– Конечно, ты можешь, – сказала Там. – Просто будь уверена в себе.
– Просто сорви с него одежду, – сказала София. – Он – парень. Он просто не сможет устоять.
– О боже, Соф, – сказала Там. – Ты такая потаскушка!
София лучезарно улыбнулась.
– Я знаю. – Мы с Там засмеялись, а София добавила: – Но разве я не права?
– Права. – Тамсин жестом показала мне, чтобы я открыла рот, и начала накладывать губную помаду. – Тебе точно надо с ним переспать. Алё, ты идешь на шикарный прием, где скорее всего будет бесплатный бар, и твои родители уехали из города. Просто прекрасно. К тому же тебе уже шестнадцать. Еще немного, и это уже будет неприличным.
– О боже, твой первый парень – Джеймс Шоу!
От слов Тамсин у меня в жилах застыла кровь. Это уже становится неприличным. Меня перенесло в мои тринадцать, когда я застывала в дверях столовой, не зная куда пойти, и смотрела на каждый стол как на потенциальное минное поле. Первые две недели я закрывалась в туалетной кабинке и ела там, просто чтобы этого избежать. Точно так же, как когда‑то, по словам Джеймса, поступал он сам – в течение целого семестра, когда все происходившее слишком утомляло его, он прятался в туалете и сидел, скрестив ноги. Я не могу вновь стать этой девочкой.
Кроме того, я люблю Джеймса. Он милый, и знаменитый, и красивый. Почему же мне не переспать с ним?
– Точно, – сказала я, и хотя это прозвучало неубедительно, они этого не заметили.
Следующие полчаса я страдала от того, что Там и София меня тянули, тыкали и дергали, и все это время они давали мне советы о сексе, которые из‑за нервозности вызывали лишь тошноту. Меня нельзя назвать абсолютно невинной, но Там все равно пожаловалась, что я слишком краснею и это мешает ей правильно нанести макияж.
Когда они наносили завершающие штрихи, раздался звонок в дверь. Джеймс так боится опоздать, что обычно ставит себе несколько будильников, и все заканчивается тем, что он приезжает на пятнадцать минут раньше. Даже отсюда мне был слышен радостный возглас Лус, открывшей дверь, приглушенный поток стремительных испанских слов, которыми они обменивались.
– Отлично, все готово, – сказала Тамсин. – Ты готова на себя посмотреть?
София прикрыла мне глаза рукой, и они поставили меня перед ростовым зеркалом. София убрала руку.
– Та‑да‑да‑дам!
Я внимательно посмотрела на себя. Платье у меня потрясающее – это я точно знаю. Покупая его, я сильно рисковала, используя кредитную карту папы и надеясь, что он не заметит превышенный вдвое бюджет. Он заметил, но это того стоило. Платье было глубокого синего цвета с искрой, словно небо спустя двадцать минут после заката, наполненное десятью тысячами звезд.
С остальным, даже после того, как Тамсин и София применили свое незаурядное мастерство, все равно были проблемы. Я улыбнулась своему отражению так, как хотела улыбнуться при виде Джеймса, чтобы посмотреть, как это будет выглядеть. И он увидит потрясающее платье на девушке с большим носом, громадным прыщом на подбородке, который не скроешь никаким консилером; с толстыми щеками и полным отсутствием груди, которое не замаскируешь никаким платьем. Ну, и плюс мягкие локоны и идеальный смоки айс, благодаря помощи её друзей.
Ради их спокойствия я подавила вздох. Хорошо подобранные одежда и макияж могут обдурить большинство людей, но, наверное, приятно хотя бы раз действительно побыть хорошенькой.
– Девчонки, это просто отпадно! – сказала я, надеясь, что они не расслышат фальшь в моих интонациях. – Вы великолепно поработали!
София подала мне инкрустированный кристаллами клатч, который она стащила из шкафа моей матери, и мы втроем отправились вниз.
Джеймс сидел у кухонного стола – в своем изготовленном на заказ смокинге он выглядел, словно заблудившаяся кинозвезда, – и ел блинчики. Лус положила ему целую горку. Когда мы вошли, он обернулся. В уголке его губ налипла сахарная пудра. Он уставился на меня. Или, что вероятнее, на огромный прыщ на моем лице. Я нервно облизнула губы и ощутила восковой, слегка ванильный привкус Софииного блеска для губ.
