Сомнений не осталось. Перед Паулем Рэ Тигвердом был Эдвард Грегори Шир, милорд Милфорд. Начальник имперской контрразведки. В отставке. Или в отпуске, кто его поймет. Поющий, грустный, и… живой!
Милфорд сидел прямо на бетоне, скрестив ноги. Длинные волосы упали на лицо, отгораживая от остального мира. Шляпа надвинута на лоб, пальцы, выглядывая из дырок вязаных перчаток, перебирали струны потертой гитары.
Гитара, скрипка, шляпа, шарф… Лето же! И вообще, где Милфорд достал этот прикид, да еще и компаньона себе нашел! И песня эта… Красиво…
Перед исполнителями лежал раскрытый скрипичный футляр. Пыльный, со сломанными замками. Как только последние звуки стихли, слушатели стали подходить, щедро одаривая музыкантов. Некоторые не таясь вытирали глаза.
Скрипач раскланивался, благодарил. А Милфорд сидел, никого не замечая, лишь меланхолично пощипывая струны гитары.
Пашка отмер, скидывая магию, которой поддался вместе с теми, кто прятался здесь от дождя. И громко позвал:
– Милорд! Милфорд!
Старик глянул на него недовольно. А начальник контрразведки империи Тигвердов произнес вяло, без эмоций:
– Добрый день, юный Тигверд. Чем обязан?
Головы при этом уличный бард не поднял.
– Я… у меня встреча, – растерялся Пашка. А потом выпалил: – Что вы здесь делаете?
– Отдыхаю.
Теперь в голосе слышалась явная насмешка.
Паша хотел ответить Милфорду в матушкином стиле: «Странное у вас понятие об отдыхе». Но не осмелился.
– Правильно, – одобрил Милфорд, словно прочитав мысли молодого человека.
– Мы переживали.
Начальник контрразведки рассмеялся. Получилось невесело.
– Со мной все в порядке. Мы с мэтром песенки поем. Народ веселим. На выпивку и еду хватает. А теперь извини, юный Тигверд. Надо работать.
Несколько аккордов, плач скрипки:
Там, где закаты машут рукой,
От страсти русалочьей веет тоской!..
– Пашка! – раздался звонкий голос Таи, с легкостью перекрывший гул перехода и музыку. – Ну ты даешь! Песни слушаешь! Договорились же…
Гитара, жалобно застонав, смолкла. Милфорд перестал петь. И замер. Только руки судорожно сжали гриф. Скрипка тоже стихла, будто почувствовала.
Молодой маг реакции Милфорда не заметил. Он смотрел на Таю. Небесно голубое платьице в цветочек. Пышная юбка, белые кеды, две косы, заплетенные до середины и ничем не перехваченные. Какая она… Красивая! Он ведь ее только на тренировках и видел раньше.
– Прости. – Пашка понял, что девушку надо уводить. И как можно скорее, пока она не поня…
– Ты… – прошептала девушка, не сводя взгляда с Милфорда. – Ты!
Милорд поднял голову. Глаза из под нависших немытыми сосульками волос вспыхнули пронзительно синим.
Они смотрели друг другу в глаза около минуты. Паше казалось, что еще чуть чуть, и та сила, что рождалась между этими двумя, станет небезопасна для окружающих. Он попробовал сделать шаг вперед:
– Тай…
– Не подходи! Слышишь?! Не подходи ко мне!
И она бросилась бежать. Перед тем как выбежать наверх, девушка крикнула:
– Никогда тебя не прощу!
Парень бросился за ней.
– Тая!
Милфорд вскочил, передал гитару скрипачу. И остановился.
– Зачем… – прошептал он сам себе.
– Иди за ней. Не глупи! – строго прохрипел старик. – Жизнь коротка. И ты можешь не успеть ахнуть… Как всё…
Словно в ответ на его слова над головой раздался крик. Резкий визг тормозов.
Маг уже летел вперед, понимая, что опоздал.
