В его интонации была и решительность, и основательность, и безапелляционность. Казалось, что оспаривать позицию Роберта было бесполезно.
– Я понял, – выдохнул Эмиль.
– Ты готова? – спросил Роберт зарумянившуюся подругу.
– Да, – покорно ответила она.
Юля стащила со спинки стула пальто и вышла из гримерки вслед за своим парнем. Дверь захлопнулась.
Эмиль постоял какое‑то время, уставившись в одну точку, потом цокнул языком, осторожно надел склеенный пиджак и подошел к большому зеркалу, приставленному к стене. На спине вдоль позвоночника Эмиля проходила серая полоса скотча, который пока что справлялся со своей задачей. Времянкин заметил, что в области глаза появилось покраснение. Он потрогал больное место кончиками пальцев. «Будет фингал», – подумал он.
– Сам ты козлина, – сказал Эмиль своему отражению.
«Ку‑ку» – раздался звук, известивший о поступлении нового сообщения. «С днем рождения, дорогой братец! Крепко обнимаю! Нежно целую! Люблю!» – говорилось в послании. Эмиль взглянул на мерцающие в верхнем углу экрана циферки, отмеряющие время. Ноль, ноль, двоеточие, ноль, один.
Забрав со стола перчатки, Времянкин выключил свет в гримерке и вышел.
Народу в зале заметно поубавилось. Были даже свободные столики. Осматривая помещение в поисках лучшего места, Эмиль обратил внимание на мужчину, выпивающего в одиночестве в глубине зала. На вид лет пятидесяти, седой, с ухоженной бородкой, в горчичной водолазке и экстравагантном клетчатом пиджаке. Мужчина сидел полубоком к столу, закинув ногу на ногу. Он дирижировал в воздухе стопой в бордовой туфле. Между краем узкой брючины и расшитыми берцами башмака проглядывалась оранжевая ткань носка. Одной рукой мужчина листал что‑то в своем смартфоне, другой неспешно взбалтывал содержимое хрустального рокса (олд фэшн). Он сосредоточенно смотрел в светящийся экран коммуникатора, не отвлекаясь ни на что вокруг. Недолго думая, Времянкин направился к нему. Подойдя к столу, он положил руку на спинку свободного стула. Мужчина не обратил на Эмиля никакого внимания. Плавающие в его напитке кубики льда ритмично стукались друг о друга и о стенки сосуда. «Интересная получилась бы перкуссия, – подумал Эмиль. – Эрику бы понравилось».
II
– Не меня ждешь, случайно? – спросил Времянкин.
Мужчина поднял голову. Увидев Эмиля, он улыбнулся, обнажив верхний ряд зубов. Между центральными резцами зияла примечательная щель.
– О! Эмиль! Пожалуйста, садись. Я никого не ждал, просто допивал свой бурбон. Прошу.
Он указал Времянкину на свободный стул, убрал коммуникатор в карман, снял ногу с ноги и повернулся к столу, сложив ладони перед собой.
– Здравствуй, Лев! Давненько я не слышал твой рычащий голос.
Эмиль протянул Льву руку. Тот пожал ее.
– У тебя голос такой, знаешь, ррррххххрршрххр. Вот такой. Рычаще‑шипящий. Редко встречаются такие голоса.
Гроссман усмехнулся, погладив бороду.
– Давненько не виделись. Это правда, – согласился Лев.
В момент, когда Эмиль начал усаживаться на стул, раздался треск рвущейся ткани. Карман его брюк зацепился за металлический угол столешницы. Стол, очевидно, был прикручен к полу и даже не покачнулся. Штанина пошла по шву, оголив ляжку бедолаги.
– Твою мать! – в сердцах произнес Эмиль. – Что ж такое сегодня? Проклятая энтропия!
Лев усмехнулся.
– Прости. Я не над этим. Я над энтропией. М‑да… Сочувствую, – просипел Гроссман.
Мужчина откинулся на спинку стула, снова закинул ногу на ногу и отпил из стакана.
– Да смейся, чего уж там, – вздохнул Эмиль.
Он положил одну руку на стол, а другой прикрыл дыру в штанах.
– Мне кажется, ты первый человек за всю историю «Секунды», с которым случилось подобное. Блядь, это ж надо!
Лев засмеялся так, будто поскакал на хромой кобыле по кочкам, тряся животом и плечами.
– C моим‑то везением… Неудивительно.
– Считаешь, энтропия по отношению к тебе как‑то особенно жестока?
– Да нет. Ей по барабану. Она безразлична. Рушит все, что плохо держится. Да и то, что хорошо держится, разрушит когда‑нибудь. Это вопрос времени. Мы сопротивляемся этому тлену. Пытаемся, так сказать, удержать в целости то, что постоянно стремится распасться. Препятствуем неизбежному разложению и гниению. Кто как может. По мере сил. И чем меньше сил, тем, соответственно, больше дыр в штанах. И в карманах тоже дыр. Не знаю. Я ответил на твой вопрос?
