Глава 3
-Ты все сама услышала, — проговорил Глеб уже спокойно и устало. — Поехали домой.
Я не хотела ни слушать его, ни видеть. То, что он открыл мне чудовищную правду, которую скрывал так долго, не спасало наш брак. Но и смотреть в глаза Артуру больше не могла. Вот, что в самом деле разрывало мое сердце. Даже не измена мужа, а обман человека, который всегда был моим идеалом.
— Не все, что он сказал, правда, — резко проговорил Терешин, когда я спустилась по лестнице. Словно очнулся.
— Не все… — повторила я. — Но мне с головой хватит того, что ты скрывал правду. Прошла мимо него, и одернула плечо, когда он попытался прикоснуться.
— Варя…
— Не смей даже обращаться к ней, — рыкнул Глеб.
Его никто не замечал, словно его здесь и не было. Теперь и я смотрела сквозь мужа, видя лишь дверь, к которой направлялась. И не взяла его руки, когда он протянул.
Выйдя на улицу под дождь и холодный ветер я, зябко поежившись, сделала глубокий вдох. Надеялась, что так дышать станет легче, но грудь по-прежнему сдавливало тисками.
Пискнула сигнализация припаркованной у входа машины Глеба, и я подошла к пассажирской дверце. Никто ничего мне не сказал…
Просто села машину и уставилась перед собой, снова и снова прокручивая эту безумную мысль. Их убили, и все обставили, как несчастный случай… И я ничего не знала о смерти родителей. Десять лет обмана.
Вспомнила тот жуткий вечер. Меня не было с ними, мы с Глебом и компанией наших друзей плавали на яхте. Как насмешка судьбы — пока я была на воде, родители горели в огне. Мне и в голову не пришло позвонить им. Конечно, у меня кружилась голова от шампанского и улыбки Глеба. Тогда я была всего лишь студенткой первого курса мединститута, а он молодым, перспективным и очень привлекательным врачом, только устроившимся в папину элитную клинику. Он ухаживал очень красиво, галантно, не напирая. Мы всего-то держались за ручки и несколько раз целовались до свадьбы. А теперь я никто, а он директор папиной клиники.
Водительская дверца хлопнула, завелся мотор, машина тронулась с места. Но для меня вся дорога домой осталась незамеченной.
Слез не было, их просто не осталось.
Из некого транса уже дома вывел злой шипящий вопрос Глеба:
— Ты спала с ним?
Я горько хмыкнула, направляясь в свою спальню. Раньше всегда недоумевала, даже обижалась, что муж спал отдельно от меня и приходил лишь когда ему «было надо». Через несколько лет стало все равно. А сегодня я даже была этому рада.
— Не успела, — безразлично огрызнулась. — Ты явился вовремя.
Тогда я не думала, что мои слова станут для него последней каплей, и не замечала бушующей ярости в его глазах. Он развернул меня рывком, сдавил до боли запястья и несколько раз встряхнул.
— Пусти! — зашипела я.
— Дрянь! — рыкнул он, швыряя меня на постель. — Ты унизила меня. В его доме. В его
шмотках.
Он залез на кровать и начал рвать свитер, не заботясь о боли, которую мне причинял. Глеб словно обезумел, и не остановился, пока не избавился от одежды другого мужчины на мне. А когда бросил остатки свитера на пол, облизал мое тело злым, голодным взглядом. Он мне был омерзителен. Оттолкнула, отползла к изголовью кровати и прикрылась одеялом.
— Не трогай меня!
Чем дольше я боролась с ним, отталкивая и царапая руки, тем больше понимала, что не подпущу его к себе. Нет, хватит! Он меня больше и пальцем не тронет.
— Отстань! — заорала я сквозь рыдания. — Оставь меня в покое, слышишь? Тебе мало того, что ты сделал?
— Что я сделал? — заорал Глеб в ответ, с небрежностью отбросив мои руки. — Открыл тебе глаза? Рассказал правду?
— Ты же и скрывал ее от меня! Ты обманывал всегда.
— Потому что хотел защитить тебя! — заорал он, едва не стуча кулаком по груди. Он считал себя героем в этой истории, а я просто хотела, чтобы он исчез из моей жизни.
— Защищал от чего? От правды? А когда изменял мне, тоже защищал? Как долго это длится? Сколько их было?
Он не ответил. Молча сполз с кровати и окатил меня знакомым уничижительным взглядом.
— Будешь меня винить? — спросил, цедя каждое слово. — Считаешь в этом только моя вина? Ты же фригидная! Еще и не способна родить. По-твоему я должен поставить крест на своем роде и забыть о потомстве? Я хочу сына, Варя. Для кого я пахал, как проклятый, эти десять лет? Для кого это все?
