2.6 Конец второй серии
Правило жизни № 1. Вижу цель – не вижу препятствий.
Это правило мама вбила в мою голову как ментальную татуировку с самого детства.
За первые полгода в Америке я усвоила очень важный урок. Билет в счастливую жизнь – это всего лишь возможность. Да, я победила в конкурсе и выиграла в лотерею. Но возможность не равна гарантии.
Мама учила меня: из каждой безвыходной ситуации есть три выхода, их только нужно найти.
Еще одно правило, которому меня научила мама: не нужно отказывать себе в своих мечтах. Если есть мечта – нужно к ней идти.
Правило жизни № 2. Не отказывай себе в своих мечтах.
Другой важный вывод, который я усвоила: нужно обращаться к людям за помощью. Если тебе плохо – ищи поддержку. Если не можешь найти поддержку там, где принято ее получать, – ищи в другом месте. Это правило очень сильно пригодилось мне в дальнейшей жизни.
Итоги года списком:
- Диплом с отличием за академические успехи и грамота с подписью президента Клинтона. Я выпускалась в красной мантии и с золотой кистью на квадратной шапочке. Все это было высшей степенью отличия.
- Я обрела две прекрасные семьи, которые приняли меня как родную дочь.
- Я так и не научилась хорошо играть в теннис. Худшие показатели всегда были мои. Но я не бросила команду и меня из нее не выгнали. Именно это я и считала успехом. В конце теннисного сезона нас пригласили на торжественный банкет всех спортивных команд школы с вручением «Оскара» в двух номинациях. Первая – самому ценному игроку, кто принес команде больше всего результатов за игровой сезон. Вторая номинация называлась «most improved player»[12]. Игрок, который больше всего вырос за этот сезон. Когда вторую статуэтку вручили мне, я была шокирована. Иногда не важно стать «лучшей». Иногда важнее стать «наиболее продвинувшейся».
- Во втором семестре я вписалась в программу по лидерству и начала делать первые шаги в раскрытии своих лидерских качеств.
- У меня появились американские подруги.
- Парни по‑прежнему не обращали на меня внимания. В сравнении с ухоженными калифорнийскими красотками внешне я ничего собой не представляла. Но мне было все равно, потому что у меня был Лео, и в школе меня ничего не отвлекало от учебы.
- С нашим chapter мы совершили несколько фантастических путешествий – мы катались на горных лыжах в Bear Mountains[13], были в кемпинговых походах и спали под открытым небом в национальном заповеднике Death Valley и регулярно посещали парки развлечений. Там мы с Лео много общались и не отрывались друг от друга ни на секунду.
- Лео посвящал мне все свои футбольные голы и однажды подарил мне бумажку со словами «Я тебя люблю» на 10 языках. Я хранила эту бумажку 15 лет и не могла выбросить. Она напоминала мне о том годе и о перевороте, который я совершила в себе и своей жизни. Она напоминала мне о вере в себя и о теплом чувстве любви, которую дарил мне Лео.
- Я училась стрелять из ружья в пустыне и пыталась встать на водные лыжи. Обе попытки закончились поражением.
- Один раз я встала на серфборд, поймав волну на побережье Сан‑Диего.
- Выиграла конкурс эссе на поездку в Вашингтон, провела неделю в столице, побывала в Конгрессе и познакомилась с политическими деятелями США.
- И, пожалуй, самое главное: я увидела Диснейленд. Кармен и Рон сделали нам сюрприз и вывезли всю семью в место, где сбываются все мечты. В этот день моя первая мечта наконец‑то стала реальностью.
Когда пришло время прощаться, я была счастлива и расстроена одновременно. Счастлива, что наконец‑то увижу маму и близких и смогу рассказать им обо всех приключениях, которые я пережила. Расстроена тем, что пусть и трудный, но насыщенный впечатлениями год теперь был позади. Я очень хотела остаться в Америке, но по условиям программы я должна была вернуться. И я вернулась.
Правило жизни № 3. Обращайся за помощью.
Если ты попала в трудную ситуацию, из которой самой не выбраться, – ищи поддержку. Это не значит, что ты можешь переложить ответственность на других людей. Но с их помощью приложи усилия ради изменения ситуации.
Часть 3
Welcome to Texas
3.1 Новый шанс
Это было лучшее и худшее лето одновременно. Перефразируя Чарльза Диккенса: это было лето надежды и лето отчаяния. Лучшее – потому что я вернулась домой.
Когда мама ощупала меня, с удивлением воскликнула: «Уехала лебедем, вернулась медвежонком».
Да‑да, те первые 10 кг, которые я набрала в первые месяцы жизни в Америке, к концу года превратились в 15. Но мне было все равно. Я была так счастлива снова видеть маму, и уже через несколько часов, когда мы доехали до Иванова, меня ждал полный дом родных и друзей.
