* * * * *
Гелбин подождал, пока последний гном из отряда охраны скрылся за поворотом, и только потом улыбка исчезла с его лица. Он тяжело вздохнул, но было непонятно, чего в этом вздохе больше – отчаяния или облегчения.
Нелегко вернуться в свой рабочий кабинет, в свое убежище. Именно это место он всегда представлял себе, когда говорил слово «дом» – даже спустя столько лет. Лет, проведенных под покровительством снисходительных союзников, которые, несмотря на все свое благородство, продолжали смотреть на него с жалостью.
Труднее всего было пережить именно эту жалость. Для честолюбивого народа, чье существование подчинялось абсолютным научным законам вселенной, она была просто невыносимой. Жалость приравнивалась к презрению. Гелбина раздражало, когда к нему проявляли сострадание, – и остальных гномов тоже. Как вождь он всегда внимательно изучал собственные эмоции: они зачастую совпадали с общими чувствами.
Но тяготила главного механика не только жалость. Тягостно было и то, что приходится постоянно улыбаться, подбадривать свой народ, проявлять гномскую смекалку. Лучиться твердой уверенностью, ютясь в тесных комнатах старого Города Механиков, когда единственное, чего ему хотелось –упасть на землю и… и…
Гелбин судорожно вздохнул и пошатнулся, ударившись с глухим стуком о металлическую стену. Так много погибших. Непростительно много!
Главный механик сжал кулаки и шумно выдохнул, пытаясь взять себя в руки. Потом гном закрыл глаза и начал перемножать простые числа, пока все эти тревожные мысли не затихли где-то в дальнем уголке его сознания. Простые, надежные числа. На них всегда можно было положиться, довериться им. Гелбин понимал, что однажды ему придется разобраться с накатывающими на него чувствами, но сейчас у него не было на это времени. Сегодня гномам нужен их главный механик, чтобы отвоевать родной город, и такие вещи, как сожаление и раскаяние, покажутся лишь проявлениями слабости. А лидер народа, находящегося на грани уничтожения и вынужденного жить на чужбине, не может позволить себе проявлять слабость.
Только не в этот раз.
Стараясь выбросить последнюю мысль у себя из головы, Гелбин зашагал вперед, осматривая состояние своего бывшего дома. В отличие от других лидеров Альянса, главный механик отказался от роскоши из более практичных соображений. Какой толк от трона, если лучше всего думается на ногах? Старая система коридоров в семнадцатом секторе являлась физическим воплощением творческого мышления Гелбина: библиотека была соединена с чертежным кабинетом, переходящим в обычную макетную мастерскую, откуда можно было пройти сразу в сборочный цех. Исследование, идея, разработка, производство. Именно в этих стенах ряды цифры облачались в железо и отправлялись покорять мир.
Именно здесь Гелбину впервые пришла в голову идея о механодолгоноге, благодаря которому его невысокие собратья смогли передвигаться так же быстро, как и стремительные всадники-люди. Это изобретение сделало юного гнома знаменитым и стало первой ступенькой на пути к званию правителя. Шлицевой гироинструмент, ремонтный робот, подземный поезд и даже прототип дворфийской осадной машины – все эти проекты зародились здесь, в его кабинете. Именно в этих стенах бесплотные фантазии Гелбина обретали физическую форму и отправлялись служить на благо всех гномов.
– Из чего следует вопрос, – пробормотал Гелбин, – может ли тысяча изобретений компенсировать последствия одной ужасной ошибки?
Его слова, наполненные болью, повисли в темноте коридоров. Главный механик не нуждался в ответе на свой вопрос. Но тут впервые со времени возвращения в Гномреган Гелбин улыбнулся – он заметил, что разговаривает сам с собой. Этого не случалось с тех самых пор, как… как он покинул город. Так что, возможно, вернувшийся невроз был хорошим знаком. Гелбин почесал свою аккуратно подстриженную бородку.
– Если психотический рецидив кажется мне положительным явлением, дела действительно плохи.
Проходя через сборочный зал, Гелбин провел пальцем по пыльной скамье и прищелкнул языком. Время не пощадило эту комнату. Даже при мигающем свете – все еще работающая система освещения была еще одним доказательством гения инженерной мысли гномов – было заметно, что однажды безупречному цеху теперь требуется основательный ремонт.
Взгляд Гелбина упал на стенд с наградами у дальней стены. Его установили там по настоянию учеников, да и то только потому, что главному механику нужно было место для хранения всех этих бесполезных грамот с похвалами и благодарностями. Как и все остальное в комнате, он был покрыт толстым слоем пыли.
