Так мог звучать заикающийся арнейский, хотя предположительно, это было: «Тереза, как ты, что болит», – на чистом энгерийском, но уверенной быть не могу. Что‑то у меня точно болело, но я никак не могла понять, что: затылок или макушка. Да и ногу, кажется, я все‑таки подвернула. Ощущение полета и подпрыгивания, когда Анри поднимался по лестнице, добавило неприятных ощущений: теперь меня еще и затошнило. Попыталась ответить, получилось что‑то вроде:
– Моя ноглова…
К счастью, свыше смилостивились над моим позором, и сознание отключилось.
Кто‑то держал мою руку, поглаживая. Кто‑то водил пальцами по лбу… бр‑р‑р, холодными, почему‑то мокрыми, но сильными. Голова раскалывалась на множество мельчайших кусочков, собиралась воедино, а потом раскалывалась вновь. Зато моя импровизация сработала. Косо‑криво, но ведь сработала же!
– Вы за женой даже в собственном доме уследить не можете. Что уж говорить о большем.
– Лучше следите за своими словами, де Мортен. Как вы только что выразились, в моем доме.
Или не очень?
Приоткрыв глаз, обнаружила мужа слева, сидящим на кровати. Брат наблюдался справа: суровый и мрачный, держал стакан с водой и чертил исцеляющие узоры армалов, глядя в район моей макушки. Анри тут же наклонился ко мне, с тревогой вглядываясь в лицо. Какое это счастье – видеть его на одном месте, а не постоянно кружащим надо мной, как июньский шмель.
– Как ты себя чувствуешь?
– Не очень… – я слабо улыбнулась.
Ну очень, очень слабо. Чтобы наверняка.
– Ничего. Сейчас полегчает, – холодно отозвался Винсент.
М‑да. Об этом я как‑то не подумала.
Боль и правда отступала – мягко, как океанская волна, унося за собой шум в ушах и тревогу из глаз Анри. Руки и ноги наливались теплом, да и в целом я себя чувствовала превосходно. Ну, если исключить взгляды двух самых дорогих мне мужчин – колючие, хлесткие, стоило им скреститься подобно лезвиям кардонийских стилетов.
– Я люблю вашу сестру, де Мортен.
– Так любите, что обрекаете ее на жизнь с оглядкой, сплетни и косые взгляды?
Брови Винсента сошлись, снова прочертив на переносице глубокую складку. Глаза Анри похолодели – насколько можно назвать холодным расплавленное золото. Но сейчас в него медленно вливали лед, оставляя застывать на ветру.
– Я сделаю все, чтобы она была счастлива.
– Вы уже достаточно всего наделали. Я политик, де Ларне, и в отличие от вас привык смотреть вперед, а не только себе под ноги.
– Так поднимите голову и подумайте о чувствах Терезы.
– С каких это пор вас интересуют ее чувства? – В голосе Винсента звучала смазанная ядом сталь. – С того дня, как вы обманом стали ее мужем? Я поклялся защищать сестру, а вместо этого отдал вам. Но вы даже с этим не справились, позволили ее силе прогреметь на весь мир. Настоящий мужчина не создает женщине проблемы, а решает их. В ваших же интересах решить эту проблему как можно скорее. Тереза подаст на развод, вы подпишете бумаги. И сделаете заявление в прессе, что она ни о чем не знала, соглашаясь на этот брак.
– И не подумаю! – рявкнула я. – Я обо всем знала с той самой минуты, как переступила порог нашего дома в Лигенбурге.
– Что ж, в таком случае вы просто глупая девица.
Анри поднялся, его яростью меня полоснуло наотмашь.
– Позвольте напомнить, де Мортен, что вы говорите с моей женой и о моей жене. Так что извольте выбирать выражения, или я выкину вас в окно.
– Не советую со мной играть, де Ларне, – брат сцепил руки за спиной, словно опасался пустить их в ход. – Однажды вам уже удалось обвести меня вокруг пальца, но повторить не получится. Подпишите бумаги о разводе, и я оставлю вас в покое. Откажетесь, и я разберу ваше прошлое на кусочки. Найду то, что позволит мне от вас избавиться. Так или иначе.