– Ох, солнышко! – сказала Лус. – Ты прекрасна!
Джеймс встал, и я практически почувствовала, как София и Тамсин у меня за спиной задержали дыхание.
– Ты готова ехать? – спросил Джеймс. Сердце мое сжалось так, будто я ожидала, что, поражённый моей красотой, он упадет на колени и объявит прямо тут, в кухне, о своей бесконечной любви ко мне. А все потому, что я – идиотка.
– Готова, готова, не сомневайся, – сказала София, подталкивая меня в спину. У неё удивительная способность – заставлять даже самые обыденные вещи звучать скабрезно. – Привет, Джеймс.
– Угу, да… привет, – сказал Джеймс, вспыхивая и глядя куда угодно, но только не на Софию. Её идеальные светлые кудри и пухлые губы многих парней заставляли смущаться, но Джеймса они пугали до смерти. Даже если он никогда не мог вспомнить её имя.
– Как там Коннектикут? – спросила Тамсин, выйдя из‑за меня и присоединившись к Софии возле Джеймса. – Мы по тебе скучали.
Джеймс нахмурился.
– Нормально. Много работы. Ну, ты знаешь.
– Да? А над чем ты работаешь?
– Я… эм… Это достаточно сложно объяснить…
Там с Софией уставились на Джеймса так, словно никогда в жизни не слышали ничего более захватывающего, чем его заикание. И попутно абсолютно позабыли обо мне, стоящей позади.
Джеймс глянул на часы, а потом на меня.
– Извините, но нам пора идти, Марина.
– Точно, – сказала я, хотя знала наверняка, что еще рано. Это моя работа, как лучшего друга Джеймса, спасать его от его же неловкости, но, честно говоря, дело еще и в том, что мне ненавистно видеть, как он разговаривает с Софией и Тамсин. Возможно, я просто ревную, потому что в глубине души я чувствую, что Джеймс мой, а они вьются вокруг него, словно хищники. Иногда я даже задаюсь вопросом: на самом ли деле они хорошо ко мне относятся или дело в моей близости к нему?
Тамсин и София последовали за мной в прихожую, чтобы попрощаться. Они хихикали и бросали намеки, но улыбка моя выглядела натянутой.
– Позвони мне потом, – прошептала Тамсин, целуя меня в щеку, и они выскользнули в дверь.
– Хотите что‑нибудь перекусить до отъезда? – спросила Лус из кухни.
– Там будет ужин. – Я вытащила из шкафа в прихожей свое длинное пальто и безупречно белый кашемировый шарф, который надевала только по особым случаям. Где‑то у себя за спиной я ощутила приближение Джеймса, как будто его присутствие изменило вес воздуха.
– Но вы до этого можете проголодаться! – сказала Лус. – Хотя бы возьмите что‑нибудь перекусить. Хоть яблоко. Ты так мало ешь!
– Достаточно я ем! – сказала я. Если бы ей дали волю, то я была бы не только невзрачной, но еще и толстой. Но я взяла яблоко, которое Лус поспешила принести в прихожую, – просто чтобы порадовать ее.
Джеймс точно так же взял апельсин, который она ему дала, и положил в карман, что выглядело глупо. Потом он подал мне пальто. Когда он помогал расправить ткань на плечах, его руки скользнули по моим волосам, и у меня по коже побежали мурашки. У меня в голове звучал голос Софии, объясняющий, как именно лучше всего вытряхнуть парня из его одежды.
Я намотала шарф и на мгновение задумалась: может, удушить себя им прямо тут и не мучиться?
Пять
ЭМ
Сознание вернулось ко мне прежде моего тела. Я бы запаниковала, будь у меня сердце, чтобы забиться сильнее, кровь, чтобы хлынуть, или мозг, чтобы анализировать, но я ничего не чувствовала. Не было ни ощущений, ни мыслей – лишь бескрайнее ничто.
Получилось? Или так выглядит смерть?