– Что творится!
– Девочку схватили!
– Мотоциклисты! Прямо на ходу!
– Средь белого дня!
– А мальчик? Молодой человек то живой хоть?!
Милфорд, протолкнувшись, обнаружил Пауля Тигверда лежащим на асфальте. Кровь тонкой струйкой текла из пробитого виска.
* * *
Легкий ветерок тихонько подлетел к приоткрытой створке окна, покачался на занавесках, шмыгнул в комнату, поиграл синими цветочками у кровати, где спали мужчина и женщина.
Длинные серебристые волосы мужчины, широкие плечи и шрам во всю спину, пышные формы обнаженной женщины с тяжелой косой цвета меда…
– Куда делось одеяло? – пробормотала она. – Я точно помню – оно было!
– Убежало? – улыбнулся мужчина, не просыпаясь.
– «И подушка, как лягушка, ускакала от меня!»
– И ей не спалось?
– Как я помню, там дело было в другом… А я замерзла!
– Так я тебя согрею…
– Рича а ард! Мы же хотели выспаться!
Ветерок отлетел подальше от этих двоих, тронул на прощание алый шелк платья, брошенного на спинку кресла, и улетел.
– Ника!
Женщина улыбалась, гладя мужское плечо.
– Рядом с тобой я чувствую себя ненасытным чудовищем, – пожаловался вдруг муж.
– Почему ж чудовищем? – тихонько рассмеялась Вероника. – Хорош. Эротичен. Брутален… И – весь мой!
Ричард усмехнулся.
– А еще танцует. В том числе – танго. Эх… Сама себе завидую, сама себя к тебе ревную.
– Танцы! До встречи с тобой я и не предполагал, что буду делать это добровольно, да еще и получать от этого удовольствие.
– По тебе не скажешь. Двигаешься ты…
– Сама себе завидуешь? – Одной рукой мужчина подпер щеку, другой провел по медовым волосам.
– Точно!
– Знаешь… Мне нравится этот мир.
– Мне тоже. Такой беззаботный. Легкий.
– Или кажется таким…
– Старается нам понравиться?
Их разговор прервали – кто то, кто явно чувствовал себя несчастным и брошенным, требовательно скулил за дверью.
– Фло, – поднялся мужчина и быстро оделся. – Мы про него и забыли. Я его выведу. Поспи еще.
Женщина улыбнулась. Потянулась за поцелуем, и…
– Вызывают. Совещание.
Ника знала этот взгляд. Мыслями муж был уже далеко. В серьезных проблемах общеимперского масштаба, требующих немедленного разрешения и личного присутствия.
Рассеянный поцелуй в щеку все же состоялся, после чего его высочество ненаследный принц Ричард Фредерик Рэ Тигверд исчез в мареве портала.
– Вот так и живем… Не ждем тишины, – пропела Вероника.
Одежду этого мира, морского и вольного, она любила больше, чем чинные и неудобные платья империи. Днем – светлые юбки по щиколотку, легкие блузки и соломенные шляпки немыслимой красоты. Вечером – алые платья с воланами, живые цветы в волосах. И легкое, ароматное вино!
Переодевшись, Вероника пошла готовить себе и щенку завтрак.
– Фло! Кушать! – Пес прибежал, неся в зубах соломенную шляпку… немыслимой когда то красоты…
– Фло! Ай яй яй…. Это потому, что в поместье тебя избаловали до безобразия! – вздохнула хозяйка, накладывая в мисочку вкусную гречневую кашу с печенкой.
Принц посмотрел на нее с укоризной. Ну вот как не стыдно наговаривать на него, бедного? И произносить такие жестокие слова.
– Не смотри на меня так… Ешь! И пойдем гулять.
Ника пила кофе. В этом мире его варили со специями. Напиток получался жгучим, терпким, бодрящим. Еще ей нравился ярко оранжевый хлеб и белый, мягкий сыр.
Все это было очень вкусным, но… Что то скребло внутри. Что то не давало покоя. Что?