Слова брата били с опозданием, но точно и в самое сердце. Наверное, так же чувствуется боль от удара шиинхэ – когда расходится рана, а не когда наносишь удар. Сколько раз за последние дни Анри задавался теми же вопросами? Сколько раз вспоминал о том, как от меня отказался и думал, что так лучше для нас обоих? Сколько раз ненавидел себя за то, что бессилен перед любой магией, хотя за спиной маячит тень Эльгера? И сумеем ли мы справиться с этим? Даже вместе.
– Тереза. – Анри предупреждающе сжал мои пальцы, но смотрела я только на Винсента.
Меня колотило от ярости.
– Вы… – голос сорвался. – Вы просто недалекий, зацикленный на себе монстр!
Брат медленно, угрожающе медленно повернулся ко мне, позволяя костру в темных глазах разгореться адовым пламенем. Но опомниться я ему не позволила.
– Вы говорите о моем муже. Он спас мне жизнь, когда моя сила впервые вырвалась из‑под контроля! А вы с папочкой только и делали, что прятали меня от всего мира! Заставляли стесняться собственной силы. Вместо того, чтобы показать, на что я на самом деле способна, твердили, что никто не должен об этом знать! Даже сейчас говорите так, словно меня уличили в чем‑то постыдном. Всю свою жизнь я слышала, что некромагия не для женщин, что это ужас и кошмар, проклятие, с которым я родилась! Что я сама – проклятие!
– Де Мортен, – резкость Анри почему‑то ударила и по мне: из легких словно весь воздух выпустили. – Вернемся к этому разговору позже. Терезе нужно отдохнуть.
– С вами мне больше не о чем говорить. Я хочу побеседовать с сестрой.
– О чем? – ядовито переспросила я. – О сплетнях, которые могут повредить вашей репутации в парламенте? Вот только когда вы женились на Луизе, об этом почему‑то не подумали.
Теперь Винсент дернулся, словно от удара. В глазах его промелькнула боль, но лишь на миг, сменившись привычной обжигающей твердыней.
– Вам придется выбрать, Тереза. Либо вы возвращаетесь со мной в Мортенхэйм, либо можете забыть о том, что вы мне сестра.
Я вздрогнула, и тут же хлопнула дверь, как пощечина – наотмашь. Отскочила от косяка и жалобно приоткрылась, словно поманила за собой, чтобы отменить случившееся. Но я осталась на месте, замерла в объятиях Анри. Он укачивал меня, как ребенка, гладил по спине, но даже от прикосновений его ладони сейчас не становилось теплее. Последний раз мы так поссорились из‑за Луизы, из‑за вскрытого письма. Тогда я была виновата и просила прощения. Да, я тоже была не в восторге от Луизы, но когда поняла, как сильно они любят друг друга, приняла ее как сестру. Сейчас же не чувствовала ничего, кроме обиды – едкой, жгучей, что затопила грудь и мешала дышать.
– Не хочу его видеть, – прошептала мужу в плечо. – Никогда больше!
– Не говори того, о чем потом пожалеешь, Тереза.
– Не пожалею.
– Обязательно пожалеешь. Вы, Биго, как гренуэрские скорпионы. Когда начинаете жалить, остановиться уже не можете. И почему‑то рядом с самыми близкими ваши жала острее всего.
– Как ты можешь его защищать? – вскинулась я. – После всего, что он наговорил, после…
– Если ты заметила, я сказал «вы», – Анри поцеловал меня в кончик носа. Он казался расслабленным, но обмануть мог кого угодно, кроме меня: холод покалывал запястье тонкими иглами, растекаясь по руке и подбираясь к сердцу. – А пока кое‑кому стоит отдохнуть. Обещаешь сегодня больше не падать?
Я потянулась за уцелевшей подушкой, чтобы напомнить кое‑кому о том, как опасно злить обиженных женщин, но он перехватил мои пальцы. Сжал руку в кулак и поднес к губам. И я сама не поняла, как утонула в его объятиях.