В центре стенда гордо стоял первый рабочий прототип механодолгонога, увешанный ленточками и медалями. Гелбин улыбнулся, отметив про себя, что даже в новейших высокоскоростных моделях, производимых в Стальгорне, прослеживались черты его первого детища: все та же угловатость птичьих ног и туловище, напоминающее по форме чайник. Более того, агенты из Нордскола докладывали, что его изобретением пользуются даже таинственные механогномы для своих загадочных целей. Что может быть более лестным, чем знать, что раса машин использует созданную тобой машину как средство передвижения!
Механодолгоног был первым и, пожалуй, наиболее популярным проектом Меггакрута, но за ним последовала череда уникальных, мощных и необычайно практичных изобретений, которые укрепили силу его народа и доказали незаменимость гномов в альянсе дворфов, людей и эльфов. Именно в стенах Гномрегана Гелбин Меггакрут прошел путь от простого изобретателя до главного механика. Именно здесь Гелбин постигал суть вещей, совершал свои самые выдающиеся открытия и получал многочисленные похвалы от собратьев, которые ценили творчество и искусность превыше всего.
И эти же стены стали свидетелем того, как Гелбин Меггакрут наивно поверил словам гнома, которого когда-то считал другом. В этом самом зале Гелбин отдал приказ, который погубил большую часть его собратьев, а выживших лишил родного крова и обрек на унижения и нищенское существование.
Гелбин ударил кулаком в стену, подняв облако пыли. Свет над головой мигнул, словно соглашаясь с выраженным негодованием. Главный механик решил, что ему следует прогуляться, чтобы унять вновь поднявшуюся бурю чувств. Он покинул сборочный зал и, пройдя через макетную мастерскую, вернулся обратно в чертежную комнату. Тут он остановился – к своему удивлению Гелбин внезапно понял, что только что впервые проявил гнев, спустя годы после предательства. И этот внезапный приступ ярости ему понравился.
Возможно, давало о себе знать общение с несносными дворфами. А возможно, оказавшись вне пристального взора сочувствующих покровителей и беспокоящихся граждан, он почувствовал, что занавес, наконец, опустился и что ему больше не нужно играть роль главного механика и можно снова быть самим собой, Гелбином. А Гелбин мог позволить себе печалиться, Гелбин мог чувствовать себя преданным, Гелбин мог негодовать и убиваться из-за несправедливой жестокости мира.
Гном зарычал и снова ударил кулаком в стену, наслаждаясь глухой болью в костяшках пальцев – от удара железные стены холла тонко зазвенели. Во всяком случае, за время, проведенное с дворфами, его народ стал более сильным и научился с наибольшей выгодой пользоваться своими физическими особенностями, чем когда-либо за всю историю существования гномов. Дворфы довели до совершенства отнюдь не тонкое искусство ближнего боя, сражаясь с существами, вдвое превосходящими их по размеру, в то время как гномы обычно оттачивали мастерство побега и избегали конфликтов. Годы, полные трудностей и необходимости уживаться с более крепкотелыми союзниками, по крайней мере, сделали из гномов достойных воинов. Никогда раньше столько собратьев Гелбина не облачалось в доспехи и не держало в руках оружие, задавая жару более высоким противникам.
– Хотя, – пробормотал Гелбин, – умение задавать жару не сильно помогло нашим значительно поредевшим рядам.
Стены все еще продолжали звенеть от удара Гелбина. И тут главного механика пронзила мысль: звук совсем не тот, каким должен быть!
Гелбин наклонил голову и отошел на шаг назад. Помещения семнадцатого сектора были вырезаны в северо-западных толщах Дун Морога – в той заснеженной его части, которая состояла преимущественно из гранита и глинистого сланца. Облицованные железом стены коридоров этого крыла Гномрегана не должны были резонировать на такой частоте при ударном воздействии. Или ему изменяет память?
Закрыв глаза, гном еще раз слегка ударил костяшками пальцев по стене, которая снова издала тот же самый звук, напоминающий высокий звон колокола.
