Сэм, Эдилио, Астрид и Дара Байду – которая выполняла роль фармацевта и медсестры, – были в курсе, где находится Лана, и могли найти её, если она была действительно необходима. Но большинство детей не знали, так что отчасти ей удалось вернуть личное пространство.
Она с тоской смотрела на собачью еду. Уже не в первый раз Лана задумалась: а каково это на вкус? Должно быть, лучше, чем подгоревшие картофельные очистки с соусом барбекю, которыми питалась она сама.
Когда‑то в гостинице было полно еды. Но, по распоряжению Сэма, Альберт и его команда всё забрали и перенесли в «Ральфс». Откуда Дрейк сумел стащить немалую часть и без того стремительно убывающих остатков.
Больше в гостинице еды не осталось. Опустели даже мини‑бары в номерах, где раньше хватало вкусных батончиков, чипсов и орешков. Осталось только спиртное. Ребята Альберта не тронули выпивку, потому что толком не знали, что с ней делать.
Лана не подходила к этим маленьким коричневым и белым бутылкам. До сих пор.
Именно из‑за алкоголя её отправили сюда, подальше от дома в Лас‑Вегасе. Она стащила у родителей бутылку водки – вроде как, чтобы передать одному знакомому мальчику постарше.
Впрочем, это была «подчищенная» версия, которую Лана ухитрилась выдать родителям за правду. И всё же они решили отослать её к дедушке на далёкое ранчо, чтобы дочь «хорошенько подумала над своим поведением».
Теперь, в мире УРОДЗ, Лана стала кем‑то вроде святой. Но ей было лучше знать.
Патрик доел корм, и кофе как раз сварился. Лана налила себе чашку, добавила подсластителя «Ньютрасвит» и немного сухих сливок – всю эту роскошь она нашла в тележках у горничных.
Вышла на балкон и сделала глоток.
Играла музыка: в комнате работал CD‑плеер. Похоже, кто‑то из прежних постояльцев забыл в нём старый диск Пола Саймона, и Лана сама не заметила, как заслушалась.
Среди композиций была одна песня о тьме. О её приветливости. Почти приглашение. Она слушала её снова и снова.
Иногда музыка помогала забыть. Но только не эта песня.
Краем глаза Лана заметила кого‑то внизу, на пляже. Вернувшись в комнату, она достала бинокль, найденный в чемодане какого‑то давно исчезнувшего туриста.
Двое маленьких детей, на вид не старше шести, играли на скалистом пирсе, уходящем в океан. К счастью, прибоя не было. Но камни местами походили на сваленные в кучу бритвенные лезвия, острые и скользкие. Ей следовало бы…
Позже. Хватит с неё ответственности. Лана никогда не была ответственным человеком и устала от ноши, которую на неё взвалили.
По УРОДЗ постепенно распространялись различные «взрослые» пороки. Некоторые безобидные, как, например, пристрастие к кофе. Другие – травка, сигареты, алкоголь, – не были столь безвредными. Лана знала о шестерых детях, ставших закоренелыми алкоголиками. Они пытались заставить её лечить их от похмелья.
Другие без конца курили марихуану, найденную у родителей или в комнатах старших братьев и сестёр. И почти каждый день можно было увидеть, как дети от восьми и старше, кашляя, затягиваются сигаретами, пытаясь казаться крутыми. Однажды Лана поймала первоклассника, который пытался зажечь сигару.
Излечить такое Лане было не под силу.
Иногда она мечтала снова оказаться в хижине Отшельника Джима.
Эта мысль приходила ей в голову не один раз. Она часто вспоминала о странной хижине посреди пустыни и необычной зелёной лужайке вокруг неё – теперь, скорее всего, трава потемнела и пожухла.
Именно там Лана нашла убежище после автокатастрофы. А вскоре – снова, на этот раз после нападения стаи койотов.