Он обвел руками роскошно обставленную комнату, взял с тумбы рамку с нашей свадебной фотографией и запустил ее в стену. Я бы с радостью сделала это сама.
Глеб ушел, хлопнув дверью, наконец, оставив меня одну.
Это все, чего я хотела сейчас. Просто побыть наедине с собой и понять, как мне жить дальше.
Я не останусь с ним, в этом доме. Хоть он и куплен на деньги с продажи родительского дома. Вернее, того, что от него осталось.
В одном Глеб точно прав. Я никто без него. Но только потому, что ему всегда это нравилось. А сейчас я понимаю, что еще и было выгодно.
«Бросай эту учебу, сейчас это ни к чему. Траур», «Зачем тебе работа? Я хорошо зарабатываю», «Работают только те женщины, которых не могут обеспечить их мужчины», «Моя жена не будет секретуткой! Меня засмеют коллеги!».
Я вспоминала все это, и почему-то хотелось смеяться.
Господи, я ведь безоговорочно верила всему, что он говорил, принимала за заботу. Дура! Какая дура…
***
Просыпаться было тяжело. Голова раскалывалась и ныла от пролитых слез и недосыпа. Заснуть удалось лишь с рассветом, а теперь… Что-то настойчиво вырывало меня обратно в угрюмую реальность. Непривычно сладкий запах, странное шуршание и невыносимо щекотливые прикосновения. То по носу, то по ноге, то вдруг по бедру. Я вмиг вспомнила, где заснула, и резко села в кровати, подтягивая на груди одеяло.
Глеб.
На кровати у моих ног лежал огромный букет красных роз. Их там без преуменьшений было не меньше ста. Одной из них он и водил по мне, пытаясь разбудить нежно. Нежно! Это слово звучало абсурдно и смешно в сочетании с именем мужа. Но он, правда, делал это.
А еще выглядел так странно. То ли растерянно, то ли задумчиво. А может быть… Нет! Я ведь не сошла с ума, а это вовсе не вина в его глазах.
— Доброе утро, Солнышко, — проговорил он вкрадчиво и послал мне подобие улыбки.
Я лишь одернула ногу и спрятала ее под одеяло, когда он вновь попытался дотянуться до меня. Глеб вздохнул, бросил розу к куче остальных и наклонился, поднимая с пола пакет. Нарядненький такой, с красным бантиком.
— Я пришел с извинениями, — проговорил он и достал из пакета маленькую бархатную коробочку. Он положил ее возле моей руки и стал ждать. Мне не хотелось брать этот подарок. Зря он считал, что все так легко можно уладить куском металла или минерала. Душу, черт возьми, не купить за это. Как и любовь.
Я отвела взгляд.
— Я бы хотела еще немного поспать.
— Да, конечно, — согласился он тут же и чуть приблизился. Как будто боялся спугнуть, и потому двигался плавно, даже робко. Господи, это ведь не он! И никогда таким не был. Если только до свадьбы, когда я совсем его не знала. — Прости, что разбудил так рано. Просто я скоро уйду на смену и увижу тебя только вечером. А больше всего в этой жизни я боюсь вернуться домой и не увидеть в нем тебя.
Слова оказались настолько поразительными, что я с неверием уставилась на мужа. Это, правда, реальность? Или я все еще сплю.
— Черт, девочка моя. — Он обреченно выдохнул. — Это удивление в твоих глазах просто убивает. Ну скажи, ради Бога, чему ты удивляешься? Тому, что я люблю тебя? Или тому, что все, что я делаю, всегда для тебя и с мыслью о тебе?
— Спишь с другими тоже с мыслью обо мне? — Слова сорвались с языка, не дождавшись сигала мозга «Молчи!». Я прикусила губу и тут же отползла чуточку дальше на всякий случай.
Глеб звереть, как я ожидала, не стал. Он сцепил челюсти, потупил взгляд и покачал головой. Взял ту самую коробочку, открыл ее и протянул мне.
— Это мое обручальное кольцо, — проговорил он. — Странный подарок, конечно. На самом деле у меня есть для тебя еще один. Но я хотел, чтобы ты взглянула на этот. Ты ведь помнишь его?
Я нехотя кивнула. Эти кольца мы выбирали сами. Впопыхах, но Глеб сразу попросил самые дорогие, что были в ювелирке. Принесли золотые. Для него — стильное широкое, с тонкой матовой полоской, и парное для меня — все то же, но с ободком бриллиантов. Я свое кольцо носила всегда. Он снимал на работе, говорил, что боялся потерять вместе с медицинскими перчатками.
— Я сделал гравировку внутри, — продолжил он. — Давно. Но не показывал тебе. Глянешь?