Ощущения начали медленно возвращаться. Первой стала неимоверная тяжесть в голове – словно деревянная колода, пригибающая меня к земле. Ну и ладно. Зато у меня снова была голова, и это такое облегчение! Потом появилась царапающая щеку шероховатая поверхность и болезненное покалывание в конечностях, напомнившее, что у меня есть конечности.
Первой моей связной мыслью было «Финн». Я попыталась пошевелиться, дотянуться до него, но меня словно лед сковал.
Я кое‑как приподняла веки и мельком взглянула на размытый, чрезмерно яркий мир. Я судорожно втянула воздух в легкие, и их снова обожгло.
Покалывание усилилось и перешло в боль, острую и резкую, пронзившую мою затвердевшую плоть. Я попыталась крикнуть, но услышала лишь тихий стон и смутно догадалась, что он, должно быть, исходит от меня.
Где‑то Финн позвал меня по имени.
Горячая волна прокатилась по моему телу, и мышцы скрутило судорогой. Я с трудом приподнялась на локте и извергла наружу скудное содержимое моего желудка. Ощущение было такое, словно тело пытается вывернуться наизнанку. Внезапно меня коснулись руки Финна, смахнули волосы с липкой щеки, и я благодарно прижалась к его прохладной коже.
Заклинание развеялось, и я сумела открыть глаза. Финн сидел рядом, склонившись надо мной. Судя по его виду, он не меньше моего вымотался и страдал от боли.
– Ты в порядке? – спросил он.
Я кивнула и с трудом вытерла лоб рукавом.
– Вроде да. Это было ужасно.
– Да уж. Летающий автомобиль намного приятнее.
Финн огляделся, обшаривая взглядом каждый дюйм пустого склада, как будто это была какая‑то странная, чужая планета. Несколько секунд назад мы были в пустой комнате, в окружении солдат, а теперь очутились в каком‑то складском помещении. Лабиринт коридоров над коллайдером сменился рядами непонятного хлама.
– Мы действительно это сделали! – сказал Финн. – Поверить не могу!
Я не разделяла его благоговейный восторг. Путешествия во времени – не чудо, а мерзость.
Финн заправил прядь волос мне за ухо таким естественным движением, словно он проделывал это ежедневно на протяжении многих лет.
– Ты как, можешь встать?
Собственное тело до сих пор казалось мне полым и нематериальным, как будто я случайно оставила часть его в будущем.
– Не знаю. Сможешь меня поймать, если я начну падать?
– Сомневаюсь, – отозвался Финн. – Но я позволю тебе упасть на меня. Это будет славное мягкое приземление.
Я улыбнулась.
– Мой герой!
И мы попытались встать. Было трудно сказать, помогаем мы друг другу или мешаем. Стоило Финну пошатнуться, и он чуть не ронял меня вместе с собой, а я – его, но мне и в голову не пришло, что стоило бы его отпустить, пока мы не поднялись с коленей в неустойчивый полуприсед.
Мы встали и попытались стоять прямо. Но как только это нам удалось, Финн ухмыльнулся и обнял меня. Он так был доволен, осилив это простое действие, что я невольно рассмеялась. Он тоже засмеялся, и вскоре мы смеялись на пару, до истерики, цепляясь друг за дружку и задыхаясь. Не знаю, что было тому причиной: затянувшаяся дезориентация после путешествия во времени или просто радость свободы, но я не чувствовала себя такой счастливой уже много месяцев. Много лет.
Но каким‑то образом даже сквозь наш смех я расслышала щелчок затвора.
– Не двигаться!
Финн оцепенел у меня в объятиях, а я подняла руки вверх, как послушная маленькая пленница, каковой я и являлась. Солдат, подобравшийся к нам, пока мы хохотали, подошел поближе. Дуло его пистолета смотрело прямо мне в лицо.
– Что вы здесь делаете? – спросил он. Руки его слегка дрожали, и эта дрожь, передаваясь оружию, заставляла его подрагивать.
Я сощурилась, приглядываясь – мои глаза все еще слезились, и все перед ними расплывалось, – а потом узнала это лицо.
– Коннор?