Сам домик сгорел до основания. От него не осталось ничего, кроме пепла. И золота, разумеется. Даже если золотой запас Отшельника Джима расплавился, золото всё равно осталось там, под досками.
Золото. Из шахты.
Шахта…
Лана сделала большой глоток из пластикового стаканчика и обожгла язык. Боль была нужна, чтобы сконцентрироваться.
Шахта. Тот день хорошо сохранился в её памяти, но не с чёткостью реальных событий, а вроде кошмарного сна.
Тогда она ещё не знала, что с возникновением УРОДЗ все взрослые испарились. И отправилась в шахту в поисках отшельника, надеясь хотя бы найти его автомобиль и добраться на нём до города.
Отшельник нашёлся: его труп лежал у входа в шахту. Джим не исчез, он был мёртв. А это значит, смерть наступила ещё до появления УРОДЗ.
За Ланой пришли койоты и повели её в глубь шахты. И там она обнаружила… это. Нечто. Мрака, так его называли койоты: Мрак.
Она помнила, как её ступни налились тяжестью, словно к ним привязали кирпичи. Как сердце замедлилось и глухо стучало в груди, каждый стук – словно удар кувалды. Ужас, который пробирал гораздо глубже, нежели обычный страх. Тошнотворное зеленоватое свечение, наводящее на мысли о гное, болезнях, опухолях.
Дремота, которая ею овладела… потяжелевшие веки, опустошённый разум и чувство, будто кто‑то вторгается в…
Иди ко мне.
– Ай!
Чашка треснула. Горячий кофе залил всю её руку.
Лана вспотела. Дыхание давалось с трудом. Она сделала глубокий вдох, и ей показалось, будто она забыла, как дышать.
Оно всё ещё было в её голове, тот монстр из шахты. Он проник в неё. Иногда девушка отчётливо слышала его голос. Разумеется, это галлюцинации. Никакой не Мрак. Их разделяют мили. Он сидит глубоко под землёй. Он же не может…
Иди ко мне.
– Никак не могу забыть, – прошептала Лана Патрику. – Не могу от этого избавиться.
В первые дни, когда она вернулась из пустыни и присоединилась к этому странному детскому обществу, Лана чувствовала почти умиротворение. Почти. С самого начала у неё оставалось чувство, будто ей нанесён какой‑то вред, невидимая рана без определённого местоположения где‑то внутри неё.
И теперь эта невидимая, нереальная, незалеченная рана открылась заново. Поначалу она убеждала себя, что это пройдёт. Что рана излечится. Зарастёт коростой. Но если это так, если она излечивалась, почему с каждым днём боль становилась всё сильнее? Как этот ужасный голос из слабого, отдалённого шёпота превратился в настойчивое бормотание?
Иди ко мне. Ты мне нужна.
Теперь можно было различить слова в этом назойливом, требовательном голосе.
– Я схожу с ума, Патрик, – сказала Лана псу. – Оно внутри меня, и я схожу с ума.
* * *
Мэри Террафино проснулась. Перекатившись на бок, слезла с постели. Утро. Ей бы следовало ещё поспать: сил совсем не было. Но она знала, что больше не сможет заснуть. У неё полно дел.
Первым делом Мэри босиком направилась в ванную, чтобы взвеситься на весах, стоящих на кафельной плитке. Для весов отводилось особое место: ровно посередине, напротив зеркала над умывальником, верхний правый угол весов точно совпадает с границей плитки.
Она сняла ночную рубашку и встала на весы.
Первый замер. Шаг на пол.
Второй замер. Шаг на пол.
Третий раз считался официальным.
Восемьдесят один фунт.
В день возникновения УРОДЗ Мэри весила сто двадцать восемь фунтов.
Она по‑прежнему считала себя жирной. Жировые складки здесь и там. И неважно, что говорили другие. Мэри видела жир своими глазами. Так что никакого завтрака. Может, это и к лучшему, учитывая, что на завтрак сегодня в детском саду овсяные хлопья на сухом молоке, подслащённые сахарозаменителем из розовых пакетиков. Довольно здоровое питание – и гораздо, гораздо более приличное, чем у большинства ребят, – но явно не стоит того, чтобы толстеть.