2
– Почему твой брат хочет, чтобы ты уехала?
Я засмотрелась в окно, поэтому вопрос застал меня врасплох. Перевела взгляд на Софи: она сидела на стуле и болтала ногами. Недавно Мэри уложила ей волосы и аккуратно перевязала бантами, которые почему‑то снова съехали. Не представляю, как она это делает.
– Подслушивала?
Я попыталась возмутиться, но получилось плохо: весь запал ушел в ссору с Винсентом. Сейчас я напоминала ароматический мешочек с травами, который неожиданно развязался. Вроде и можно смести засушенные цветочки веником и запихнуть обратно, но толку от этого ноль.
– Вот еще! Вы так кричали, что на другом конце Лавуа было слышно.
Да. Про полог безмолвия никто из нас в тот момент не вспомнил.
– На самом деле я не слушала, – поспешила заверить девочка. – Просто у меня теперь есть это!
Софи открыла ящик туалетного столика и выудила на свет видавшие виды гадальные карты. Я могла бы предположить, что она нашла их в антикварном магазинчике в Ларне или в какой‑нибудь лавке мистика, но выглядели они так, словно ими пользовались постоянно. И почему‑то я сомневалась, что эти мохры с выцветшими картинками принял бы в коллекцию даже самый упертый в своей страсти антиквар.
– Откуда они у тебя?
– Пока вас не было, мы с Мэри и Жеромом ездили в Ларне. А рядом с городом, за лесом, как раз остановился мой народ… Мы немного посидели у костра, потанцевали… – Софи бросила карты на столик, отчего они раскрылись корявым веером, и закружилась по комнате, вскидывая руки и прихлопывая в такт слышимой только ей одной музыке. – Мэри так смешно прыгала…. И Лайза подарила мне карты, сказала, что они меня выбрали. А еще, что они заговоренные и всегда расскажут только правду. Ну, или промолчат.
Она танцевала так, словно всю жизнь этим занималась – природная грация, необузданные обнаженные чувства. Так только дети умеют, без опаски ошибиться или сделать неправильный шаг, не думая о том, как выглядят со стороны. А выглядела она маленькой дикаркой: раскрасневшаяся, волны волос вспарывают воздух и платье кружится вместе с ней. Отчетливо представилось, как взлетает в такт свободной песне нонаэрянская расписная юбка. Какой Софи станет, когда вырастет? Захочет ли жить в нашем мире, или вернется в свой?
Девочка поймала мой взгляд и замерла.
– Что? – спросила немного смущенно. – Я снова веду себя не как положено мадемуазель?
Марисса, которая не теряла надежды в самом ближайшем будущем найти Софи гувернантку, взяла на себя обязанности воспитательницы. Получалось у нее через раз, но что‑то все‑таки получалось. Например, «положено мадемуазель». Мне вдруг стало смешно.
– Нет, – сказала я. – Просто ты очень красиво танцуешь.
– Правда?
Глаза Софи засияли, она подскочила и порывисто меня обняла.
– Спасибо, Тереза!
Наверное, это и есть ответ на мой вопрос. Несмотря ни на что, она продолжала называть нас «Тереза» и «Анри». Впрочем, наверное, так будет правильно – ведь Анри все равно не сможет передать ей свой титул. А если попытается перевести опекунство в отцовство, это вызовет очередной скандал. Одним больше, одним меньше… Вот только для меня она стала дочерью в тот самый миг, когда я ее увидела. И вряд ли это что‑то изменит.
– А мы все вместе будем ужинать? – Софи задрала голову, заглядывая мне в глаза.
Хороший вопрос. Но своевременный: за окнами уже стемнело, скоро должны накрывать на стол. Обед я просила принести в спальню. Сама мысль о том, что нужно выйти из комнаты и снова встретиться с братом казалась мне дикой. Анри говорил, что я пожалею, но я не жалела. По крайней мере о том, что все высказала. В конце концов, я ни в чем не виновата. Это он явился к нам в дом и потребовал моего отъезда. А заодно, чтобы я развелась! С тем же успехом мог попросить, чтобы я харрим станцевала на площади Витэйра. В том, что Винсент настроен серьезно, сомнений нет – даже после истории с письмом Луизы он не говорил, что откажется от меня. Представить свою жизнь без брата я не могла, равно как и дальше делать вид, что ничего не случилось.