Нам не сразу удалось его убедить, но когда я показала Коннору его собственное фото и фото его будущей жены – как я теперь узнала, ее зовут Лаура, – официантки из небольшого ресторанчика, уже дважды отказавшейся пойти с ним на свидание, – Майк Коннор начал нам верить.
Право слово, мне было бы трудно его упрекнуть, пристрели он нас на месте.
По моей просьбе Коннор провел нас в дальний угол здания. Через четыре года здесь будет засекреченное правительственное учреждение, место расположения самого большого в мире коллайдера, но в данный момент, как объяснил нам по пути Коннор, это был просто армейский склад, забитый сотнями старых автомашин, всякого снаряжения, ожидающего списания, и прочего хлама. Коннор был здесь младшим офицером, отвечающим за ночную смену.
По пути я то и дело поглядывала на него – никак не могла удержаться. Совсем недавно я видела, как умирает его более старшая версия, с сединой, подернувшей виски, и с морщинками в уголках глаз. Двух этих Конноров разделяло всего четыре года, но нынешний выглядел на добрых десять лет моложе и мягче. Будущее заставило Коннора постареть до срока, так же, как и нас с Финном. Этот молодой Коннор смотрел на меня, как на какое‑то привидение, оживший призрак.
Он уже мертв, если только мы с Финном не спасем его.
– Не понимаю, – сказал Коннор по дороге. – Ну, то есть я вам верю – я же видел, как вы появились из ниоткуда, и у вас эта фотография – но у меня такое ощущение, что мой мозг вот‑вот взорвётся.
– На самом деле все очень просто, – сказала я. – Вы знаете теорию относительности Эйнштейна?
Коннор уставился на меня.
– Давайте для простоты считать, что нет.
– Ну, я тоже не сказать чтоб прямо знаю… ладно. – Я тряхнула головой, чтобы в мыслях прояснилось. – По сути пространство и время – одно целое, этакий гигантский фильм, простирающийся во вселенной, именуемой пространство‑время. Плотные объекты искривляют ткань пространства‑времени – как батут, когда на него кто‑то становится. Если взять что‑нибудь достаточно тяжелое – невероятно тяжелое, – оно может прорвать дыру.
– Окей, это я уяснил.
– Так вот, в будущем правительство построит тут здоровенный коллайдер по имени «Кассандра». Когда определенные субатомные частицы будут при правильных условиях сталкиваться в нем друг с другом, эти частицы от удара сверхуплотнятся и станут достаточно тяжелыми, чтобы пробить крошечное отверстие в пространстве‑времени. Мы пришли через эту дыру.
– Зачем?
– Затем, что будущее нужно изменить. Нам нужно уничтожить «Кассандру» до того, как ее построят, или миру конец. Люди не созданы для путешествий во времени.
– Но… – Коннор прижал пальцы к вискам. – Если вы уничтожите эту машину до того, как она будет построена…
– Тогда она никогда не появится, и нам не на чем будет вернуться во времени, чтобы уничтожить ее? – подсказал Финн.
– Точно!
Я кивнула.
– Это парадокс. Дело в том, что время не линейно, как мы представляем. У одного моего знакомого была своя теория насчет времени: он считал, что время – это своего рода сознание. Оно наводит порядок и бережет себя от парадоксов, которые могли бы его разрушить, – замораживает определенные события и охраняет их от изменений. Действие – например, мы что‑то делаем, чтобы уничтожить «Кассандру», – встраивается, а бездействие – мы никогда не возвращаемся обратно, чтобы остановить эту машину, потому что мы не можем совершить это путешествие, – нет. Когда мы… сделаем то, что нужно, чтобы уничтожить «Кассандру», это превратится в замороженное событие, защищенное от парадоксов.
– А как вы вернетесь в свое время? – спросил Коннор.
Финн быстро взглянул на меня, прежде чем ответить.
– Мы не вернемся.
– А! – Коннор помрачнел. – Ясно. Вот, мы пришли.
Мы очутились в дальнем углу склада. В бетонном полу был устроен небольшой сток. Пять с половиной дюймов в ширину, тридцать две дырочки, а вот вмятины с пятицентовую монету размером еще нет, и стен из шлакоблока вокруг него – тоже.