Мэри проглотила капсулу «Прозака», две крохотные красные таблетки «Судафеда» и мультивитамины. «Прозак», в основном, подавлял депрессию, а «Судафед» помогал справиться с голодом. А мультивитамины, надеялась Мэри, помогали ей оставаться здоровой.
Она быстро оделась: футболка, спортивные брюки, кроссовки. Всё это свободно болталось на ней. Нельзя надевать ничего более обтягивающего, пока лишний вес не уйдёт.
Она отправилась в прачечную и вывалила полную сушилку тканевых подгузников в полиэтиленовый пакет. У неё ещё оставался небольшой запас одноразовых, но их берегли для экстренных ситуаций. Месяц назад в детском саду перешли на многоразовые пелёнки. Это было отвратительно, все возмущались, но Мэри объяснила своим ворчащим помощникам, что новых «памперсов» с фабрики ждать не приходится.
Мэри спустилась вниз, в одиночку волоча мешок с подгузниками.
Сэм, Астрид и Малыш Пит сидели на кухне. Мэри не хотела им мешать и давать возможность уговаривать себя позавтракать, поэтому тихонько прошла ко входной двери.
Спустя пять минут она была уже в садике.
Детский сад сильно пострадал в ходе битвы. Общая с магазином хозтоваров стена была разрушена. Дыру теперь закрывал кусок полиэтилена, который почти каждый день приходилось заново приклеивать на скотч. Это служило напоминанием о том, как они оказались в шаге от катастрофы. Стая койотов сидела в этой самой комнате, а эти дети были заложниками, пока Дрейк Мервин хорохорился и злорадствовал.
Брат Мэри, Джон, уже ждал её в садике.
– Эй, Мэри, – окликнул он её, – почему так рано? Поспала бы подольше.
Джон работал в утреннюю смену, с пяти и до полудня, как раз от завтрака до обеда. Очередь Мэри наступала с обеда и до десяти вечера. Она отвечала за обед, ужин и укладывание спать, а в конце оставался ещё свободный час, чтобы прибраться и составить расписание. Потом она отправлялась домой и смотрела какой‑нибудь фильм на DVD, тренируясь на беговой дорожке в подвале. Таким был их режим. Восемь часов отводилось на сон и ещё несколько свободных часов оставалось утром.
Но в действительности она часто тратила два‑три часа сна на ночную тренировку. Пыталась сбросить последние несколько лишних фунтов. На беговой дорожке в подвале, где Астрид её не услышит и не станет расспрашивать.
Чаще всего она потребляла менее семисот калорий в день. А иногда, если очень повезёт, обходилась и половиной этого.
Мэри обняла Джона.
– Как дела, братишка? Какие у нас сегодня катастрофы?
У Джона накопился целый список. Он зачитал его из своей записной книжки с баскетбольной командой «Уорриорз» на обложке.
– У Педро выпал зуб. Зося пожаловалась, что Джулия её толкнула, в результате они подрались и отказываются вместе играть. У Колина, по‑моему, поднялась температура… он вообще какой‑то такой, хилый, понимаешь. Брэйди утром пыталась сбежать, но я поймал её. Хотела отправиться искать маму.
Список продолжался, а тем временем детишки подбегали к Мэри, чтобы обнять её, получить от неё поцелуй, похвалу за причёску или услышать, какие они «молодцы», что как следует почистили зубы.
Мэри кивала. Подобный список составлялся каждый день.
Мимо прошёл парень по имени Фрэнсис, грубо протиснувшись мимо Мэри. Затем, осознав, кого он только что толкнул плечом, мальчик повернулся и, хмуро глядя на неё, сказал:
– Ладно, я пришёл.