Меня раздражало то, с какой щенячьей преданностью он смотрел на меня, строя эти свои невинные глазки. Но я протянула руку. Сначала с крепко сжатым кулаком, чтобы убедиться, что он увидит багровые пятна от его же пальцев на моих запястьях. А когда он сфокусировал свой взгляд на синяках и опять стиснул зубы, я разжала руку. Глеб вложил в нее коробочку, и я достала кольцо.
«Любовь моей жизни» — гласила сопливая надпись. Как мило! Язвительный комментарий уже крутился на языке. «Кольцо посвящено тебе самому?» Еле сдержалась.
— Я хотел, чтобы ты увидела это, потому что нам сейчас, как никогда тяжело. Я вынужден признать, что наш брак дал трещину.
Тут уж как язык не сдерживай…
— Я рада, что ты заметил!
— Прошу, не перебивай, — проговорил Глеб строго, но в сочетании со щенячьими глазками все равно выглядел глупо. — Я оступился. Сделал чудовищную ошибку. И очень перед тобой виноват. Прежде всего, я должен извиниться за то, что посмел обидеть тебя и твои чувства.
«Их нет». Сдержалась. Внимательно слушала, не перебивала, как он и просил.
-Ия понимаю, что одним словом твое прощение не заслужить. Но я не собираюсь на этом останавливаться, слышишь? И сдаваться тоже. Я лишь прошу тебя дать мне время показать, что ты самый главный человек в моей жизни.
«Ложь».
— Мне никто не нужен, Варь, — произнес Глеб, казалось бы, так искренне… Настолько правдоподобно, что у меня заныло сердце. Если бы только это было правдой. Если бы только он повторял мне это каждый день. И любил в самом деле, а не на словах. Если бы… — Ты знаешь, у нас есть проблемы. Ну, не дал Бог ребенка. Мы много раз обсуждали этот вопрос. Я давно мечтаю стать отцом, а ты мамой. Знаешь, ты станешь лучшей мамой в мире, я в этом ничуть не сомневаюсь.
Боже! Зачем по самому больному? Зачем раскаленным металлом по кровоточащей ране? Я закинула голову, пытаясь унять дрожь в подбородке, но безмолвные слезы все равно потекли по щекам.
— Прости, милая, — продолжил Глеб, как заезженная пластинка. — Я все ждал чуда, и, видимо просто… Устал ждать. Не знаю, на что я надеялся. Да и не так уж важно уже. Натворил дел. Но знаешь, вчерашняя ночь заставила меня переосмыслить всю жизнь. Я не мог заснуть до утра, думал обо всем.
Я даже плакать перестала. Утерла слезы и посмотрела этому плуту в глаза. Он начал храпеть через минут двадцать после того, как ушел от меня. Но как правдоподобно врал! Поразительно! Поразительно, что я впервые за десять лет это заметила.
— И что? — спросила и подавила нервный смешок. — Что надумал?
— Что нам нужен ребенок, — выдал он на полном серьезе. Мне вдруг стало дурно. Ребенок от него — я в клетке до конца своих дней. Грех так думать, но сейчас я за свое бесплодие мысленно поблагодарила высшие силы.
— Нет, — шепнула я и мотнула головой. — Я не могу.
— Я знаю, — заверил он, расценив все по-своему. — Но раньше мы не обсуждали альтернативные варианты. А теперь я к ним готов. Мы можем себе позволить даже суррогатное материнство. Другая женщина выносит ребенка, испытает на себе все тяготы беременности и родов, и тебе не придется страдать. И что самое лучшее — не придется гадать! Мы сразу сможем выбрать пол ребенка. Многие звезды сейчас так делают, в этом нет ничего зазорного! Все не так страшно, как звучит, Варь. Просто позволь мне обо всем позаботиться, и у нас появится сын.
«Молчи! Умоляю тебя, молчи!»
— О зачатии тоже позаботишься?
Маска Глеба на секунду дала трещину. Почти незаметно. И он быстро надел улыбку на смазливое лицо.
— Это хороший знак! — заявил он и взял мою руку. — То, что ты возвращаешься к этому снова и снова и пытаешься меня уколоть, говорит о том, что тебе больно. Ведь ты все еще любишь меня. А значит, не все потеряно для нас, любимая. Мы просто оступились.
Стоп! Еще несколько лживых предложений назад был только он. Когда оступиться успела и я?
Как могла, улыбнулась ему в ответ, и забрала свою руку, спрятав под одеяло.
— Значит, ты сделаешь все, чтобы наладить наши отношения? — задала уточняющий вопрос. И Глеба это повеселило еще больше. Он хмыкнул, мол, это было слишком легко, и развел руками. — Проси, что хочешь. Требуй!
