Я услышала в голове ответ Тайишки: «Конечно, девственна! Что за омерзительные предположения о приличной девушке?». Я ей ответила другое: «Костю моего помнишь? Так я и до знакомства с ним уже девственна не была». Тайишка нервно ойкнула и заткнулась. Мне же опять пришлось выруливать за нас обеих:
– Что зависит от моего ответа? Ты и этим полоумным же приказал меня не трогать!
Эльрик кивнул.
– Есть одно местечко. Некромант, очень старый и уважаемый, я у него на подработках… так вот он распорядился, чтобы я к нему всех оживленных девственниц тащил. Наверное, ему просто девица нужна… на службе.
– Очень интересно. Прямо очень. Особенно интересно, что за служба у твоего старикана такая, что ему именно девственница требуется?
– Мне‑то почем знать? Может, для опытов каких. Тебе‑то что уже терять? А так и мне заработок, и тебе приятная жизнь… на службе.
Если бы я могла развести руками, то так бы и сделала.
– Так заманчиво звучит! Про опыты особенно!
Эльрик сарказма не понял, и потому обрадовался:
– Ну, так и славно дело решилось! Ежели ты ему понравишься, то все при своих пирогах останутся.
Тайишка внутри меня попискивала, я так и не разобрала: то ли ей понравился вариант, то ли она не знала значения слова «опыты». Я же вознамерилась остаться при своих пирогах, как и было предложено. Это кто ж молодой девице руки связывает, а ноги нет? С размаха пнула утырка между ног, а когда он со стоном пополам сложился, то добавила той же ногой в лицо. Эльрик опрокинулся навзничь, а я, пользуясь моментом, рванула в темные заросли.
– Гаки сожрут, дура! – хрипел он мне вслед.
Но я бежала и бежала. Игнорируя и его предупреждение, и визг Тайишки. Вот пусть она, когда нас расселят, на опыты и сдается. А я преспокойно помру здесь и поживу без опытов в милой моему сердцу реанимации.
К счастью, я всегда была активной – и в спорте в том числе. До олимпийской сборной пусть и недотягивала, но тем не менее оторваться от неподготовленного преследователя сумела. Остановилась, только когда легкие начали невыносимо гореть. Прижалась спиной к дереву и сползла вниз на землю. Ссадины, на которые я при побеге внимания не обращала, теперь ощущались по полной программе. Счастье, хоть глаза целы, если учесть, что я прорывалась со связанными руками по ночному лесу, едва‑едва освещаемому луной.
Тайишка внутри почему‑то рыдала. Перепугалась, наверное, глупая.
– Ты не плачь, Танюх! – успокаивала я. – Вроде бы ушли! Если у нашего приятеля нет собачьего нюха, то вряд ли найдет.
– Я не потому плачу, – ныла она. – Нас теперь гаки сожрут – никто и не узнает.
– Погоди‑ка, – не поняла я. – Ты к старикану на опыты, что ли, хотела, девственница моя неразумная?
– А чего ж не хотеть? Помереть всегда успеется. А некроманты очень добрыми бывают…
Я не заорала только потому, что боялась привлечь внимание многократно упомянутых гак. Существ этих я пока себе и представить не могла, но если они хоть чуть менее приятны, чем остальные существа в этом мире, то я предпочту отложить знакомство. А Тайишка все ныла и ныла:
– А теперича что? Ежели до утра дотянем, то куды потом? В срамной рубахе в столицу явимся? Да я лучше туточки помру, чем такой стыд пережить.
– Вот и помри.
– Вот и помру!
– Помри!
– Ой, вспомнила! У меня ж хозяйка есть… А если мы к ней придем, все честь по чести объясним? Оль!
– Это та самая дура набитая, что тебя на лошадь усадила?
– Ну да!
– Я не знаю, что тебе на это ответить.
– Так пошли к ней!
– У тебя какая‑то особенная форма дебилизма, Танюх? Она тебя меньше суток назад угрохала! А мы сейчас явимся такие: «Здрасьте, мадам! Мы настолько невменяемы, что даже после смерти явились служить вашей дурости! Не, а вы чего сразу в обморок‑то?»