Я вернулась. С бесконечными историями, с грамотами и наградами.
Я вернулась победителем своих внутренних сомнений и беспокойств.
Я преодолела все внешние препятствия и прожила невероятный год.
Я чувствовала, как расширилось мое восприятие мира. И я наконец‑то окунулась в огромную любовь моих близких и начала активно заполнять пустоты, которые образовались за прошедшие одиннадцать месяцев. Все, что я пропустила в жизни за последний год, я жадно вбирала в себя.
За месяц я экспромтом сдала экзамены в школе и получила серебряную медаль, организовала с друзьями выпускную вечеринку и приготовилась к поступлению в вуз.
Но пока я адаптировалась обратно к своей привычной жизни и настраивалась на новую, в мое сознание начала проникать одна роковая мысль. Как компот, опрокинутый на белую скатерть, постепенно пропитывает и захватывает все больше материала, так и мой восторг по поводу возвращения домой был смазан осознанием, что я больше не смогу здесь жить.
Когда эйфория по поводу моего возвращения спала и общение вернулось в привычное русло, я вдруг поняла, что я потеряла: новую судьбу, о которой мечтала, участвуя в конкурсе. Да, я выиграла его, да, я прожила этот год, а теперь что? Это никак не умаляло того, что я была счастлива дома, среди любимых и родных, но теперь я знала, какие возможности меня ждут ТАМ. И чего я буду лишена ЗДЕСЬ. Теперь мой вкус к возможностям стал настоящим. Теперь я знала, что среда, которую раньше я видела только по телевизору, стала моей, и мне было абсолютно комфортно в этой иностранной среде. И теперь я понимала, что в Иванове я чувствовала себя более чужеродно, чем в Калифорнии.
– Я должна, должна, должна вернуться в Америку, – думала я. Я должна сделать этот новый мир, куда я съездила как будто на экскурсию, своим. Чтобы потом помочь всем родным, кто тоже захочет увидеть его, и возможно, поменять свою жизнь.
Лето, которое должно было подарить мне радость возвращения, подарило мне еще одну дыру, которую заполнить было еще сложнее.
И я снова «замечтала»: вернуться в США и получить там высшее образование.
Когда я сдала вступительный экзамен в вуз, мама пришла домой с новостью об экспериментальной программе обмена студентами. Для их вуза выделили три места. Я не знаю, где она взяла силы для еще одной разлуки, но она спросила:
– Ты хочешь поехать в техасский колледж?
Конечно, это была не Калифорния. Но вернуться в Калифорнию у меня не было ровно никаких возможностей. А от Техаса до Калифорнии все‑таки гораздо ближе, чем от России.
Обучение в колледже Наварро предполагало, что я параллельно получаю образование в ивановском вузе, летом проходя экстерном всю программу.
Мамина зарплата по‑прежнему была слишком мала, чтобы как‑то на нее опираться, поэтому меня и еще одну участницу программы, Катю, чьи родители тоже не могли обеспечить ее проживание в Техасе, определили в американскую семью. А чтобы оплатить учебу, нам назначили музыкальную стипендию при условии, что мы будем участвовать в хоре. Мамины близкие друзья оказали небольшую спонсорскую помощь и оплатили мне авиабилеты. А на карманные расходы мне нужно было найти способ заработать самой.
В августе 1997 я прилетела в аэропорт Даллас Форт‑Уэрт, в штат Техас. Так началась новая глава моей жизни.
Колледж Наварро находился в полутора часах езды на юг от аэропорта, в сухой техасской пустыне. Само место не представляло ничего особенного, а уж после Калифорнии – это казалось провинциальной глухоманью. Но так как это был мой единственный шанс заякориться в США, я решила, что это ступень, на которую мне просто нужно подняться, чтобы потом вернуться в Калифорнию. Я решила получить диплом Associate of Business, чтобы через два года перейти в университет сразу на третий курс.
Наша новая приемная семья была чудесная. Линда работала вице‑президентом колледжа, а Дэвид – директором хора. Мы с Катей прекрасно ладили с ними, но не очень хорошо ладили между собой. Дэвид определил меня сразу в три хора – большой, основной хор колледжа, второй – А капелла, и третий – «Шоу‑хор», где мы пели и танцевали одновременно. «Шоу‑хор» был самой большой нелепостью колледжа. Если пели под руководством Дэвида мы неплохо, то двигались как неуклюжие, недоученные танцам подростки, плохо имитирующие звезд американской эстрады 70‑х годов. На наших выступлениях во мне смешивались чувства благодарности и стыда.
