* * *
Не сразу понимаю, что мое кресло начинает двигаться. Я в принципе, и сам могу им управлять. Если бы мог видеть – вопросов бы не было вообще. Но… видеть я не могу. И не хочу, в принципе. Так что и ездить самому мне без надобности.
Возит меня мой доктор, Самад, он помогает мне почти во всем. Но быть со мной постоянно не может, поэтому брат и нанимает сиделок. А я их увольняю.
Посмотрим, сколько выдержит этот мелкий воробей.
– Куда ты меня везешь?
– Вы сами просили в душ.
Интересно. И мыть меня будет? Впрочем… ей‑то, наверное, все равно, она привыкла. В клинике у нее точно были лежачие больные, которым приходилось помогать.
Передергивает, когда представляю это. Я патологически брезглив. И все процедуры, связанные с личной гигиеной, делаю сам. Слава Богу руки целы. Да и с головой почти все в порядке.
Почти.
Было бы без почти – не устроил бы со своей жизнью и с жизнью близких мне то, что устроил.
Пока я лежал в клинике, брат оборудовал в своем загородном доме все для того, чтобы у меня не было трудностей с коляской. Комната на первом этаже, никаких порогов, широкие расстояния везде, чтобы меня могли провезти.
В комнате моей есть кровать. Стол. Кресло – его обычно занимает Самад, или сиделка. Я, разумеется, ничего этого не вижу. Но мне рассказали, что это есть, показали, где стоит – чтобы я мог спокойно передвигаться по комнате сам, не сшибая мебель.
Сейчас Воробушек везет меня от окна направо, в сторону ванной комнаты с огромной душевой кабиной. В душевой есть специальное сидение, куда я сам могу перебраться с коляски, удерживая вес руками. Подача и температура воды регулируется голосовыми командами.
Мы уже у самой двери ванной, когда я думаю о том, что мне надо бы остановить девчонку, сказать, что я пошутил.
Но в меня явно вселился бес.
Нет, не вселился. Он всегда был во мне. И я не могу изгнать его, несмотря на жуткую кару, которую сам на себя возложил.
Я думал, мое состояние придаст мне смирения. Куда там! Демоны во мне бушуют только сильнее.
Мы вкатываемся в душевую. Коляска останавливается.
– А как включить воду?
– Просто скажи – вода.
– Вода. Ой, – в большом пустом помещении раздается звук хрустального колокольчика. Надежда смеется.
Надежда. Нет у меня никакой надежды. И этой скоро не будет.
Я давно живу в мире без иллюзий.
– Она ледяная!
– Скажи – температура девяносто, сваришь меня заживо.
Недостаточно я горел. Мало. Не выжгло пламя во мне всю мою злость, гнев, мерзость, что точит изнутри…
– Зачем вас варить? Вы невкусный. Температура тридцать.
– Будет холодно. Нормальная тридцать шесть, тридцать семь, как температура тела. Или ты не в курсе? Ты же вроде медик?
– Какой я медик? Так… медицинская сестра, с неоконченным средним специальным. Куда мне в температуре разбираться? – чувствую, в ее голосе улыбку. Она иронизирует сама над собой? Интересно.
– Так что? Раздевать меня будешь?
– Зачем? Я вас так помою.
А дальше я ору, но почти сразу затыкаюсь, потому что орать в этой ситуации значит обнаружить свою слабость. И хотя я слабак, показывать это наглой девчонке не собираюсь.
Эта мелкая зараза вкатила меня в душевую кабину! Прямо в коляске! И в одежде!
Вода из тропического душа, закрепленного, видимо, на потолке вмиг превращает меня в человека дождя. Чувствую, как довольно холодные струи текут по голове, лицу, спине, рукам.
Этот холод трезвит немного.
Я перегнул, был с ней груб. Я заслужил.
Слышу ее смех и сначала самому хочется смеяться. Сначала. А потом…
– Очень смешно? Повеселилась?
Смех прекращается. Я сжимаю челюсти.
Что мне стоило посмеяться вместе с ней? Ведь это на самом деле, наверное, смешно?
Я к ней прицепился, она меня вот так вот «умыла» и в прямом и в переносном смысле!
Мне бы прощения попросить и признать – я был не прав.
Но это же я!
Разве я могу признать свою вину?