– Для чего он? – спросила я. – Я об этом думала каждый день, пока сидела здесь, в камере.
Коннор пожал плечами.
– Да они тут повсюду. На случай, если вдруг система пожаротушения выйдет из строя или случится наводнение.
Какой безобидный ответ! Мне вспомнились все те ужасы, которые я себе воображала, – как я часы напролет смотрела на этот сток и представляла, как в него утекает моя кровь.
– Вам нужно узнать все, что только можно, об этом здании, – сказала я. – Все ходы и выходы. Тогда они оставят вас здесь, а не заменят кем‑нибудь другим, когда займут это место. Вы – лояльный и трудолюбивый сотрудник, и вас повысят. Однажды вы услышите, что я украла ложку, и поймете, что мы готовы к тому, чтобы вы помогли нам сбежать.
– Господи, я поверить не могу, что ты действительно все это говоришь, – сказал Коннор. – Это звучит настолько невероятно!
– Ах, если бы!
– А как я в первый раз понял, что надо выпустить вас оттуда? – спросил Коннор. – Вас же здесь не было, чтобы мне об этом рассказать, пока все не произошло.
– Не знаю, – призналась я. – Наверное, те наши версии как‑то сумели поверить друг другу.
Коннор запрокинул голову, словно пытался заглянуть за горизонт.
– Неужели будущее действительно настолько скверное?
Финн шагнул вперед и коснулся стены склада, той самой, которая однажды станет частью его камеры.
– Еще хуже.
Я посмотрела Коннору в глаза. Сейчас они были оцепеневшими от ужаса, но когда‑нибудь они станут единственными глазами, которые за много месяцев посмотрят на меня по‑доброму.
– Мы не сможем изменить ход вещей без вас, Майк. Вы – ключ ко всему.
Коннор мгновение помешкал, чтобы переварить эту мысль, и вздохнул.
– Ну, вы, наверное, уже знаете, что я собираюсь согласиться, да?
– Теперь знаем.
Коннор достал из кармана складной нож и начал отвинчивать решетку со стока. Я в последний раз посмотрела на листок бумаги, который пронесла в своем кармане сквозь время. Мне нечего было вычеркивать. Мои более ранние версии, те Эм, которых я никогда не знала, возникавшие при каждой попытке изменить время, оставили записи о каждом плане, который они испробовали, чтобы предотвратить такое будущее. Остался всего один способ, и он выпал на мою долю. Если его убийство не поможет, то уже ничто не поможет.
Я поцеловала листок и положила обратно в пакет. Если я потерплю неудачу, быть может, следующая Эм – та, которая сейчас находится где‑то здесь, счастливая и беззаботная, и понятия не имеет, что ее ждет, – преуспеет. Я засунула полиэтиленовый пакет поглубже в сток, и когда Коннор стал привинчивать решетку на место, я от всей души понадеялась, что она никогда больше не очутится в этой камере и ей не придется находить эту записку.
Коннор спрятал нас в особенно захламленном уголке склада, потом принес нам крекеры с арахисовым маслом и чипсы из торгового автомата и оставил нас в списанном «Хамви». Финн поделил еду – я заметила, что он отдал мне куда больше половины, но не стала его останавливать, – и мы молча поели, умостившись на потрескавшихся кожаных сиденьях здоровенного автомобиля.
– Господи! – простонал Финн, слизывая с пальцев оранжевую пыль. – Ты помнишь, чтобы «Доритос» были такими вкусными?
– Я вообще не помню ничего настолько вкусного. – Я подцепила полоску арахисового масла с крекера и всосала его, пытаясь растянуть на подольше. – А какое тут мягкое сиденье!
Финн попрыгал на кожаной подушке.
– Это божественно!
Знаете, что хорошего в том, чтобы несколько месяцев просидеть в тюрьме? Вас потом нетрудно будет порадовать.
