Каждый будний день после обеда друзья вместе гуляли по кладбищу, водили пальцами по надписям, иногда переписывали эпитафии. Никт сообщал Скарлетт все, что знал про обитателей этой могилы, мавзолея или гробницы, а она рассказывала о том, что прочитала или услышала, или просто о большом мире: об автомобилях, автобусах, телевидении и самолетах (Никт видел их высоко в небе, но думал, что это такие шумные серебристые птицы, и не очень ими интересовался). Зато Никт мог рассказать о том времени, когда люди в могилах были живыми: например, как Себастиан Ридер ездил в Лондонтаун и видел королеву – толстую тетку, которая сердито глазела на всех из‑под меховой шапки и не понимала ни слова по‑английски. Себастиан Ридер не помнил, как звали королеву, но сказал, что вроде бы долго она не правила.
– Когда это было? – спросила Скарлетт.
– На его могиле написано, что он умер в тысяча пятьсот восемьдесят третьем. Значит, еще раньше.
– А кто на кладбище самый старый?
Никт нахмурился.
– Наверное, Гай Помпей. Он приехал сюда через сто лет после первой высадки римлян. Он мне рассказывал. Ему еще дороги понравились.
– Значит, он самый старый?
– Наверное.
– А давай сделаем себе домик в этом большом каменном доме?
– Ты не сможешь туда зайти. Он закрыт. Они все заперты.
– А ты можешь?
– Конечно.
– А почему я не могу?
– Ну, я гражданин этого кладбища. И много где могу проходить.
– Я хочу поиграть в большом каменном доме.
– Тебе нельзя.
– Ты просто жадный и меня не пускаешь.
– Неправда.
– Жадина!
– Не‑а.
Скарлетт засунула руки в карманы куртки и ушла не попрощавшись. В глубине души она знала, что несправедлива к Никту, и от этого злилась еще больше.
За ужином она спросила родителей, жили ли здесь люди раньше римлян.
– Откуда ты узнала про римлян? – удивился отец.
– Все знают, – презрительно отмахнулась Скарлетт. – Так жил тут кто‑нибудь?
– Кельты, – ответила мать. – Они поселились здесь раньше, а римляне их завоевали.
На скамейке у старой часовни Никт вел почти такой же разговор.
– Самый старый? – переспросил Сайлес. – Откровенно говоря, не знаю. Из тех, с кем я знаком, самый старый на кладбище – Гай Помпей. Но тут жили и до римлян. Много разных и древних племен. Как твоя азбука?
– Хорошо. Кажется. А когда я научусь писать буквы вместе?
Сайлес помолчал.
– Не сомневаюсь, – произнес он наконец, – что среди многочисленных погребенных здесь талантов найдутся учителя. Я наведу справки.
У Никта перехватило дух: скоро он сможет прочитать все что угодно: любую книгу, любую историю!
Когда Сайлес покинул кладбище, отправившись по своим делам, Никт направился к иве у старой часовни и позвал Гая Помпея.
Старый римлянин восстал из могилы и зевнул.
– А‑а! Живой мальчик! Как поживаешь, мальчик?
– Очень хорошо, сэр.
– Вот и славно. Рад слышать.
В лунном свете волосы старого римлянина казались белыми. Под тогой, в которой его похоронили, были толстые шерстяные гетры и телогрейка: он жил в холодной стране на краю мира; холоднее ее разве что Каледония, где люди больше походят на зверей и кутаются в рыжие шкуры. Даже Риму их земли без надобности. Вскоре этих дикарей отгородят большой стеной, и пусть сидят себе в своей вечной мерзлоте.
– Вы самый старший? – спросил Никт.
– На кладбище? Да, я.
– То есть вас здесь первым похоронили?
Гай Помпей замялся.
– Почти… До кельтов на острове жили другие люди. Один из них погребен здесь.
– Ага… – Никт подумал. – Где?
Гай указал на макушку холма.
– Наверху! – решил мальчик.
Гай покачал головой.
– А где тогда? – не понял Никт.
Старый римлянин взъерошил мальчику волосы.
– В холме. Внутри. Сначала товарищи принесли сюда меня. За мной последовали местные чиновники, а затем мимы в восковых масках, которые изображали мою супругу, умершую от лихорадки в Камулодунуме, и отца, убитого на границе с Галлией. Три сотни лет спустя один крестьянин искал новое пастбище для овец и наткнулся на валун, закрывавший вход. Он откатил его и спустился в подземелье холма, надеясь найти клад. Через некоторое время крестьянин вышел, а его черные волосы оказались белыми, как мои…
– Что он там увидел?
Гай, помолчав, сказал:
– Он не рассказывал. Но больше сюда не вернулся. Валун поставили на место и со временем о происшествии забыли. Потом, двести лет назад, когда строили склеп Фробишеров, ход отыскался снова. Юноша, который его обнаружил, решил, что найдет там сокровища, и никому ничего не рассказал. Он задвинул ход гробом Эфраима Петтифера и однажды ночью спустился под землю, думая, что никто его не увидит.
– А когда он вылез, у него тоже волосы были белые?
– Он остался там.
– Как это?.. А‑а… Кто же в холме похоронен?
Гай покачал головой.
– Не знаю, юный Оуэнс. Но я ощущал его присутствие, когда кладбище было пустым. В глубине холма что‑то затаилось и ждало.
– Ждало чего?
– Я ощущал лишь само ожидание, – отвечал Гай Помпей.
