, бедный мальчик пострадал – кто же знал, что глупышка, которую он похитил, не понимает, что такое романтика и хороший тон?
– Да… жаловаться Великому князю – это просто… бестактно!
Военные скривились одновременно.
– Зачем вы позволили этому юноше возвратиться в свиту наследника? – Небрежный кивок военного министра в сторону молодого князя Варейского, который кружил в вальсе очаровательную графиню. – Не думаю, что он может оказать благотворное влияние на Александра Александровича.
– Приказ императора.
Великий князь допил коньяк. И кивнул, подзывая слугу.
– Будь моя воля, никто бы из этих бездельников и близко бы к наследнику не подошел, – проворчал граф Морозов. – Один – поэт. Восторженный мистик! Кто знает, какие у него мысли в голове!
– Молодой Соколов! – рассмеялся князь Андрей. – На мой взгляд, он самый безвредный из всех. И, кстати, очень талантливый.
– Как маг – пустышка.
– Не соглашусь. Он слабее, чем наследник. Или Алсапов. Но, однако, сильнее, чем многие мои или ваши офицеры.
– Алсапов, – недовольно покачал головой военный министр. – По‑моему, верить этому роду – дурной тон.
– Однако Радомировы им верят уже несколько сотен лет. И пока не обманулись.
Подошедший слуга налил им еще коньяку – и вельможи продолжили разговор.
– А что вы скажете про Волкова? – усмехнулся в густые усы граф Морозов.
– Увы… – развел руками князь. – К сожалению, ничего хорошего. У него – последнее предупреждение от государя‑императора. Еще одна попойка с дебошем – и он будет отлучен от двора. В прошлый раз только мое заступничество – каюсь – помогло ему этого избежать.
– Все знают, что вы с его отцом большие приятели…
Князь Андрей кивнул.
– Эх… Вот вы с его величеством в их возрасте… – проворчал военный министр.
– Под вашим руководством войну выигрывали, – поддержал его Великий князь, чувствуя себя… просто старым.
– Хоть при деле были, – усмехнулся Морозов.
– М‑да… Кстати. – Андрей Николаевич вспомнил, что так и не обговорил с военным министром вопрос, который его волновал. – Надо усилить работу с кадетами в военных академиях. Как‑то молодые люди… разболтались.
– Если вы о покушении, то мы провели тщательную проверку.
– И что она дала?
Граф поморщился:
– Они совсем не понимают слов «завтра» и «будущее». Усмехаются, когда им говорят, что они испортят себе жизнь. Отеческие наставления вызывают лишь насмешку. А физические наказания отменили!
– Понятно, – кивнул Великий князь.
– Увеличим нагрузку, чтобы некогда было думы разные выдумывать. Так же посоветуем поступить в гражданских учебных заведениях.
Музыка опять стихла – и до них снова донеслось щебетание придворных.
– Вы знаете, – радостно говорила молоденькая фрейлина – из новеньких. – А над женой генерала Лютаева мы все‑таки подшутили!
– И как – розыгрыш удался? – спросила у нее графиня Снегирева.
– Шутите? Когда он получил грамоту величайшего рогоносца, да еще и с намеком, чьей любовницей является его обожаемая супруга… Он был вне себя…
– А она что… правда с императором?
– Нет, конечно… Она столь провинциальна, что любит своего мужа.
Счастливый, нежный, звонкий смех утонул в беззаботной музыке. И снова закружились пары – юбки, туфельки, прически, мундиры, усы, бакенбарды, перчатки, эполеты, веера. Раз‑два‑три, раз‑два‑три, раз‑два‑три, раз…
– Вы знаете, что мой подчиненный подал рапорт – и отбыл в свое поместье, – негромко сказал граф Морозов. – Вот, значит, кому я обязан тому, что толковый человек покинул свой пост.
– Надеюсь, он не поверил во весь этот бред, – тихо сказал князь Радомиров, который был самой первой жертвой подобных увеселений.
– Не знаю как к студентам, – прорычал военный министр, – а вот к этим бездельникам я бы метод физического воздействия применил!
Великий князь лишь пожал плечами.
Идею подобных розыгрышей подала императрица. Собственной персоной. И для своего первого развлечения она выбрала его, Великого князя Радомирова, двоюродного брата ее мужа. До этого он относился к ее величеству безучастно, хотя и с некоей долей уважения. Но однажды, года три назад, к нему в кабинет в Министерстве явилась смущенная и негодующая девица – из новых придворных дам ее величества. Кстати говоря, девица эта ему как раз нравилась. Она общалась со всеми, умудряясь глупо не хихикать…
И в тот раз она не хихикала. Она была в странном настроении – смеси негодования и смущения. Добилась приема. Кинула ему на стол официальный бланк Министерства.