Учеба не давалась мне легко, но, так как училась я усердно, оценки получала в основном хорошие. А вот в семье начались трудности. С Катей мы постоянно конфликтовали. Она была старше меня на год, умнее и училась меньше и лучше. И возможно, потому что у нее была младшая сестра, у нее часто проскакивали воспитательные нотки. Я ее авторитарные замашки категорически отрицала и каждый раз давала ей отпор. За всю мою жизнь мама накричала на меня один раз – когда мне было 5 лет. Все проблемы в семье мы решали разговорами. Я привыкла говорить по душам столько, сколько нужно, чтобы разрешить ситуацию. А вот Катя при любом недопонимании сразу переходила на крик. Так как мы жили в одной комнате, ежедневные скандалы стали для нас неизбежными. Это было ужасно, но за год совместной жизни крик стал для меня нормой. Только спустя годы я осознаю его разрушительное влияние на мою жизнь.
Правило жизни № 4. Окружай себя созидательными людьми, которые делают тебя лучше.
Конечно, это не всегда возможно. Иногда мы не можем уйти от общения с прямым начальником или близким родственником, которые часто направляют негатив в нашу сторону. Но по возможности уходите от общения с людьми, которые разрушают ваши эмоции и создают напряжение.
Но по сравнению с тем, что случилось с Линдой, это были пустяки. Спустя несколько месяцев после нашего приезда у нее диагностировали рак. И, несмотря на раннюю стадию, ей назначили длительный комплекс лечения вместе с химиотерапией. Мы сопереживали и сделали заботу о ней дома приоритетом. Но Линда не ушла в негатив и депрессию, она стала для нас невероятным примером сильного характера и любви к жизни. Она ни на секунду не поддалась диагнозу: отказалась уходить с работы и практически весь курс лечения перенесла на ногах.
В этот год я остро ощутила конечность нашего бытия. Хоть Линда и боролась за жизнь, но никто не гарантировал ей, что после лечения рак не вернется. И, смотря на то, как эта цветущая, добрая, щедрая женщина, которая приняла в свой дом двух иностранок, наблюдая их любящие отношения с Дэвидом, видя ее отдачу в работе и одновременно осознавая, как она постарела на 20 лет за курс лечения, как она еле‑еле передвигалась, но при этом все еще интересовалась нашей жизнью и успехами, как она тихо плакала, когда никто не должен был ее видеть… Наблюдая все это, я не могла понять: в чем справедливость? Почему она несет такое страшное наказание?
На фоне общего американского благополучия ее болезнь воспринималась как божественная насмешка над всеми ценностями, которые Америка возвела в культ: красоту, молодость и материальный успех. Я задавала себе вопросы: почему у такого хорошего человека такие большие проблемы? Но ответов не находила. Их поиск привел меня к моему первому Мастеру.
3.2 Встреча с первым учителем
В колледже мне дали кличку «философ». За завтраком в общежитии, за обедом в студенческой столовой и даже на вечеринке, где главной добычей считались пиво и противоположный пол, я охотилась не на мужчин, а на собеседников. Обнаружив хотя бы намек на вдумчивость, я атаковала свою добычу вопросами о том, что они думают о жизни, смерти, образовании и социуме. Жертвы чаще всего делились на 2 категории: либо становились моим близкими другом или подругой, либо с тех пор обходили меня стороной. Особенно на вечеринках.
В колледже я изучала бизнес по обязательной программе. Но как в любом американском вузе, в обучение включались факультативы общеобразовательной части. И каждый год мы могли по желанию выбрать а) хотя бы один иностранный язык, б) любой курс из научной области и в) гуманитарные дисциплины – политологию, социологию, психологию.
Я взяла факультативы – французский язык и философию, понадеявшись, что мимо науки меня как‑нибудь пронесет. Когда я впервые вошла в аудиторию на урок философии и увидела Его, я поняла, что я в правильном месте. Седовласый статный мужчина лет 55 привлек меня своими глубочайшими глазами и манерой поведения, которую раньше я наблюдала только в кино про рыцарей голубой крови. В его жестах и взаимодействии со студентами были деликатность, чувство собственного достоинства и такое же уважение к достоинству другого человека. Я села за парту и завороженно смотрела на доктора Проктор‑Смита, единственного профессора философии в нашем небольшой колледже.
Спустя 2 недели занятий, на каждое из которых я шла как на праздник, я осмелилась подойти к нему и задать вопрос по Канту. Он спросил меня, откуда я, и, когда узнал, что русская, начал оживленно задавать мне много вопросов. Я рассказала ему о своем происхождении и интересах. После чего доктор Проктор‑Смит сделал мне предложение, от которого я не смогла отказаться. Он рассказал мне, что вместе с преподаванием в колледже он руководит небольшим центром, который объединяет все направления христианства и фокусируется на работе с иностранными студентами. Он сказал, что этот центр – место, где можно бесплатно поесть (в принципе, с этого момента меня уже не нужно было уговаривать) и поговорить на любую тему в уютном окружении.