– Я хочу с ним познакомиться! – заявил этот неугомонный ребенок, и я кивнула ей на стул.
– Уверена? – принялась заплетать косу, стягивая тяжелые темные пряди достаточно свободно, чтобы не заболела голова.
– Конечно! – Софи подхватила карты и принялась их перебирать, быстро‑быстро. Только у меня одной ощущение, что они от такого обращения рассыплются трухой? – Хочешь, сделаем расклад на будущее?
Не уверена, что хочу знать о будущем. По крайней мере, сейчас.
– Не сегодня, Софи… – осеклась, когда увидела карту.
«Любовники».
Выгоревшие на солнце потрескавшиеся краски все равно не могли скрыть затертого изображения: двое обвивали друг друга, как виноградная лоза дерево. Девушка была темноволосой, в пестром платье, стекающим с плеч, а мужчина полуобнажен. Странная карта… Но ничем не напоминает второе послание Эрика в Лигенбурге. Столь же яркое, сколь и мрачное: цепи, подземелье и тени‑кровоподтеки на бледной коже женщины. И пальцы мужчины, впивающиеся в ее шею. На миг я даже почувствовала вонь портового района – запах рыбы, смешанный с сыростью гниющих досок, услышала крики чаек и скрип раскачивающихся основ заброшенных доков.
– Карты всегда одинаковы? Я хочу сказать… Изображения на них ведь могут отличаться, верно?
Софи с любопытством взглянула на меня в отражении. Темные глаза сверкнули.
– Конечно, их же рисуют разные люди. Ты же знаешь, что самые сильные карты – те, что сделаны своими руками? Лайза потратила не один месяц, чтобы их создать. Она отдала их мне, а значит, и часть своей силы тоже. Для нашего народа это бесценный дар.
– Все рисуют их сами?
– Нет, что ты. Многие так называемые гадалки… ну, в салонах, используют картонки, напечатанные на станках, – Софи улыбнулась. – Их же на станках печатают? Но с такими картами гораздо сложнее работать. Конечно, если в человеке достаточно внутренней силы, со временем она может в них перейти… Но только со временем, и это не всегда правда… Если ты понимаешь, о чем я.
Я понимала, но сейчас меня интересовало другое.
– А если на картах, ну… используется мрачный сюжет?
– Мрачный? – Софи нахмурилась. – Ты сейчас про темный эрт?
– Темный эрт?
– Ну да. Рисунки разные, но основы всего лишь две. Темный эрт или светлый. Этот – светлый, – она подняла карты.
– И чем они отличаются?
– Да ничем особенно. Просто те, кто рисуют темный, не гнушаются проклятий и зла. А почему ты спрашиваешь?
Покачала головой.
– Просто любопытно.
Такой ответ Софи полностью устроил, она вцепилась в стул и смотрела, как я вплетаю в волосы ленту. Видела она то же, что и я, но у меня перед глазами стояла совсем другая картина: тяжелая плита саркофага в фамильном склепе герцога де ла Мера. Почему‑то именно сейчас не получалось избавиться от чувства, что расклад Эрика куда сложнее, чем мне представлялось изначально.
3
С Винсентом мы столкнулись в дверях столовой. Не явиться ему помешал этикет: энгериец до кончиков ногтей, он мог размазать близкого человека ровным слоем по ближайшей поверхности, но опоздать на ужин? Ни за что. Вот и сейчас, собранный и мрачный, как грозовая туча, его светлость вышагивал по коридору. У губ залегли складки, а взгляд метал молнии.