– Первый раз? – спросила Мэри.
– А что, я должен извиняться? Я вам не нянька.
Эта сцена тоже повторялась ежедневно с тех пор, как в Пердидо‑Бич воцарился мир.
– Короче, мальчик, дело вот в чём, – начала Мэри. – Я знаю, что ты не хочешь здесь находиться, но мне плевать. Никто не хочет, но о малышах надо заботиться. Так что сделай лицо попроще.
– А чего бы тебе о них не заботиться? Ты по крайней мере девчонка.
– А я – нет, – заметил Джон.
– Видишь этот стенд? На нём висят три списка, по одному для каждого из дежурных помощников. Бери один. И приступай. Сегодня на тебе всё, что в этом списке. И не забывай улыбаться в процессе.
Фрэнсис подошёл к доске и принялся изучать списки.
– Спорим на печеньку, тот список, в котором значится смена подгузников, он ни за что не выберет, – сказал Джон.
– Никаких споров, – сказала Мэри. – К тому же, печенья у нас нет.
– Я скучаю по печенью, – с тоской проговорил Джон.
– Эй, – крикнул Фрэнсис, – все эти списки отстой.
– Да, – согласилась Мэри. – Ещё какой.
– Вообще всё здесь отстой.
– Пожалуйста, прекрати говорить слово «отстой». Я не хочу, чтобы трёхлетки повторяли его за тобой целый день.
– Ёлки‑палки, когда наступит мой день рождения, я сваливаю, – надулся Фрэнсис.
– Отлично. Я прослежу, чтобы после этого тебя больше не включали в график. А теперь бери список и приступай. Я не хочу заставлять Сэма тратить время на то, чтобы прийти и лично тебя замотивировать.
Фрэнсис побрёл обратно к стенду.
– Собирается покинуть это место, – сказала Мэри Джону и скривилась. – Скольким у нас уже стукнуло пятнадцать? И только двое решились на уход. Все грозятся, что уйдут. Но потом остаются.
УРОДЗ избавлялась от всех, кому было больше четырнадцати лет. Никто не знал, почему. По крайней мере, Мэри не знала, хотя слышала краем уха, как Сэм и Астрид об этом шептались, и теперь ей казалось, что они могут знать больше, просто недоговаривают.
Четырнадцатилетние подростки в день пятнадцатилетия исчезали. Растворялись в воздухе. Если позволяли этому произойти. Если решались «перейти».
Что происходило после так называемого «перехода» – этого не знал никто. В этот момент время для человека словно замедлялось. Тебе является кто‑то, кого ты любишь и кому доверяешь, и этот кто‑то уговаривает уйти за ним, заставляет покинуть УРОДЗ. А если откажешься, он превратится в монстра.
У тебя есть выбор: или остаться в УРОДЗ, или… но никто не знает, что это за «или». Может быть, вернуться в прежний мир. Или оказаться в совершенно новом месте.
Или умереть.
Мэри заметила, что Джон пристально смотрит на неё.
– Что? – спросила она.
– Но ты же не…
Мэри улыбнулась и потрепала его по рыжим кудряшкам.
– Никогда. – Я ни за что тебя не брошу. Скучаешь по маме с папой?
Джон кивнул.
– Я всё вспоминаю, сколько раз доводил их.
– Джон…
– Знаю. Знаю, что это неважно. Но это словно… – он не смог подобрать слов, поэтому жестом изобразил, будто вонзает нож себе в сердце.
Кто‑то сзади потянул Мэри за футболку. Она обернулась и с замиранием сердца увидела мальчика по имени… как же его… Мэри не могла вспомнить, как его зовут. Но она помнила имя второго мальчика, который стоял у него за спиной: Шон. Она знала, зачем эти ребята пришли к ней. Недавно им обоим исполнилось по пять лет. Возрастное ограничение в детском саду было четыре года. В возрасте пяти лет дети должны были переехать – хорошо, если в дом, где жили ответственные дети постарше.