Не отрывая взгляда от стены, Гелбин отошел в центр комнаты. Его старое кресло, представляющее собой удивительно примитивную конструкцию, изготовленную троллями из костей и кожи ящеров, стояло на прежнем месте. Кресло было трофеем, доставшимся ему после первого набега гномов в составе Альянса на ордынский лагерь во время Второй войны. Гелбин хранил этот устрашающего вида предмет по двум причинам. Во-первых, чтобы не забывать, что его враги живут в мире, созданном из костей и шкур. Во-вторых, чтобы помнить, что даже клыкастым варварам с кожей болотного цвета требуется уют и отдых. Главный механик редко проводил время сидя, когда занимался своими изобретениями, но с удовольствием дремал в кресле после бессонных ночей раздумий и мозговых штурмов. Обитое кожей мягкое сиденье находилось близко к полу и было довольно широким, так как должно было вмещать в себя объемы даже самого представительного тролля, – что превращало кресло в отличное место для отдыха гнома. Гелбин опустился на уютную мягкую подушку сиденья с тревожным вздохом.
Неужели они построили здесь что-то новое? Гелбин насторожился. Он внимательно осмотрел комнату на предмет наличия следов диверсионной деятельности: торчащих проводов, неровно пригнанных досок, необычных следов на пыльных поверхностях. Весь сектор был тщательно обследован его лучшей командой, но Меггакрут отучил себя слепо доверять кому-либо, особенно если в деле был замешан Термоштепсель.
Сикко Термоштепсель. От этого имени у Меггакрута до сих пор появлялся неприятный холодок в груди, от которого он не мог избавиться, сколько бы ни старался. Гелбину наконец удалось подобрать слово, описывающее это странное ощущение – это чувство, которое ему было странно и пугающе незнакомо. Он находился в растерянности. Это был уникально редкий случай, когда главный механик Гелбин Меггакрут был очень сильно растерян.
Как такое вообще могло случиться?
Гном из Гномрегана, который сознательно бы действовал во вред своим сородичам, являлся чем-то немыслимым, уму непостижимым, ошибкой природы. В отличие от дворфов, у гномов не случалось междоусобных конфликтов. Их история не знала ни военных диктаторов, ни враждующих фракций. Гномы просто-напросто не воевали с гномами. В мире, полном львов, тигров, фурболгов и более высокорослых народов, его собратьям приходилось полагаться только на себя. Это было чем-то само собой разумеющимся. Именно поэтому гномы не пользовались правом первородства, ставшим причиной стольких кровопролитий среди других рас Азерота, и отвергли монархию как способ правления многие столетия назад. Гномы выбирали своих лидеров по общему согласию, основываясь на реальных заслугах. Заслуги измерялись пользой, принесенной народу. Действовать во вред своим собратьям, жаждать добиться власти любой ценой – такое поведение можно было ожидать от дворфа, орка или любого человека. Но как гному могло прийти в голову поставить на грань уничтожения собственный народ?!
Сикко говорил, что проверил уровень радиации газа. Он заявил, что имеет доказательства его смертельного воздействия на троггов, и подсунул Гелбину фальсифицированные показатели плотности и объемного веса. Газ никогда не должен был выйти за пределы карантинного сектора и нижних уровней Гномрегана – предполагалось, что он будет отравлять врагов, пытающихся проникнуть в город из-под земли, обеспечивая гномам мирную жизнь на верхних ярусах города. В то время это казалось единственным способом предупредить неожиданное вторжение, который, к тому же, не требовал привлечения и без того занятых союзников из Альянса. Гномы бы сами позаботились о себе. Термоштепсель буквально излучал уверенность в том, что все сработает.
Однако большинство троггов смогло пробраться через загазованные уровни, а радиация сделала их еще более агрессивными. Более того, газ поднялся вверх и заполнил все уровни Гномрегана. Он просочился через расхваливаемые Термоштепселем домашние фильтры «Свежесть ветра» и убил всех гномов, которые находились дома, – они задохнулись в клубах зеленого дыма, проникнувшего сквозь двери, которые, согласно обещаниям главного механика, должны были их защитить. Гномреган умер в тот день, и все из-за того, что Гелбин считал Термоштепселя другом, ну или, по крайней мере, гномом.
Меггакрут откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Тяжесть в груди была просто невыносимой. В сотый раз Гелбин подумал о том, не сложить ли ему полномочия и не попросить ли свой народ выбрать другого главного механика. Того, кто не чувствовал бы себя таким растерянным. Того, кто не сделал бы настолько глупой ошибки, приведшей к гибели…
Гелбин больше не мог противостоять охватившему его чувству отчаяния, его накрыла волна горечи, вырвавшаяся, наконец, из длительного заточения. Гном сделал несколько судорожных вздохов и начал лихорадочно перемножать простые числа, сжав подлокотники кресла до боли в руках, но это не помогло. Скорбь сломила его систему защиты и вырвалась наружу неровным грудным всхлипом.
И вот в абсолютной тишине пустующего кабинета главный механик Гелбин Меггакрут наконец заплакал.