– И что это значит? – прошипела она.
Князь с интересом взял бумагу и прочитал. Приказ фрейлине ее Величества, урожденной княжне Льдовой, приступить к обязанностям любовницы Великого князя Радомирова.
Он поднял глаза. Его недоуменный взгляд столкнулся с ее возмущенным.
– Какая гадость, – неторопливо протянул он. – Надеюсь, вы не решили, что я имею к этому хоть какое‑то отношение?
Девица потупилась.
– Единственно, что мне интересно, как эти… шутники раздобыли мой незаполненный министерский бланк.
Потом они с княжной Льдовой – и ее женихом, пришлось и его посвящать в интригу – затеяли целое расследование.
– Зачем? – спросил он у императрицы, когда все узнал. Придворные, которые в этом участвовали, были уже отлучены от двора.
– Скучно, – отвечала она ему.
Ей было скучно. А идиотская идея прижилась…
Он дернул щекой, представляя в роли жертвы розыгрыша Иру. Или его в роли генерала, получившего письмо об измене…
И вот что ему теперь делать? Он привязался. Он – надо, наконец, признаться самому себе – полюбил…
Соблазнить ее – и сделать своей любовницей – не позволяла совесть. Женой… Да… Женой Великого князя Радомирова – наверное, здравый смысл. И любовь к ней…
Самое мудрое, что он мог сделать, – это оставить девочку в покое…
Тут он представил, что не подойдет к ней больше, не заговорит. Что в ее серых глазах поселится тоска. Или ненависть к нему – если обставить прощание как положено, с привлечением его как бы новой пассии…
– Прошу прощения, ваша светлость, – обратился он к графу Морозову, который тоже задумался о чем‑то своем. – Но мне придется вас покинуть.
И… князь Радомиров сбежал с бала. Ничего, пару часов они тут точно без него обойдутся. В свой дворец – переодеться – он же не сможет появиться перед ней в белоснежной парадной форме с золотыми аксельбантами и россыпью орденов. Придется переодевать. А еще надо отнести поесть – наверняка она забыла.
Так он и появился в госпитале – в обычном черном кителе без знаков отличия и с корзинкой, полной еды.
– Чем мы можем вам помочь? – привстала навстречу целительница, увидев форму. – У вас что‑то случилось?
– Понимаете, – обратился он к ней. – Я бы хотел увидеть Ирину Алексеевну Иевлеву. Она сегодня дежурит.
– Вам ее вызвать?
– Не нужно. Я не болен. Просто осенью… Она мне спасла жизнь. Я бы хотел поздравить ее с праздником.
– Вообще‑то не положено…
– Пожалуйста.
– Ладно, проходите, – во взгляде читалось и одобрение, и интерес, – только тихонько. Вас проводить?
– Я знаю, куда идти, – он отрицательно покачал головой. Действительно, сразу как узнал, где работает Ира, тщательно изучил план здания. Пути подхода, отхода. Эвакуации… И где находится ординаторская отделения травматологии, ему было тоже известно.
Он тихонько постучал.
– Открыто, – раздался ее голос.
– Ирина Алексеевна! Добрый вечер.
На мгновение ему показалось, что она бросится ему в объятия. Но Ира смешалась, остановилась. Завела руки себе за спину, словно опасалась, что они ей не подчинятся.
Только глаза горели таким счастьем…
– Как вы? Откуда вы?
– Сбежал, – признался он. – Буквально на час… Решил вас поздравить. И покормить заодно.
– Я скучала, – призналась она.
– Я тоже, – вздохнул он. – Ужинать?
Быстро распаковали корзинку, достали все.
Он разлил по бокалам ее любимый вишневый сок.
– С праздником.
– У меня есть для вас подарок.
– Странное совпадение, – улыбнулся он. – У меня для вас – тоже.
Столица. Почти год назад. Январь. Она
А еще я не любила праздники. Детство, конечно, не в счет… Тогда была вера во что‑то чудесное. Грезы. Надежды. Искрящаяся радость.
Потом я смогла устроить свою жизнь. Только праздники по‑прежнему не любила…
Эти, Зимние, не были исключением.
До того момента, когда Андрей Николаевич постучал в дверь ординаторской.