Муж… Она его знает! Знает каждую искорку в черных глазах. И та, что вспыхнула перед тем, как Ричард ушел, ей не понравилась…
Что то звякнуло. Фло принес поводок.
Пока она вспоминала, как они с Ричардом танцевали на побережье, Флоризель Тигверд носился по пляжу… Его высочество бегал за чайками, взметая тучи песка длинными ушами.
Он погуляли по пляжу и свернули в город.
Узкая улочка, мощенная желтоватыми камнями, вилась меж белоснежных домов, выгибаясь, будто спина недовольной кошки.
– Дарри! Дарри! Подожди! Я с тобой!
Голос какой то девочки – испуганный, отчаянный. Вероника резко остановилась. Флоризель дернул поводок и тоже обернулся.
Девочке на вид было лет десять. Шляпка, белокурые локоны. Не ребенок – ангел. Да и мальчик – явно брат, на пару лет постарше – был ей под стать. Вот только разговор у них… Словом – те еще ангелы… Вероника прислушалась.
– Ты чего ко мне прицепилась? Иди домой, Элл! Живо! – шипел мальчишка.
– Не хочу здесь оставаться! Хочу уплыть и найти папу!
– Глупости! Его нельзя найти!
– А вот это не твое дело! Ты сказал – нужны деньги. Я их достала! Не возьмешь меня с собой, я… Я маме все расскажу!
– Элл… Деньги откуда? Где ты их взяла?
Девчонка перестала хватать парня за руку. Отступила. Насупилась.
– Только не говори, что утащила их у мамы?!
– А что? Ты же в пираты решил податься. Тебя юнгой берут! А пиратам грабить полагается!
– Но не маму же!
Вероника потихоньку спустила с поводка Флоризеля. Умный пес, сделав вид, что растерялся, потерялся и вообще сейчас погибнет в цвете лет, – тут же потрусил к детям.
– Смотри! – пискнула девочка, мгновенно превратившись из злого пирата обратно в ангела.
– Ух ты! Какой! – мальчик улыбнулся. Просто и искренне.
Фло величественно кивнул. Боднул под руку мальчишку, уткнулся башкой в девчонку. И вздохнул. Тяжко. Ну и когда гладить и жалеть начнут? Ох, и плохо же двуногие поддаются дрессировке…
– Давай его себе заберем! – воскликнула девочка, забыв, что только что собиралась бежать.
– Мама не разрешит, – вздохнул мальчик. – К тому же мне пора.
– Дарри! Как же мы без тебя? – всхлипнула девочка.
– Элл, перестань.
– И мама… Что я ей скажу?!.
– Добрый день! – Вероника подошла, помахивая поводком. Фло радостно бросился к хозяйке, будто месяц не видел. Артист!
– Ой! – хором сказали дети.
– Вы нашли мою собаку, как вас отблагодарить?
– Нам ничего не надо, – выпрямился мальчишка.
Ой, что то подобное в исполнении Рэма она уже неоднократно имела удовольствие лицезреть… Знаем, плавали!
– Может, мороженное?
Десять и двенадцать лет… Замечательный возраст! Или в пираты, или по мороженому… В принципе равнозначно. Так что несколько минут спустя они уже сидели вчетвером около фонтана и болтали за жизнь.
– Но почему в морские разбойники то? – горячилась Ника.
– Это круто!
– Что именно? Первое, что тебе прикажут сделать – взять кинжал и зарезать какую нибудь девчонку. Такую же, как Элл. Сможешь?
– Зачем? – обомлел Даррин.
– Для того чтобы быть уверенным в твоей преданности. Это ритуал пиратов – пролить невинную кровь. Они должны убедиться, что ты выполнишь любой приказ. Не остановишься ни перед чем. Что в тебе нет ни сострадания, ни жалости.
– А вы откуда это знаете? – быстро спросила Элл.
– Я преподаватель истории. И все про всех знаю.
– А…