Я ведь… Я ведь до сих пор все равно считаю, что в истории с Зоей больше виноват Тамерлан! Если бы любил по‑настоящему – ни за что бы не повелся на мои бредни, не слушал бы отца, забил бы на историю с кланами, земляками, на традиции, на чужие обещания. Взял бы Зою, женился бы на ней. Она бы родила наследника, которого потеряла из‑за меня…
Хватит думать об этом, Ильяс! Хватит!
Хочу сказать Наде, что сожалею, если обидел, а говорю, конечно, совсем другое.
– Глумиться над слепым инвалидом, конечно, мега круто. Зачет, сиделка.
– Прости меня.
Голосок дрожит. Не хватало ей еще зареветь.
– Вода стоп. – сам останавливаю поток чуть теплого дождичка. Мог бы и сразу это сделать. – Ну, что, Воробей? Теперь тебе точно придется меня раздевать. И вытереть насухо. Везде. Поняла?
Выезжаю из кабины сам, противно от того, что с меня бегут потоки холодной воды.
Я зол. Хочется схватить этого воробья и… Так же засунуть под холодную воду, чтобы остыла.
Но я почему‑то не чувствую ее рядом.
– Ты где?
– Здесь. Полотенце ищу.
– Ищешь? Это что, новое развлечение? Полотенца висят на крючках, не надо быть зрячим, чтобы это знать.
– Представьте, не висят. И вообще. Если вы такой умный – берите полотенца и вытирайтесь сами! Я, пожалуй, пойду!
– Что? Эй ты, стой! Стой я сказал.
– Ты сказал? – ого, это что‑то новое, она ведь все время была со мной на «вы»? – А кто ты такой, чтобы мной командовать?
Действительно, кто я такой? Чёрт. Окончательно перегнул палку, понимаю. Но… С ней я почему‑то постоянно веду себя отвратительно. На грани. Выбешивает она меня знатно! Знаю, что не прав, но остановиться и признать свою неправоту я не могу! Никак…
– Я сказал стоять! Сейчас вызову Тамерлана, и он объяснит тебе кто я такой.
– А без Тамерлана не можешь, да? Может, в этом твоя проблема? Без Тамерлана ты никто?
Да что с ней такое? С цепи сорвалась? Она ведь… она не такая! Не дерзкая, не злая…
Она… просто маленький Воробушек! И я не должен быть с ней резок и груб. Нет, только не сейчас. Не так!
Но ее слова врезаются в мозг как перфоратор в железную арматуру, коварно спрятанную в бетонной стене.
«Без Тамерлана ты никто». Моя самая больная мозоль. Мой триггер!
Я всегда это чувствовал. Всегда, сколько себя помню, жил с пониманием того, что мой брат успешный, умный, сильный. Настоящий глава клана. Будущий глава семьи. Даже, скорее, действующий, потому что именно Тамерлан в свое время спас нашу семью, наш клан от окончательного падения.
Тамерлан номер один. Тамерлан – всё!
А я, Ильяс, никто. Так… золотой мальчик мажор, которому все на блюдечке.
Хочет Ильяс заниматься искусством – да, пожалуйста, от него же никто ничего больше и не ждет.
Хочет Ильяс гулять и веселиться – да, нет проблем, он же младший, от него никаких чудес ждать не приходится.
Хочет Ильяс взяться за что‑то серьезное – да зачем тебе это, малыш? Гуляй и веселись! Брат за тебя все решит.
А если я хотел решить сам?
И на это у меня тоже есть ответ. Хотел бы – решал бы! И не принимал бы с удовольствием тот факт, что ты никто, звать никак, золотая молодежь к которой не относятся серьезно, прожигатель жизни!
И я ведь прекрасно помню тот день, когда в брата стреляли. Когда его жизнь висела на волоске! Когда даже веселый балагур доктор Товий сказал серьезно отцу и матери, что все в руках нашего Бога. Как он решит. Его Товия руки больше ничего сделать не могут.
Отец тогда посмотрел на меня. И я все прочитал в его взгляде. Он смотрел с таким разочарованием! Словно жалел, что на операционном столе не я – никчемный младший – а брат. Словно прикидывал, как низко падет наша фамилия, если во главе клана встанет не Тамерлан, старший брат, носящий имя героя, а Ильяс, Илик, младшенький, который так же носит имя младшего брата великого воина.