– Привет, ребята. Как дела? – спросила Мэри, присев на корточки, чтобы её лицо оказалось на одном уровне с ними.
– Ну… – протянул первый мальчик. И тут же расплакался.
Не следовало этого делать, она знала, что не следовало, но не смогла удержаться и обняла малыша. Шон тоже заплакал, поэтому объятия пришлось продлить, и Джон присоединился, а Мэри услышала собственный голос: конечно, конечно им можно остаться, только на денёк, совсем ненадолго.
Глава 4
106 часов, 8 минут
«АКАДЕМИЯ КОУТС» ПОСТРАДАЛА от гораздо более сильных разрушений в битвах. Особенно досталось фасаду здания. В белёной кирпичной стене зияла такая огромная дыра, что сквозь неё было целиком видно классную комнату на втором этаже, этаж под ней и неровный проём, который немного не доставал до верха окна на первом этаже. Почти во всех окнах были выбиты стёкла. Дети попытались уберечься от непогоды, заклеив окна скотчем и полиэтиленовой плёнкой, но скотч местами отошёл, и теперь куски полиэтилена висели клочьями и время от времени шелестели на ветру. Здание выглядело так, словно пережило войну. Так оно и было.
Вокруг дома тоже творился хаос. Газон, который в былые времена стригли с чрезмерной тщательностью, теперь местами зарос, а местами пожелтел и высох до состояния сена. Сквозь гравий круглой подъездной дорожки, где когда‑то родители парковали свои минивэны и роскошные седаны, тоже пробивались травинки.
В половине здания вышла из строя канализация, туалеты были забиты и протекали. Небольшие пристройки, такие как общежития и художественная студия, были в лучшем состоянии, но Дрейк настоял на том, чтобы остаться в главном здании. Он занял кабинет школьного психолога, место, куда Дрейк раньше регулярно являлся на консультации и тестирования.
Тебе по‑прежнему снятся сны о том, как ты мучаешь животных, Дрейк?
Нет, док, мне снится, как я мучаю вас.
Теперь кабинет превратился в оружейную. Девять пушек Дрейка, от охотничьих ружей до пистолетов, были разложены на столе. Почти все были не заряжены – все, кроме двух, которые он носил при себе. Боеприпасы для остальных пушек он убрал подальше: Дрейк не доверял никому. Патроны, которых, по мнению Дрейка, вечно не хватало, лежали в тайниках под потолочными плитками и за вентиляционными решётками.
Дрейк сидел и смотрел DVD‑фильм на краденом плазменном телевизоре. На экране показывали «Пилу II». Звуковые эффекты были великолепны. Дрейк выкрутил звук так сильно, что одно из немногих сохранившихся оконных стёкол дребезжало. Поэтому он не сразу услышал голос Дианы:
– Он хочет тебя видеть.
Дрейк обернулся, почувствовав её присутствие. Развернул руку‑щупальце, ту самую, благодаря которой он получил своё прозвище – Кнуторукий, – и выключил телевизор.
– Чего тебе? – требовательно спросил Дрейк, нахмурившись.
– Он хочет тебя видеть, – повторила Диана.
Дрейку нравилось видеть страх в её глазах. Крутая Диана: ехидная, саркастичная, высокомерная Диана. Испуганная Диана. Она боялась его и того, что он мог с ней сделать.
– Кто хочет?
– Кейн. Он очнулся.
– Он и раньше был в сознании, – сказал Дрейк.
– Он вернулся. Почти. Вернулся и хочет видеть вас с Клопом.
– Да? Ну ладно, как‑нибудь загляну к нему. – Дрейк снова щёлкнул «кнутом» и включил телевизор. – Отлично, я пропустил самое интересное. Где пульт? Без пульта не перемотать.
– Так что, мне сказать Кейну, чтобы он подождал? – спросила Диана невинным тоном. – Без проблем. Пойду и скажу ему, что ты слишком занят, и не можешь зайти к нему.