– Что же делать, Оль? – та принялась рыдать еще усерднее.
– Выживать, Танюх. Как только с этим справимся, то начнем искать способ меня отправить домой, а тебя при этом не убить.
– Так это нам к некроманту и надо! – снова оживилась она.
– Я сказала – сначала выживать. У тебя со слухом плохо?
Она не ответила, тоже уловив в стороне шорохи. Где‑то очень далеко захрустели ветки, и звук приближался. Я вскочила на ноги, надеясь, что это просто Эльрик нас отыскал – с ним я попытаюсь справиться опять. Но Тайишка убивала надежду на корню:
– Гака! Точно говорю тебе – гака!
– Что еще за гака? – я созрела, чтобы задать этот давно животрепещущий вопрос.
– Вечно голодный дух! Очень быстрый и очень сильный. Против гаки только с огнеметом устоять можно. Она сожрет нас, Оль…
Здорово. А у меня еще и руки за спиной связаны. Может, попытаться сбежать? Определение «очень быстрая», правда, смущало. И точно. Звук нарастал вихрем – еще несколько секунд назад звучавший издалека, он теперь слышался совсем рядом. Как разгоняющийся сквозь заросли самолет, в самом деле. И еще через мгновение я увидела…
Тварь затормозила в трех шагах от меня и улыбнулась. Она действительно улыбалась самой настоящей человеческой улыбкой! И ничего, что передвигается на четвереньках, какими‑то резкими прыжками. И ничего, что на ее теле нет одежды. Гака была человеком! Изуродованным жуткой гримасой, совершенно лысым, но человеком! Это зрелище оказалось самым страшным из того, что я успела повидать. Чудовище должно оставаться чудовищем! И уж точно не должно улыбаться…
Когда тварь начала медленно передвигаться вперед, я не выдержала. Сорвалась с места в сторону, даже не думая о том, что убежать не смогу. Возможно, наоборот – только спровоцирую в ней азарт. Но и оставаться на месте я не могла. Расслышала за спиной леденящий душу гогот. Заметив впереди огонь, рванула туда. Перепрыгнула через голубое сияние, остановилась и заозиралась в поисках людей. Облегченно выдохнула, когда увидела Эльрика. Он не выглядел ни испуганным, ни запыхавшимся. Даже руки на груди сложил, чтобы дополнить самоуверенный образ. Оглянулась – гака, натолкнувшись на светящуюся полосу, обреченно заныла. Принюхалась. Потом поползла вдоль. Эльрик вскинул руку и повел ее по воздуху – как если бы пальцами рисовал – и полоса голубого огня потянулась дальше. Он приблизился ко мне и замкнул окружность. Судя по тому, что гака перестала улыбаться и теперь нервно подпрыгивала, преодолеть эту преграду ей было не под силу.
– Как ты меня нашел? – я задыхалась.
– Я на мага учусь, выпускной класс. Считай, что тебе очень повезло с этим.
Хватило лишь одного взгляда на тварь, чтобы желание съязвить пропало. И ведь я не боялась смерти – наоборот, даже рассчитывала, что этим и выпутаюсь из неприятностей. Но когда смерть – да еще и с человеческой улыбочкой – совсем рядом ходит, то думать о преимуществах гибели не получается. Да и не слишком хочется быть… сожранной. Это уж совсем неправильная смерть.
– Ты можешь ее убить, Эльрик?
Он тоже оглянулся на тварь, пожал плечами.
– Ранить точно смогу. Она этого огня сильно боится. Но пока орать будет, другие сбегутся.
– И что нам тогда делать?
– Ничего. Спокойно спим до утра. Она или вовсе уйдет, или при свете дня станет слабее – тогда я с ней уж легко справлюсь. И потом мы идем к некроманту.
– Нет!
– А‑а… Ну, тогда я утречком ухожу, а тебя туточки оставляю. Ты со слабой гакой справишься?