– Пожалуй, да. Для поддержания порядка нужна энергия, это точно. И голова на плечах, – многозначительно добавил Лев и глотнул бурбона.
Эмиль заметил, что собеседник косится на его локоть, лежащий на столе. Времянкин знал, что в этом месте ткань пиджака вытерлась до блеска.
– Так я не понял, тебе удается сопротивляться хаосу или нет? – решил уточнить Гроссман.
Эмиль опустил руку под стол.
– Да удается, удается. Только очень хреново мне это удается… Я уж, можно сказать, серьезно тронут прелью. Если бы у меня был регулярный доход, было бы проще давать отпор, честно говоря.
– Концовка концерта получилась что надо! – улыбнувшись, перевел тему Лев. – Занятная вещица! Твоя?
Эмиль начал высматривать в зале официанта.
– Моя, – обреченно ответил он. – А толку‑то…
Времянкин поймал взглядом блуждающего меж столиков молодого человека в фартуке и кивнул ему. Тот подошел.
– Что‑нибудь желаете? – обратился он к Эмилю.
– У вас есть нитки с иголкой? Мне нужно кое‑что зашить. Буду вам признателен.
– Попробую найти. Что‑нибудь закажете?
– Светлое пиво и сэндвич с индейкой.
Официант удалился.
– Мне нужна работа, Лев. Мне бы только на ноги встать.
– Ничего не получится, Эмиль. У тебя проблемы с подчинением. Мы это уже проходили.
– У молодого альтиста таких проблем, конечно же, нет.
– Для Дениса я авторитет. Он мне в рот смотрит.
– Хочешь, чтобы тебе смотрели в рот, возьми в оркестр дантиста. Толку будет больше. Этот парень слабоват.
– Людям он нравится.
– Люди ничего не понимают.
– Похоже, это ты ничего не понимаешь. Я работаю для людей, они оплачивают мою красивую жизнь. И, повторюсь, им нравится Денис. И потом, говоря «нет», я помогаю тебе.
– Мне уже много кто так помогает.
– Значит, нужно сделать правильные выводы. Попытаться что‑то изменить. В себе, возможно.
– Так и поступлю.
– Кстати, двоих других я тоже возьму.
– Ритм‑секцию?
– Благодаря тебе они раскрылись сегодня.
– Я тут ни при чем.
– Как знать. Иногда что‑то неочевидное нужно смешать с чем‑то ярким, чтобы раскрыть потенциал первого. Методом ассамбляжа. И неявное может вдруг проявиться. Прозвучать по‑новому. Заиграть. Это кайф. Кто‑то должен был вытащить из них это. Подсветить. Дать им почувствовать свои силы. Готов поспорить, до тебя они так далеко не заходили. Атмосферили будь здоров. Короче, замечательная парочка. И Юля, и Роберт. Девчонка еще и хороша собой. Ее ждет большое будущее. Если будет слушаться, конечно. Странно, что она не попадалась мне на глаза раньше.
Взгляд Льва сделался маслянистым, когда речь зашла о Юле. Его упитанные щеки вздрогнули от гривуазной ухмылки.
– В общем, спешл сенкс.
– Ага.
– Эмиль, можно дать тебе совет? – спросил Лев, предварительно выдержав паузу.
– Если только бесплатный.
– Пользуйся на здоровье.
– Ты что‑то балуешь меня сегодня, Лев. И помогаешь, и учишь. Ну давай.
– Никогда не поздно начать сначала. Попробуй себя в работе, не связанной с музыкой. Торговля, например. Или что‑то другое. Может еще успеешь заработать денег на старость.
Эмиля злил пресыщенный, шутливый тон Льва.
– Я, пожалуй, пересяду за другой столик.
Времянкин привстал со своего места.
– Не нужно, – остановил его Гроссман. – Я уже собирался уходить.
Мужчина залпом допил остатки бурбона и неторопливо, с солидной основательностью встал из‑за стола.
– Охо‑хо‑хо‑хо‑хо‑хооо, – на выдохе произнес он.
Потом ощупал все загашники пиджака и достал из внутреннего кармана портмоне.
– Счет оплачу и… пойду.
– Я заплачу, иди, – неожиданно заявил Эмиль.
– Не дури. Ты же на мели.
Лев перебирал купюры в бумажнике.
– Не настолько уж все и плохо. Я заплачу, – настаивал Времянкин.
– Но я заказывал.
– Я же сказал, заплачу.
– Ну, смотри. Будь.
Гроссман убрал бумажник в карман и направился к гардеробу. Навстречу ему шел официант с заказом Эмиля.