– На любую? Даже о философии? – спросила я.
– Тем более о философии, – ответил профессор.
Я воодушевилась – это было именно то, что мне нужно.
В тот день я не могла дождаться, когда закончатся занятия и я смогу познакомиться поближе с UCF (United Christian Fellowship)[14]. Все религиозные организации должны были быть вне кампуса, но для удобства строились через дорогу, поэтому я быстро дошла до здания. UCF представлял собой одноэтажный дом с несколькими комнатами. Одна из которых была мини‑церквушкой, где, как я поняла, проводились службы, другая – главная – совмещала кухню и большой зал с большими столами и стульями, в другой был диван и телевизор для отдыха, а в четвертой – офис доктора Проктор‑Смита.
Заглянув сначала на кухню, я услышала запах хот‑догов и активный диалог африканских студентов об американском президенте. Я направилась к офису. Дверь была приоткрыта, и, постучав в нее, я спросила, могу ли войти.
– Да, конечно, входите, – сказал доктор Проктор‑Смит. Увидев меня, он встал со своего кресла и протянул мне руку:
– Добро пожаловать, Елизавета Бабанова.
Первый профессор, который легко запомнил мое непростое для американцев имя. И в этот момент я увидела на его лице слезу. Скупую мужскую, но все‑таки слезу.
В моем сердце что‑то екнуло. Он показал мне рукой на кресло, которое стояло напротив его стола, мы одновременно присели, и он продолжил:
– Больше 30 лет я молился за окончание холодной войны. Каждую воскресную службу я просил Бога о том, чтобы между нашими странами был мир. И сегодня в офисе UCF – первый русский человек за всю историю нашего колледжа. Мои молитвы были услышаны. Я так счастлив.
Этот момент соединил нас навсегда. В этот момент он перестал быть только профессором, а стал моим наставником и в какой‑то степени отцом. Я обрела собеседника, которому я могла задать любой вопрос: про брак и отношения, про политику и экономику, про Иисуса и Иуду.
Из доктора Проктор‑Смита постепенно он превратился для меня в «брата Джорджа». Именно так он попросил называть его, когда мы были вне колледжа. Хотя мне было бы комфортнее называть его «отец» Джордж, он всегда возвращал меня к слову «брат».
Вот так я нашла свой первый в США дом. Я нашла то, что я искала в студенческой столовой и на вечеринках – философию. Я нашла то, чего я недополучила в детстве – отцовскую мудрость и чувство защищенности.
В следующие три года мы очень сблизились. Я часто отмечала праздники в его семье. Его жена Марджори работала деканом школы Теологии в частном университете SMU и была автором нескольких книг о роли женщины в религии. Это, пожалуй, была первая семья, где отношения были построены в первую очередь на духовных ценностях, а только затем на социальных.
Джордж подтолкнул меня баллотироваться в лидеры студенческого движения Наварро. Он также вовлек меня в организацию молодых христианских лидеров США. Он учил меня кататься на лошадях, которых они содержали на своей мини‑ферме, пригласил петь в церковном хоре и играть там на фортепиано. А спустя два года, когда ему нужно было уехать на свадьбу сына, он доверил мне прочитать воскресную проповедь в UCF вместо него. У меня дрожало все – коленки, губы, руки, но я сделала это, потому что наставник попросил меня об этом.
Джордж готов был говорить со мной обо всем, даже о том, о чем я никогда не могла спросить людей взрослого возраста. Он рассказал мне, что был женат дважды. Что в первом браке у него родилось два замечательных сына, и один сын от второго брака. И что именно во втором браке он нашел свое счастье.
– Почему вы женились в первый раз, брат Джордж? – однажды спросила я его.
– Мне очень хотелось секса. А религия запрещает секс до свадьбы. Потом я понял, что жажда секса – это не очень хорошая причина для заключения брака.
– Так вы не запрещаете секс без брака? – уточнила я. На тот момент мне было 19, и у меня наконец‑то появился первый настоящий бойфренд. Спустя несколько месяцев свиданий – прогулок под луной, оперных театров, походов в клубы и в горы – он был готов к более интимным отношениям, а я все еще сомневалась.
Джордж ответил:
– Я против того, чтобы давать обет, не убедившись, что это именно тот человек, с которым ты хочешь провести всю свою жизнь. Но секс без глубоких взаимоотношений также губителен, как и брак ради секса. Ну а какой выбор сделать сейчас – решать тебе.
– А почему вы женились во второй раз?
– Потому что я нашел свою женщину.