Остаток ночи мы провели в «Хамви». Финн сидел так близко, что мог бы прикоснуться ко мне, но не стал этого делать, и я была ему за это благодарна. Я и без того пребывала в растрепанных чувствах. Вместо этого мы просто разговаривали, и в темноте машины мне так трудно было рассмотреть лицо Финна, что мы как будто снова очутились в своих камерах. Как ни удивительно, это действовало на меня успокаивающе. Мы с ним провели массу времени, беседуя через разделяющую нас стену, и в безопасности наших собственных маленьких тюрем сказали друг другу много всего такого, чего никогда не стали бы говорить лицом к лицу. Хорошо, что можно постепенно, понемногу вспоминать, каково это – находиться в одном помещении.
– Напомни мне, что мы пытались сделать перед этим? – спросил Финн. – Ну, то есть наши последние версии.
– Мы… они избавились от Ноя Хиксона, – сказала я. Это был пункт четырнадцатый в списке. Я так долго смотрела на него, что теперь, стоило мне зажмуриться, перед глазами вставало каждое слово.
– А, ясно. От того инженера?
– Угу. Наверное, они думали, что доктор не сумеет спроектировать «Кассандру» без его помощи.
– Все так же не можешь называть его по имени, да?
Я покачала головой. Одна мысль об этом имени на моих губах вызывала тошноту.
– И я тоже, – прошептал Финн. – А как они от него избавились? Думаешь, они его убили?
– Не знаю, – отозвалась я. Я надеялась, что нет, хоть это и было глупо. Какое мне дело до того, что другая версия меня когда‑то сделала с абсолютно незнакомым человеком?
– Но «Кассандра» все‑таки построена.
– Получается, у нас нет выбора?
– Не думаю.
– Эм!..
– Что?
– Я понимаю, что между нами по‑прежнему все сложно, и звучит это как‑то по‑девчачьи, но… – Финн придвинулся поближе в темноте. – Можно я возьму тебя за руку?
У меня перехватило горло. Я протянула ему руку. Наши пальцы переплелись, и так мы и держались друг за друга, пока не заснули.
Через некоторое время нас разбудил Коннор, и при свете мне оказалось трудно смотреть Финну в лицо.
– Я тут тебе принес кое‑какую обувь, – сказал Коннор и бросил к ногам Финна потрепанные кеды. – Нельзя же спасать мир босиком.
Финн натянул кеды на ноги, все еще заляпанные кровью умерших в будущем солдат. Мои тюремные тапочки были тоненькими, но я уж как‑нибудь доберусь в них до места, куда бы мы ни направлялись. Пока Коннор объяснял, как он планирует вывести нас со склада, Финн зашнуровывал кеды. В план Коннора входили погрузочная площадка и несколько старых деревянных поддонов – Коннор сказал шефу, что хочет приспособить их для хранения инструментов. Двадцать минут спустя мы уже лежали в кузове пикапа Коннора, накрытые брезентом вместе с пыльными поддонами, пока Коннор проезжал через караульный пост на дороге, ведущей прочь от склада.
– Ну вот, – прошептал Финн, – по крайней мере, это кажется знакомым.
Как только мы отъехали на несколько миль, Коннор остановился на обочине, и мы втиснулись в кабину грузовичка. Он отвез нас к себе домой, пустил в душ и дал свою одежду, чтобы мы могли переодеться в чистое. Я вышла из ванной – с мокрых волос капало на здоровенную черную толстовку Коннора, – и пошла искать Финна. Финн – в черных джинсах с продранными коленями и футболке с длинными рукавами – обнаружился за кухонным столом. Он ел блинчики. Коннор подвинул мне тарелку.
– Это все, что я умею готовить, – сказал он.
Я села и целую минуту лишь таращилась на стопку блинчиков, истекающих сиропом и усеянных лужицами масла. Мне хотелось свернуться вокруг них калачиком.
Не знаю, как долго мы с Финном ели, – знаю лишь, что Коннору пришлось испечь нам еще порцию, потому что первую мы смели в считаные минуты. К тому времени, когда я наконец отложила вилку, я была так набита блинчиками, что боялась, как бы меня не стошнило, – но никогда еще я не чувствовала себя так замечательно. Я наслаждалась своей тошнотой, и судя по протяжному стону Финна – он тоже.