Дрейк сделал глубокий вдох и пристально посмотрел на неё. Рука‑кнут медленно двинулась к девушке, кончик подрагивал в предвкушении, как обернётся вокруг её шеи.
– Ну, вперёд, сделай это, – дразнила его Диана. – Давай, Дрейк. Давай, прояви неповиновение Кейну.
Его холодные глаза едва заметно дрогнули, но он знал, что Диана это заметила, и пришёл в ярость.
Не сегодня. Ещё рано. Сперва Кейн должен разобраться с Сэмом.
Дрейк свернул кнут. Он завёл привычку оборачивать руку вокруг пояса в несколько оборотов. Но рука постоянно была в движении, поэтому со стороны казалось, будто Дрейка сжимает розовато‑серая анаконда. Будто он – её добыча.
– Тебе бы это понравилось, да, Диана? Если бы я сразился с Кейном. Жаль тебя разочаровывать. Я на сто процентов верен Кейну. Мы с ним как братья. Даже больше, чем кровные братья, а не как они с Сэмом. – Он подмигнул ей. – Братство Мрака, Диана. Мы с ним оба были там. Мы оба встретились с Мраком.
Дрейк видел, что Диане до смерти хотелось узнать об этом существе из шахты, о создании, которое подарило Дрейку новую руку после того, как Сэм сжёг прежнюю. Но Дрейк не собирался ей ничего рассказывать. Пусть страдает от любопытства. Пусть бесится.
– Пойдём, навестим босса.
Кейн уже выглядел лучше. Какая бы болезнь ни сжирала его на протяжении последних трёх месяцев, не выпуская его из мира лихорадки и кошмаров, она, похоже, начала отступать.
Слишком поздно для Пузана.
Дрейк невольно улыбнулся, вспомнив о нём. Жирдяй Пузан летит по воздуху и врезается в прочную стену с такой силой, что буквально пролетает насквозь. Да, это стоило того, чтобы увидеть.
С тех пор никто, включая Дрейка, не совался к Кейну. Даже сейчас Дрейк был настороже. Только Диане хватило безрассудства остаться с Кейном, менять его загаженные простыни и кормить супом с ложечки.
– Неплохо выглядишь, Кейн, – сказал Дрейк.
– Как будто из ада вылез, – возразил Кейн. – Но в голове прояснилось.
Дрейк подумал, что вряд ли это правда. Он и сам провёл всего несколько часов лицом к лицу с Мраком, и его до сих пор не отпускало – по крайней мере, надолго. Время от времени он слышал голос у себя в голове. Точно слышал. И был уверен, что Кейн тоже слышит.
«Если услышишь этот голос хоть раз, потом не отделаешься», – подумал Дрейк. Эта мысль успокаивала.
– Клоп, ты тут? – спросил Кейн.
– Я тут.
Дрейк едва не подскочил от неожиданности. Клоп стоял в трёх футах от него, не совсем прозрачный, но и не вполне видимый. Мальчишка обладал способностью маскироваться, как хамелеон. Если посмотреть на Клопа в тот момент, когда он использует свою силу, можно было заметить разве что лёгкую рябь в воздухе, странное искажение света.
– Прекрати это, – прорычал Кейн.
Клоп тут же стал видимым: обыкновенный сопливый гадёныш.
– Прости, – пробормотал он. – Я просто… я не…
– Не бойся, я сейчас не в настроении швырять людей в стену, – сухо сказал Кейн. – У меня есть для тебя работа, Клоп.
– Опять в Пердидо‑Бич?
– Нет. Нет, Сэм только этого и ждёт, – сказал Кейн. – В Пердидо‑Бич мы больше не лезем. Город нам не нужен. Пусть оставят себе. По крайней мере, пока.
– Конечно, пусть оставят себе то, что могли бы взять мы. Это так великодушно, – съязвила Диана.