Увидела его, и на миг защемило сердце: ведь это мой родной брат, который всегда стоял за меня стеной. Он прикрывал меня, когда я свалилась с дерева и перепачкала платье прямо перед ужином. Я побежала переодеваться, а он рассказывал родителям «сказки». Только Винсент всегда мог охладить гнев отца и растопить холодную отчужденность матери. Только с ним я могла поговорить о некромагии, как о чем‑то само собой разумеющемся. Так почему сейчас мы смотрим друг на друга как чужие?
– Тереза. – Муж тепло улыбнулся, и я почти поверила в то, что все будет хорошо.
Софи скрывалась за нашими спинами. Ну как скрывалась: сцепив руки, выглядывала из‑за надежной скалы Анри – осторожно, но с явным любопытством. Наверное, сейчас не лучшее время, но ребенок тут ни при чем. Протянула руку, и девочка доверчиво вложила свою ладошку в мою.
– Добрый вечер, граф, – сухо, чопорно. – Леди Тереза.
Леди Тереза?! Да чтоб тебе сесть мимо стула!
– Винсент, это Софи. Наша воспитанница. – Глаза брата расширились. – Софи, это мой брат. Его светлость Винсент Биго, герцог де Мортен.
Софи присела в реверансе – глубоком и настолько точно исполненном, что любая энгерийская леди от зависти съела бы свой лучший шарфик.
– Приятно познакомиться, ваша светлость.
Голосок невинный, глаза опущены – не в пол, но достаточно низко, все по правилам. Что касается моих глаз, то они только чудом на лоб не вылезли: предыдущие реверансы Софи, которым ее тщетно учила Марисса и которые мне доводилось видеть, напоминали нечто среднее между книксеном страдающей подагрой старушки и деревенскими танцами вприсядку. Анри больше не улыбался, но уголки его губ едва уловимо подрагивали. А вот маска сурового герцога не дрогнула ни на миг. Тем не менее склонился к Софи и поцеловал тонкие пальчики:
– Взаимно, юная леди.
Она подняла глаза и очаровательно ему улыбнулась.
– Можно я сяду рядом с вами?..
Вот это было уже больше похоже на мою дочь, но теперь отмерла я.
– Софи!
Вместо ответа она взяла за руку сначала меня, потом Анри, и таким вот странным гуськом мы просочились в столовую вслед за его ошарашенной светлостью.
– Твоих рук дело? – шепнула мужу, когда мы усаживались за стол.
Он покачал головой.
– Похоже она всерьез задалась целью понравиться твоему брату.
– Когда только успела разучить реверанс? – буркнула я, хотя на сердце потеплело. – Софи же терпеть не может занятия по этикету.
– Мадам Ильез и пара часов свободного времени вполне способны сотворить чудо. Особенно если хочешь произвести впечатление на чудовище.
Я не сдержалась и ткнула его в бок. Локтем. Легонько.
– Сам ты чудовище.
– Не спорю.
На этой странной ноте хрупкого и достаточно напряженного перемирия мы приступили к ужину.
– Как поживает ее светлость? – негромко поинтересовался Анри, когда подали жаркое.
Винсент удостоил его скупым взглядом.
– Замечательно.
– Очень надеюсь познакомиться с ней зимой, – прощебетала Софи. – Говорят, ее светлость Луиза очень красивая!
Винсент хмыкнул. Я покосилась на мужа.
– Наверное, Жерома пытала, – ответил одними губами, стараясь не улыбаться.
Остается надеяться, что в переносном смысле. Судя по напору, из нас троих у этой мадемуазель быстрее всего получается добывать нужную информацию и использовать в своих целях.
– Очень красивая, – подтвердил брат, промокнул уголки губ салфеткой и снова принялся за еду.
– Тереза тоже очень красивая, – Софи улыбнулась. – И еще очень‑очень добрая. Они с Анри так обо мне заботятся!
– Очень мило, – сухо отозвался Винсент.
В этот миг сердце у меня екнуло, но девочка ничего не заметила.
– Как же вы познакомились с моей сестрой?
– Тереза приехала в Равьенн с месье Эльгером.
О‑ой.
– С месье Эльгером? – Винсент посмотрел на меня так, что захотелось сползти под стол. – Вдвоем?