Пока Финн мыл посуду, Коннор вышел и вернулся со спортивной сумкой в одной руке и пластмассовым футляром в другой.
– Запасная одежда, – сообщил он. – Немного медикаментов первой помощи, пара протеиновых батончиков. Не бог весть что, но…
– Это великолепно, Коннор, – сказала я. – Спасибо тебе.
– Тут вот еще… – Он открыл футляр. Внутри оказался полуавтоматический пистолет и коробка патронов. Мы с Финном переглянулись. Мы не говорили Коннору, что собираемся в кого‑то стрелять. – Вам ведь это понадобится, верно?
Финн неестественно рассмеялся.
– Нет! Нам вовсе не нужен пистолет!..
– Твой пистолет, – вклинилась я. Коннор заслуживал хотя бы того, чтобы знать правду, – после всего того, что он сделал для нас. – Мы не хотим, чтобы следы привели к тебе. Ты должен через четыре года работать на «Кассандре», а если из твоего пистолета будет совершено убийство, этого ни за что не допустят.
– Я его купил на выставке оружия в Аризоне. Там регистрация не требуется. Так что никакие следы ко мне не приведут. – Он снова протянул мне футляр. – Все в порядке. Я понимаю, что невозможно изменить мир, не причинив никому вреда.
Я посмотрела на пистолет. По правде говоря, он действительно может нам понадобиться. С пистолетом можно убить издалека. Не придется смотреть в глаза тому, кого лишаешь жизни. Да, он точно нам понадобится. Я взяла футляр.
– Эм… – произнес Финн.
– Вы умеете с ним обращаться? – спросил Коннор.
Я проверила, стоит ли пистолет на предохранителе, закрыла футляр и сунула в спортивную сумку.
– Да, – сказала я, вспоминая долгие стрелковые тренировки. Джонас уводил нас в горы, и мы стреляли по грубым самодельным мишеням, прибитым к деревьям. – Умеем.
Уютное тепло маленькой кухни и вкус сиропа во рту рассеялись. Мы не на каникулах в нашем безбедном прошлом. Мы на задании. Нельзя позволить себе забывать об этом ни на мгновение, потому что воспоминания причиняют боль.
Коннор отвез нас на автобусную станцию в соседнем городке. Это оказался Октон, штат Пенсильвания. Все эти месяцы мы с Финном понятия не имели, где мы находимся. Я прижалась лбом к холодному стеклу грузовичка и смотрела на проплывающий за окном мир. Сперва вокруг были лишь пашни, припорошенные искрящимся белым инеем. Время от времени среди полей попадался дом, или ярко‑красный амбар, или пасущаяся лошадь. Небо было совершенной голубой чашей, накрывающей мир: цвет был насыщенным у нас над головами и выцветал к горизонту почти до белого. Я напрочь забыла, какое же оно огромное. Мы въехали в городок, где останавливались автобусы, и у меня перехватило дыхание.
Тут были разноцветные навесы над дверями магазинов на главной улице и кованые фонари, все еще украшенные пышными рождественскими гирляндами. Люди на улицах не торопились, не шагали, опустив головы, не оглядывались, чтобы проверить, не появились ли поблизости солдаты. Когда я в последний раз была на улице, на каждом перекрестке стояли морпехи с автоматами, которые могли вообще без всяких причин потребовать у тебя предъявить документы. Мы воевали с Китаем и боялись надвигающихся воздушных налетов на Калифорнию. Группы террористов взрывали бомбы в городах восточного побережья. Даже дома люди не были в безопасности. Правительство следило за мобильными телефонами и интернетом, и достаточно было одного подозрительного слова, чтобы к тебе вломились типы из ДХС и отволокли тебя в лагерь ФЕМА как подозреваемого в терроризме.
А здесь, в прошлом, висят рождественские гирлянды. Я повернулась к Финну и увидела, что он смотрит вокруг такими же круглыми глазами.
– Неужели тут всегда было так красиво, а мы этого не замечали? – сказала я.
Финн взял меня за руку, но не ответил, и мы так и смотрели с благоговейным трепетом на наш прежний мир, пока Коннор не въехал на стоянку у «Бургер‑Кинга», где нас уже ждал автобус.