– Дело не в территории, – сказал Кейн. – Дело в превосходстве. Нет, Дрейк, не в физическом, я говорю об энергии. – Он опустил руку Клопу на плечо. – Клоп, в этом плане ты самое важное звено. Мне нужны твои навыки.
– Не понимаю, что ещё я могу найти в Пердидо‑Бич, – сказал Клоп.
– Забудь о Пердидо‑Бич. Я уже сказал, дело в энергии. В ядерной энергии. – Кейн подмигнул Диане и хлопнул Дрейка по плечу, включив своё прежнее обаяние, чтобы вернуть им веру в него. Но Дрейка так просто было не одурачить: тело Кейна ослабло, а разум затуманился. Былая уверенность потускнела, от прежнего Кейна осталась лишь тень. Однако эта тень была способна швырнуть человека сквозь стену. Рука‑кнут Дрейка изогнулась, коснувшись его спины.
– Вся жизнь города держится на электростанции, – сказал Кейн. – Если мы возьмём электроэнергию под контроль, Сэм сам отдаст нам всё, что угодно.
– А тебе не кажется, что Сэм в курсе? И наверняка расставил охрану на АЭС? – спросила Диана.
– Я уверен, что там есть охрана. Но также я уверен, что они не заметят Клопа. Так что лети, малютка Клоп. Лети туда, и посмотрим, что тебе удастся разузнать.
Клоп с Дианой одновременно развернулись и вышли. Один – взволнованный, другая – в негодовании. Дрейк остался.
Кейн казался удивлённым, может быть, даже слегка взволнованным.
– Что такое, Дрейк?
– Диана, – сказал тот. – Я ей не доверяю.
Кейн вздохнул.
– Да, я уже понял, что Диана тебе не нравится.
– Дело не в том, что мне не нравится эта… – он едва не произнёс слово на букву «с», но глаза Кейна сверкнули, и Дрейк поправил себя. – Дело не в том, что она мне не нравится. А в ней и Джеке‑Компьютере.
Это насторожило Кейна.
– О чём ты говоришь?
– Джек. У него проявилась сила. И я сейчас не о его способностях к технике. Клоп видел его в Пердидо‑Бич. Помнишь, у них есть такой трактор с экскаваторным ковшом? Так вот, когда этот их гастарбайтер копал могилу, трактор перевернулся и упал в неё. И Клоп видел, как Джек его поднял. Просто взял и вытащил из ямы, будто это не трактор, а велосипед.
Кейн сел на край кровати. Дрейку показалось, что Кейн вынужден немного посидеть, потому что стоять на ногах дольше нескольких минут ему всё ещё было тяжело.
– Похоже, у него не меньше двух делений. А может, даже три, – сказал Кейн. Систему делений изобрела Диана, взяв за основу уровень сигнала в сотовом телефоне. Сама же Диана обладала способностью определять количество этих делений.
Дрейк знал, что только у двоих людей официально выявлено по четыре деления: у Сэма и у Кейна. Ходили слухи, будто Малыш Пит продемонстрировал более мощную силу, но разве может полоумный пятилетка представлять серьёзную опасность?
– Ага, значит, у Джека, возможно, тройка. Но Диана это не подтвердила, так? Она сказала, что у него ноль. Ладно, допустим, сила постепенно развивается. Но чтобы от нуля до трёх? – Дрейк пожал плечами. Давить дальше не было смысла, он и так знал, что Кейн – пусть даже ослабленный, больной Кейн, – мысленно выстраивает логическую цепочку.
– Мы так и не выяснили, почему Джек переметнулся к Сэму, – мягко сказал Кейн.
– Может, кто‑то его надоумил, – предположил Дрейк.
– Может быть, – сказал Кейн, не желая признавать такую возможность. – Пусть кто‑нибудь присмотрит за ней. Только не ты, она и так знает, что ты за ней следишь. Найди кого‑нибудь другого.