Меня обуревала злость:
– Развяжи мне руки!
– И что, думаешь, это поможет? – он снова смеялся. Да что он за человек такой – что бы ни случилось, постоянно хохочет?
Я не стала на этот раз приглядываться к оскаленным зубам твари:
– Руки развяжи, потому что мне больно. И застой крови может случиться. Ты меня своему некроманту с ампутированными кистями поведешь?
Он недоверчиво нахмурился:
– То есть ты согласна?
– То есть ты не оставил мне выбора.
Эльрик удовлетворенно кивнул, вытащил из сапога маленькое лезвие и разрезал веревки. Растирая онемевшие запястья, я уселась на землю:
– И что теперь?
– Спи теперь, чужестранка. Спи. Гака в круг не пройдет, а огонь не даст замерзнуть.
Сам тут же улегся на землю, подоткнул руку под голову и уже через пару минут засопел. Я попыталась не обращать внимания на подвывающую всего в двух шагах тварь и тоже легла. Холодно и неуютно, но до смерти тут вряд ли обмерзнешь. Прикрыла глаза. Тайишка словно только что появилась – до сих пор сидела бесшумно:
– Спасибо, Оль! Ну, что спасла нас обеих… Некромант поможет! А если он злым окажется, тогда уж с чистой совестью и помрем.
– Ты спятила? Я этому гаденышу лапшу на уши вешала. Он нас отсюда вытащит, потом снова сбежим.
– Это ты спятила!
– Заткнись! Знаешь, Танюх, для той мямли, которой ты являешься, ты слишком много говоришь!
– Я просто жить хочу… – проблеяла моя подселенка и снова захныкала.
Я в ответ лишь зубами скрипнула. Это же надо быть настолько… никакой! Не могли меня переселить в какую‑нибудь грозную воительницу? Я бы все равно самой собой оставалась, но хоть было бы не так стыдно называть ее напарницей.
***
Стоило мне только уснуть, как я открыла глаза. Тихое пиликанье вокруг, из коридора приглушенные голоса. Прекраснейшая, самая милая моей душе реанимация! Но визжать от радости на этот раз не хотелось. Однако не удержалась и помахала рукой заглянувшей медсестре. Она тут же исчезла и через минуту вернулась с Дмитрием Александровичем. Он, как и в первый раз, сначала посмотрел на все пиликающие мониторы, а уже после на мое лицо. Говорил еще серьезнее, чем раньше:
– Плохие новости, Ольга. Опять кома, и никаких изменений в показателях. Больше трех часов. А я до сих пор не знаю причину. Похоже, вам придется задержаться в моей компании.
Я улыбнулась ему – широко и искренне. Он, по всей вероятности, опешил и сел на стул рядом. Немного наклонился:
– Ольга, ты должна кое‑что понять, – реаниматолог неожиданно перешел на ты. – Утром мы соберем консилиум и обязательно найдем причину. Но я уже успел обсудить твой случай с несколькими коллегами – и ровным счетом никто не понимает, что с тобой происходит.
– И что в этом плохого, Дмитрий Александрович?
Он вздохнул:
– Знаешь, есть такое понятие – врачебная интуиция. Она у меня вопит, что с тобой все в порядке. Я вот смотрю на тебя и не могу себя убедить, что ты нездорова. Настолько цветущих лиц я в этом помещении ни разу не видел, – он грустно усмехнулся. – А еще есть понятие – врачебная ошибка. Мы можем так ничего и не найти, но причина обязательно есть…
У меня же обо всем происходящем успело сложиться другое мнение:
– Дмитрий Александрович! Я вам кое‑что скажу, только не смейтесь! Я попросту засыпаю – и в этот момент просыпаюсь в каком‑то другом месте. А когда засыпаю там, то просыпаюсь здесь. И еще в моей голове сидит одна лохушка, которая бесконечно болтает.
– Не понял, где просыпаешься?
– В другом месте … – вслух это прозвучало еще нелепее, чем в моих мыслях.