— Развод, — повторила я заветное слово.
Глеб стрельнул в меня злым взглядом. Я ждала его! Кажется, за ночь я превратилась в адреналиновую наркоманку. Но это здорово встряхивало, что ни говори.
— Варвара, — проговорил он диктаторским тоном. — Это слово ты можешь просто выбросить из своего лексикона.
Неожиданно он заполз на меня и приблизился к лицу нежеланно близко.
— Я люблю тебя, — вынес мне приговор. — И потому развод не дам ни за что на свете. Только через мой труп, Солнышко.
А после Глеб широко улыбнулся и потерся своим носом о мой. Давно забытая нежность… Из какой-то чужой, не моей жизни. Из жизни семнадцатилетней влюбленный девчонки.
— Подумай о том, что я сказал, ладно? — предложил он и быстро чмокнул меня в плотно сжатые губы. То, что мне все это не очень нравилось, он предпочел не замечать. Как всегда. — Я постараюсь вернуться пораньше. Ничего не готовь! Мы пойдем в ресторан. Я оставил на кухне кредитку, ты можешь потратить на себя сколько захочешь. Лимита на сегодня нет.
Очередное странное предложение, вызвавшее во мне ехидный смешок. Лимита нет! Но только сегодня. А то, что во все остальные дни один сплошной лимит, это, конечно, не в счет.
— Варь! — позвал Глеб, уже стоя у двери. И вновь виновато-глуповатый вид. — Я уволил ее.
— Кого? — Не сразу поняла. Мысли все еще вертелись о лимитах на мои желания.
— Снежану. Ассистентку, которая тебе звонила.
Я опять прикусила губу. На этот раз больнее, потому что истерический смех так и норовил вырваться. Но мне-то звонила Надежда. Вся в слезах, умоляла отпустить Егора, ведь она его любит безумной запретной любовью. Это сейчас мне хотелось смеяться, а вчера я и двух слов связать не смогла — погрузилась в шок. Почти сразу бросила трубку, словно та обжигала, и долго-долго смотрела в стену, пока меня колотила дрожь.
Глеб почти ушел, так и не дождавшись моей благодарности за то, что уволил не ту любовницу. Я его окликнула. Сама не знаю… Это не было похоже на хорошую идею, но одна мысль никак не отпускала: «Я никто, потому что ему так выгодно. Я никто».
— Да? — спросил Глеб, буквально вбежав в спальню.
— Раз не даешь мне развод…
— Не даю! — оборвал он строго.
— Тогда… — Запнулась. В моей голове полное предложение прозвучало так: «Тогда позволь мне хотя бы устроиться на работу». И я тут же высмеяла себя саму. Я не должна просить у него разрешения. Это ведь абсурд, верно? Расправила плечи и не спросила, а заявила: — Тогда я устроюсь на работу.
Он молчал. Я была готова к старым ответам, но надеялась услышать новый, положительный. А потом и за это себя отругала. Все равно, что он скажет!
— Заметь, это не просьба. — Батюшки! Да я вконец распоясалась! А это забавно. Даже приятно.
Глеб кивнул. Нехотя. Без радости, будто из него высосали все краски.
— Как знаешь, — произнес он неодобрительным тоном. — Но тогда позволь хотя бы похлопотать за тебя у знакомых. Постараюсь найти тебе максимально комфортную работу с учетом твоего… образования.
И здесь не забыл напомнить, насколько я несостоявшаяся личность. Ну и ничего. Состоюсь и в двадцать семь.
— Было бы неплохо, — сдержанно ответила. — Я тоже буду искать варианты.
Глеб опять кивнул. Посмотрел на меня еще несколько секунд, как недовольный родитель на девочку-двоечницу, и, наконец, ушел. А я упала на подушку и закрыла глаза.
Очередная ловушка. Теперь он будет думать, что все наладится, станет как раньше. Но зачем ему это? Любит? Я большене верю в это. Хочу, но не верю.
Вновь села и посмотрела в окно на пожелтевшее дерево клена. Осень встпула в свои права, и от этого всегда становилось грустно.
Я не могу родить, явно не устраиваю мужа в постели, не покладистая с недавних пор. Но все это… цветы, подарки, его извинения. Он явно боится развода.
— Мне нужен адвокат, — шепнула в тишину. Разобраться бы с клиникой отца, разложить все по полочкам и понять, на каких правах там Глеб, а на каких я.
Конечно, я сразу подумала об Артуре. Не могла не подумать. Он лучше всех разбирался в папиных делах. Он просто лучше всех. По крайней мере, был. А теперь оказалось, что Терешин, как и мой собственный муж, не тот, кем я его представляла. Да и мне больше не семнадцать, пора очнуться. Десять лет в анабиозе…