До того, как я подарила ему на Зимние праздники самый мощный артефакт, останавливающий кровотечение. А он мне – защитный амулет, выполненный в том же стиле, что и артефакт энергии, который он отдал мне за свое спасение.
Уходя, он попросил разрешения пригласить меня на завтрак.
– Я, конечно, понимаю, насколько вы будете вымотаны, но так хочется встретить это утро с вами…
Ответила согласием.
В последнее время мне казалось, что между нами есть какая‑то недоговоренность. Что‑то он мне пытался то ли сказать, то ли, наоборот, не говорить. Это все рождало странную печаль в глазах, когда он смотрел на меня.
Чаще всего я совершенно не помнила об этом, но иногда…
Иногда – но не сегодня.
– Море? – с изумлением выдохнула я, оглядевшись по сторонам.
– Море! – весело ответили мне. – В этой бухте оно никогда не замерзает. Это юг Поморья.
Я огляделась. Большой деревянный дом, терраса нависает прямо над волнами. От перспективы у меня захватило дух.
– Где мы? – спросила я.
– Это мой дом… На юге.
– Еще одно любимое место?
– Самое любимое…
Мысль о том, что, наверное, не совсем прилично оставаться наедине в его доме, мне в голову как‑то не пришла. В моем же мы оставались…
– А как спуститься вниз? – мне стало весело.
– А как же завтрак? – передразнил он.
Я жадно смотрела на волны.
– Хорошо, – смирился Андрей Николаевич. – Море так море. Только ступеньки крутые. Осторожнее.
Я сидела на камне, опустив пальцы в воду. Отогнать меня от воды у Андрея Николаевича не получилось. Зажмурившись, вдыхала солоноватый запах моря, слушала рокот набегающих на берег волн.
– Море мне снилось, – вырвалось у меня. – Родители и сестра – нет. А вот море… Каждый раз, когда я вспоминала, как когда‑то была счастлива, мне снилось море. Только не северное, не то, что в столице. Оно другое. И запах. И ощущение от него. Я, уже когда стала работать, в выходные как‑то поехала на залив. И… сказки не получилось. А это… Это чудо!
Открыв глаза, я посмотрела на Андрея Николаевича. У него было какое‑то странное выражение лица.
Я торопливо стала подниматься с камня:
– Я вас задерживаю… Простите.
Мне подали руку.
– Вы? – удивился он. – Нет. Просто я задумался.
– Пойдемте завтракать…
А потом мы поднимались вверх по ступенькам, и он меня почти обнимал. И я не протестовала, потому что мне было настолько хорошо, что я боялась верить в происходящее.
…Я проснулась на диване в гостиной. Помню, мы сидели в креслах у камина, разговаривали о чем‑то, смеялись…
Андрей Николаевич остался спать рядом. Он сидел на полу, откинувшись спиной на диван. Наши головы практически соприкасались… Я пригладила свои распущенные волосы. Надо же – он даже расплел косы…
«И что мне со всем этим делать?» – подумала я. Хотела подняться и выйти на террасу – к морю. Но мужчина оказался так близко. Дыхание ровное, спокойное. Длинные ресницы, на которые я обратила внимание еще в нашу первую встречу… Неожиданно для себя дотронулась кончиками пальцев до его щеки…
– Ира, – улыбнулся он сквозь сон.
Я смутилась – и убежала на террасу…
– Как вы ощутили, что можете лечить людей? – он подошел неслышно, встал у меня за спиной в своей привычной манере – на полшага позади. Вроде бы и рядом, но и не со мной. Поймала себя на том, что хочется чуть податься назад, чтоб коснуться, словно бы и невзначай…
Солнце алым полукругом собиралось погрузиться в море. День промелькнул так незаметно, что хотелось просить каждую минуту – не уходи…
– Дом, в котором мы жили, был весь облеплен ласточкиными гнездами. Каждый год кто‑нибудь из гнезда выпадал. Знаете, ласточки избавляются от слабых – их просто выталкивают… Сколько мы с сестрой рыдали над каждым птенцом – не передать… А однажды – мне только‑только исполнилось пять – я подняла испуганного птенчика, поделилась с ним теплом, добавила силы в крылья… И приказала – лети! А вы? Как вы стали военным?
Он неожиданно поморщился.
– Военное училище в нашей семье – это традиция. Это не обсуждается. А чрезвычайные ситуации – куда ж без них в нашей стране… Надо же кому‑то все разгребать. Простите…
– А чем бы вы хотели заниматься?
Он задумался, потом ответил:
– Наверное, тем же самым… Только иной раз хочется, чтобы это был мой выбор. Хотя бы иллюзия выбора.