Врач поспешно встал, еще раз взглянул на пиликающий аппарат:
– Повторим утром томографию. Возможно, на первом снимке пропустили опухоль. Ты только не паникуй, если стадия ранняя, то вполне поддается лечению.
– Опухоль мозга? – я и не собиралась паниковать, просто уточняла.
– Зрительные и слуховые галлюцинации вкупе с необъяснимыми комами… Я уже и не знаю, что думать. Но проверим еще раз.
Какова вероятность того, что он прав? Ничего со мной не происходило – все лишь проекция разъедаемого раком мозга? Если уж выбирать, то я предпочла бы оказываться в другом мире с некромантами и гаками. Ненадолго, конечно.
– Дмитрий Александрович, – окликнула я, поскольку врач уже выходил из палаты. – А можете мне дать что‑нибудь такое, чтобы я не спала? Вообще никогда не спала!
Он только головой покачал. Но чуть позже я все‑таки выпросила у медсестры потрепанную книжку и твердо вознамерилась продержаться как можно дольше.
***
Ближе к утру глаза сами собой закрывались.
– Танюх! – мысленно позвала я, чтобы взбодриться хотя бы разговором. Однако девица моя не ответила. – Тань, ты где там?
И снова тишина. Неужели испарилась? Но пару часов назад она совершенно точно была со мной. Прочла еще пару страниц, поглазела в потолок, поняла, что очень скоро сдамся, и потому позвала снова – на этот раз вслух и строже:
– Танюха!
– Ну что? – мне буркнуло недовольно.
Я пережила прилив разочарования, но пыталась думать без подчеркнутого раздражения:
– Где ты была?
– Здесь была. Спала я.
– Спала?!
Этот факт отчего‑то меня очень возмутил. Пока я тут за всех отдуваюсь, нахлебники с чистой душой дрыхнут?
– Спала, – на этот раз ее голос прозвучал довольно. – Я, кажется, за всю предыдущую жизнь столько не отсыпалась, как теперь.
Моему же возмущению не было предела:
– Ничего себе! А я что, получается, вообще спать не должна?
– Не ругайся, Оль, – Тайишка зашептала примирительно. – Возможно, я отсыпаюсь за нас обеих. Или ты успеваешь отдохнуть во время перемещений… Ну, признай же – ты всегда просыпаешься бодрой.
Что правда, то правда. Я и сейчас понимала, что хоть и раздавлена усталостью, но стоит мне только уснуть и проснуться в их ужасном мире, как я буду чувствовать себя иначе – будто на самом деле часов восемь отсыпалась. И все равно текущее распределение задач меня не устраивало, потому я решила плеснуть масла в огонек:
– И ты даже не проснулась, когда Дмитрий Александрович заходил?
– Дмитрий Александрович… – протянула Тайишка. Уже по ее тону стало понятно, что я попала в нужную точку – врач моей подселенке нравился бесконечно.
– Ну да. На свидание меня пригласил… Так и говорит, утром МРТ сделаем и на свидание рванем.
– На свидание? – она внутри меня запищала и словно бы в ладоши захлопала.
До чего же наивная! И в голову ведь не приходит, что мы в реанимации находимся, и от первого свидания хоть с кем‑то меня, возможно, отделяет целая опухоль… Зато после этого я уже наслаждалась издевательством:
– Ага. На карете, говорит, за тобой заеду и рванем. А я ему: да что вы, Дмитрий Александрович, я не такая, чтоб прям на второй день знакомства сразу на карете…
– У‑у, – разочаровалась Тайишка. – Но в чем‑то ты права, конечно… Хотя ведь видно, что человек он благородный и порядочный. Из хороших некромантов.
С чего, интересно, ей это видно‑то стало? Мы с ним парой фраз за все время перекинулись. Он может быть вовсе не порядочным, или наоборот – самым порядочным мужем и отцом многодетного семейства. Но у дурехи моей наивной мыслительная деятельность так широко не работала. Я только‑только входила в азарт:
– И так он разозлился на мой отказ: глаза вспыхнули страстью, на лбу испарина…