Скарлетт пришла на кладбище, обнимая толстую книжку с картинками, и села рядом с мамой на зеленую скамейку у ворот. Мать листала какое‑то наглядное пособие, а девочка читала книжку, грелась в лучах весеннего солнца и изо всех сил старалась не видеть мальчика, который сначала махал ей из‑за увитого плющом памятника, а потом, когда она решительно отвела глаза, выскочил – совсем как чертик из коробочки – из‑за могильного камня некоего Дзёдзи Г. Сёдзи (?– 1921, «…был странником, и вы приняли Меня»). Мальчик лихорадочно махал Скарлетт рукой. Она делала вид, будто ничего не замечает.
Наконец Скарлетт положила книжку на скамейку.
– Мама, я пойду погуляю.
– Не сходи с дорожки, милая!
Скарлетт не сходила с дорожки до тех пор, пока не повернула за угол и не увидела Никта.
Она скорчила рожицу:
– А я кое‑что узнала!
– Я тоже.
– До римлян тут были люди. Давным‑давно! Они жили, то есть лежали под землей прямо в холме, вместе с сокровищами. Эти холмы так и называют – могильники.
– Ага, вот оно что! Теперь понятно. Хочешь посмотреть такую могилу?
– Прямо сейчас? – Скарлетт засомневалась. – Ты знаешь, где она? И вообще, я не могу проходить везде, как ты. – Она видела, как он тенью проскальзывает сквозь стены.
В ответ Никт показал массивный ржавый ключ.
– Я нашел его в часовне! Он должен отпереть почти все двери. Старые замки часто делали одинаковыми, чтобы было меньше мороки.
Она вскарабкалась по склону и встала рядом.
– Правда?
Он кивнул. В уголках его рта пряталась довольная улыбка.
– Пошли!
Стоял чудный весенний день. Воздух трепетал от птичьих трелей и пчелиного гудения. На ветерке приплясывали нарциссы и ранние тюльпаны. В зеленой траве ярко горели горсточки незабудок и желтые кисти первоцветов.
Дети поднялись по склону к мавзолею Фробишеров.
Это был обычный старый склеп – заброшенный каменный дом с металлической решеткой вместо двери. Никт открыл замок своим ключом.
– Там должна быть дырка. Или дверь. За одним из гробов.
Ход, и вправду похожий на дыру, обнаружился за гробом, в самом низу.
– Нам сюда, – сказал Никт. – Полезли.
Приключение нравилось Скарлетт все меньше и меньше.
– Там ничего не видно. Темно!
– Мне не нужен свет, – возразил Никт, – пока я на кладбище.
– А мне нужен!
Никт подумал, что бы такое ободряющее сказать. Может, «там нет ничего страшного»? Но если люди выходят оттуда седыми или не выходят вообще, значит, говорить такое с чистой совестью нельзя.
– Я сам спущусь. А ты подожди меня здесь.
Скарлетт нахмурилась:
– Не оставляй меня!
– Я схожу туда, посмотрю, а потом вернусь и все тебе расскажу.
Он нагнулся и на четвереньках пролез в дыру. Внутри оказалось столько места, что он смог выпрямиться. В камне были вырублены ступеньки.
– Сейчас пойду вниз по лестнице, – сообщил Никт.
– А она длинная?
– Наверно.
– Если ты будешь держать меня за руку и рассказывать, куда мы идем, могу пойти с тобой. Если ты обещаешь меня защищать.
– Конечно! – обрадовался Никт.
Не успел он договорить, как девочка на четвереньках пролезла в дыру.
– Можешь встать. – Никт взял ее за руку. – Ступеньки начинаются прямо здесь. Поставь ногу вперед, сама найдешь. Вот. Дай я пойду первым.
– А ты правда тут видишь?
– Тут темно, но я правда все вижу.
Он повел Скарлетт в глубину холма, описывая, что встречается по дороге.
– Лестница ведет вниз. Она каменная. Над нами тоже камень. Кто‑то разрисовал стены.
– Что там?
– Большая волосатая буква «С». С рогами. Потом что‑то похожее на узор или узел. Он вырезан в камне, не просто нарисован, чувствуешь? – Никт приложил ее пальцы к резному узлу.
– Чувствую!
– Теперь лестница стала шире. Мы выходим в какой‑то большой зал, но ступеньки не кончаются. Стой. Ну вот, я встал между тобой и этим залом. Держись левой рукой за стену.
Они пошли дальше.
– Еще шаг, и будет каменный пол. Он немножко неровный.
Нижний зал оказался небольшим и похожим на пещеру. Посредине лежала каменная плита, а в углу виднелся низкий выступ с какими‑то мелкими вещицами. Под ногами валялись кости, на вид совсем древние; там, где лестница соединялась с залом, Никт увидел иссохший труп в обрывках длинного коричневого плаща. Наверное, решил мальчик, это тот самый юноша, который мечтал о богатствах, – поскользнулся в темноте и упал.
Вокруг них раздалось шуршание – словно по сухим листьям поползла змея. Скарлетт стиснула руку Никта.
– Что это? Ты видишь что‑нибудь?
– Нет.
Скарлетт то ли охнула, то ли ойкнула: значит, сама что‑то увидела, понял Никт.
В конце пещеры загорелся свет, и прямо из каменной стены вышел человек. Скарлетт подавила крик.
Это был хорошо сохранившийся, но очень старый труп, весь разрисованный сине‑фиолетовыми узорами (татуировка цвета индиго, подумала Скарлетт). На шее у него висело ожерелье из длинных и острых клыков.
– Я хозяин этой пещеры! – гортанно и едва понятно произнес труп. – Я храню ее сокровища!