Мокрая рубашка липнет к телу. Неприятно. Холодно.
Заслужил. Все заслужил.
Сглатываю, потому что в горле ком. Закрыл бы глаза, да они и так закрыты.
– Надежда! Где ты? – тишина. – Надя! Вернись!
– Ильяс! – голос брата доносится из комнаты. – Илик, в чем дело?
Слышу твердые шаги, скрип двери.
– Илик? Ты что? Что случилось?
– Просто… помыться решил.
– В одежде?
– Да. Так веселее.
– Зачем Надежду напугал?
Я напугал? Весело.
Чёрт… пугал я, или не пугал, она ушла. И… скорее всего больше не вернется. Никогда.
И я никогда больше не услышу ее голос. Журчащий ручеек. Чириканье милого, маленького Воробушка.
– Отвали, Там, пожалуйста. Дай полотенце и…
– Я принесла полотенце.
Чик‑чирик…
Чирик‑чирик! Воробушек!
Еле сдерживаю улыбку, хотя чувствую, что моя губа все‑таки дергается.
И слышу словно в ответ очень легкое хмыканье. Нежнее чем чириканье воробья.
Понимаю, что Там его вряд ли мог уловить. Это не для его ушей. Для моих.
Мои локаторы становятся чувствительнее с каждым днем. Компенсация слепоты. Становлюсь чувствительнее в других местах. Самых разных.
– Надя, я думал… – Тамерлан откашливается, – вы вроде сказали, что работа вам не подходит?
– Я…передумала. – говорит уверенно, но ей снова не удается меня обмануть, я нутром ощущаю внутреннюю вибрацию. – Если только сумма гонорара, которую вы озвучили в силе.
Гонорар, значит! Интересно, сколько же ей Тамерлан посулил?
– А я могу узнать сумму гонорара моей сиделки? Может, это не она за мной, а я за ней ухаживать должен? Вдруг она богаче меня теперь? – ёрничаю, нарочно, чтобы не выдумывала там себе!
– Это конфиденциальная информация, Ильяс. Сиделку нанимаю я, так что, – брат старается казаться суровым и деловым.
– Я и сам могу нанять свой персонал, не так ли, Там? Я же… не нищий? Отец ведь мне что‑то оставил?
– Мы обсудим это позже, брат, без свидетелей. А теперь, простите, мне нужно идти.
– До свидания, Тамерлан Александрович.
– Что, даже не посмотришь, как она меня вытирать будет? Доверяешь персоналу с первой минуты?
– Извини, Илик, нет времени.
– Нет времени на ерунду, ты хотел сказать? – цепляю его, зная, что не ответит, но цепляю.
Понимаю, что Там никуда не ушел.
– Хм… Извините, что вмешиваюсь. – снова чик‑чирик! – Ильяс Александрович, мне нужно вас раздеть и вытереть полотенцем. Тамерлан Александрович, вы позволите?
Она нарочито вежливая, но в ее голосе ни на йоту смирения! Воробушек показывает, что и у него есть коготочки? Или даже зубки?
– Я сам разденусь и вытрусь! Дай мне полотенце!
– Нет уж. Это моя работа! – чувствую, что она становится ближе. Словно горячая волна от нее.
Неожиданно слышу сдавленный смешок брата, словно он ухмыляется в ладошку, пытаясь сдержаться.
Тамерлан смеется?
Понимаю, что уже долгое время не слышал от него такой искренней реакции. Воробушек и его смогла вывести из зоны комфорта! Молодец!
Нет. Совсем не молодец!
Чувствую, как она расстегивает мокрую рубашку, касаясь моей кожи. Чёрт. Это лишнее.
– Я ушел, счастливо оставаться, Надя. Зайдете ко мне в конце рабочего дня. И… олуха этого тоже прихватите с собой. Есть о чем поговорить. До свидания.
– До свидания. – опять чирикает в ответ, и я тут же снова ощущаю ее теплые ладошки.
– Уйди. Я сказал, что я сам!
– Как хочешь.
Ах, как хочу? Она опять спрашивает, как я хочу? Прекрасно!
Нащупываю ее запястье, хватаю, и резко притягиваю к себе на колени. Надя взвизгивает.
– Что? Мокро?