Глава 2
Я уже было закрыл глаза, подставив лицо божественному свету, но что‑то дёрнуло меня за левый бок и потащило в сторону моего бездыханного тела.
Сопротивляться было бесполезно. Это как маленькому клубочку пыли пытаться выстоять против пылесоса, направленного прямо на него.
И только когда меня вытянуло на лестничную клетку, я опять почувствовал контроль.
– Да я тебе говорю, Женёк, не войдём мы в лифт. Давай, хватай уже носилки и понесли.
– Нет, а если мы вот… как его? – почёсывая голову, медбрат Женёк, видимо, вспоминал слово. – Во, точно, вертикально поставим! Давай хоть попробуем, а? У меня с прошлого раза поясница ещё в себя не пришла.
Мужик постарше лишь рукой махнул, закатал рукава и, показывая всем видом, что разговаривать больше не будет, приподнял свою часть.
Женёк что‑то тихо процедил сквозь зубы, но спорить со старшим товарищем не стал.
Я в последний раз с тоской взглянул на свою дверь, поджал нижнюю губу и попрощался… Но не с чем‑то конкретным, а просто с местом, в котором я прожил свои последние годы.
Надеюсь, Толик позаботится о Барсике, а если не позаботится, я к нему во снах приходить начну и мяукать.
Раздался удар.
Повернув голову, я увидел, как металлическая ручка носилок ударилась о железные перила.
– Э, мужики, не картошку несёте! – раздосадовано крикнул я. Но реакции не последовало. Мужики как кряхтели, нащупывая ногами ступеньки, так и продолжали кряхтеть.
Их понять можно, после 30‑ки я изрядно поднабрал и с каждым годом всё больше стал верить в поговорку «Хорошего человека должно быть много».
Не уверен, что медбратья, перенося мои 96 килограммов, в этот момент соглашались с этой поговоркой…
Спускаясь за ними, я обратил внимание, что в трёх местах тело было закреплено фиксирующими ремнями. Видимо, пока я «слезу пускал», прощаясь с местом обитания, мужики тело пристегнули. И на том спасибо.
Как‑то в детстве я был на похоронах, мне было лет 5‑6, уже и не вспомню точно. В те года ещё пожилых людей хоронили с определёнными ритуалами.
В подъезде от квартир стариков до самого катафалка разбрасывали лепестки цветов, а соседи с трауром на лице и рыданиями провожали в последний путь стариков, которые, конечно же, с их слов «ушли так рано…»
Меня же никто не провожал, детей у меня не было, дальние родственники жили в другом городе, и мы почти не общались. А друзья… Кто‑то тоже насовсем покинул бренный мир, а кто‑то просто пропал из моей жизни.
Пожилая женщина, кажется, эта была соседка с пятого этажа, с грустным лицом придерживала дверь, помогая санитарам выйти на улицу.
Старший медбрат весь взмок, и с его лба, как бусинки, нависали капли пота.
Рядом с подъездом на аварийке стояла машина скорой, и, завидя нас, водитель вышел наружу, быстрым шагом обошёл её и открыл заднюю дверь.
– Серёга, помоги, а! Будь другом. – хриплым голосом запричитал Женёк.
И вот, они втроём приподняли носилки и закинули тело в салон. Закрыв двери, мужики синхронно, и даже как‑то отрепетировано взяли по сигаретке и закурили. Мне бы кто закурить дал.
– Есть у кого сигареты для призраков?
Но меня опять не услышали, эх. Что ж я не догадался умереть с пачкой сигарет в заднем кармане треников?
Нет, ну серьёзно, вся одежда на мне. Треники, которым лет 10, изрядно износились, но я не жаловался. Засунув руку в левый карман, я нащупал дырку, провёл рукой по растянутой майке с выцветшими жёлтыми буквами партии, коснулся трёхдневной щетины и глазом поймал солнечный блик от бокового зеркала скорой. Подойдя к нему, я опустил голову и вместо отражения увидел что‑то иное, странное…
Самого лица не было видно, но по контуру головы пробегала еле заметная желтоватая линия, похожая на неоновую подсветку.
На улице стояла июльская жара, ярко светило солнце, а цветущий тополь повсюду разбрасывал пух, от чего настроение траура отсутствовало напрочь.
Наверное, умирать в конце октября под опадающую пожелтевшую листву и моросящий дождь совсем иначе.
– Ну, мужики, поехали?
Водитель скорой бросил окурок на асфальт, затушил тлеющий уголёк ботинком и пошёл садиться за руль.
Машина завелась, улица наполнилась гулом от мотора, а выхлопная труба, словно кашлянув, начала извергать чёрный дым.
Старший медбрат последовал за водителем и сел на пассажирское место, а Женёк, тот, что помоложе, залез в кузов с моим телом и по очереди закрыл обе задние двери.
Подойдя к закрытым дверям, я вытянул руки, словно боясь удариться лбом, и прошёл сквозь них. По ощущениям это как пропустить палец через струю воды из крана.
Молодой интерн уже сидел внутри и что‑то конспектировал, в своей тетради.
Судя по лицу, он уже отходил и только по взъерошенным волосам и остаткам блевоты на штанах выдавал своё напряжение.
Заняв место рядом с интерном, я сел и заглянул в тетрадь.
Господи, он только‑только ступил на путь медицины, а почерк уже нечитаемый. Видимо, когда даёшь клятву Гиппократу, ты автоматически получаешь нечитаемый почерк.
Скорая тронулась, и нас затрясло. Белая простыня сползла с моего посиневшего лица, и Женёк, держась за поручень, взял в руки телефон, привстал и сфотографировал его, а затем сделал селфи на фоне тела.
– Эй, ты чего творишь? – подал голос интерн, закрыв тетрадь.
– Тебе какая разница? Сиди дальше в своей тетрадке и лишних вопросов не задавай, понял? – фыркнул Женёк и набычился, выпятив вперёд нижнюю челюсть.
С виду он больше на словах боец, чем на деле, но интерн всё же не стал спорить и снова взялся за тетрадь.
Заглянув через плечо, я всё же начал потихоньку разбирать написанное. И то, что я начал читать, меня сильно напугало.