– Надо отправляться домой, – проговорила я едва слышно.
– Вы замерзли? Я принесу вам плед.
И он действительно вернулся с огромным серым пледом.
– Позволите?
Я развернулась к нему спиной и сделала этот самый маленький шажок назад, о котором мечтала. Замерла, почувствовав его руки на своих плечах. Стала заворачиваться в плед, постаравшись коснуться его ладоней. Словно бы и невзначай.
– У вас руки совсем замерзли… – и его ладони накрыли мои. Глаза закрылись сами собой. И я замерла – только сердце бешено колотилось. Но унимать его почему‑то не хотелось…
Крикнула какая‑то неугомонная птица. Я вздрогнула.
– Мне все‑таки пора, – прошептала я.
– Хотите, я сварю вам кофе?
Я хихикнула, вспоминая нашу беседу о приготовлении ужина.
– Вот зря вы так! Я готовить не умею. А кофе варить – вполне! – обиженно проговорили у меня над головой.
– Хорошо, – улыбнулась я. – Кофе – и по домам. Завтра на работу. А я еще и дежурю.
– А вы уснете? После кофе? Он крепкий.
– Целитель – это такой человек, который засыпает, как только тело приобретает устойчивое положение в пространстве.
– Тогда пойдемте в дом.
И Андрей Николаевич выпустил меня.
– Так вот откуда в доме появилась джезва, зерна кофе и кофемолка. – Я внимательно наблюдала, как он священнодействовал.
Он лишь улыбнулся:
– Не хотел вас оставлять, но дел было много. А без кофе я очень плохо соображаю.
– То покушение, – проговорила я. – Их поймали?
– Одного – нет. – Он как раз разливал кофе по небольшим белоснежным чашечкам костяного фарфора. – Но не сказать, чтобы мы плохо старались. Пойдемте к столу? Может, вам молока подать? Только я не уверен, что оно тут есть…
– Не беспокойтесь.
– Вам не нравится кофе? – спросил он через какое‑то время.
– Я не знаю, нравится он мне или нет. Очень горячий. Я не могу такой пить.
Андрей Николаевич хотел, видимо, что‑то спросить, но я поднялась с кресла – он немедленно тоже поднялся.
– Зачем вы это делаете? – спросила я.
– Что именно?
– Вскакиваете, когда я встаю.
– Не знаю…
Он удивленно посмотрел на меня.
* * *
– Это был один из лучших дней в моей жизни, – тихонько сказала я, когда мы прощались около моего дома.
– И в моей… тоже, – отозвался он и протянул мне руку. Я подала свою. Он галантно, как‑то по‑придворному склонился и поцеловал мою ладошку.
Столица. Почти год назад. Конец января. Он
Настроение было ужасным – уже трое суток Андрей Николаевич был в командировке. В очередной раз убедился: как ни проверяй, все ли готово к зиме, – все равно она придет неожиданно. Как будто наместники никак не могут привыкнуть, что Поморье – северная страна. И ведь так искренне каждый раз удивляются и метелям, и заносам, и тому, что дома отапливать надо. И чем севернее губерния – тем искреннее удивление от капризов погоды. Может, чиновников надо целительницам показывать – а то все забывают, что зима придет… Что будет суровой – как и положено в данном регионе, если вспомнить простейший курс школьной географии. Что снег все равно выпадет. И что его необходимо будет убирать…
Так что трое суток он носился по региону – и пугал. Проверял. Гневался. Потом на заключительном совещании уже спокойно сообщил, что его императорское величество разрешил ему, своему доверенному лицу, оформлять конфискацию имущества в пользу казны.
– Так что, господа, если вы не изыщете средств, чтобы нормально пережить эту зиму, без очередных бедствий и чрезвычайных ситуаций, то их изыщу я лично.
Они как бы клялись, он как бы верил. Казалось бы – театральное действо. Однако действовало же! С тех пор, как он взял за практику методично объезжать и пугать, – количество экстренных мероприятий стремительно сократилось. Но только Небеса знают, как же ему все это надоело…
В столицу пришли снегопады. В этот раз какие‑то особенно снежные…
Ирина задерживалась. Князь давно выдал ей амулет связи – чтобы они общались, когда он уезжал. Договаривались о встречах, о времени, когда она выходит с работы. Он всегда ждал ее на другой стороне улицы – подальше от любопытных глаз.
Радомиров посмотрел на здание госпиталя – яркая, теплого оттенка подсветка, горят окна.
– Где же ты, девочка моя?