Коннор усмехнулся.
– Это то, что убедит меня вам помочь.
Я улыбнулась.
– А! Она красивая.
– И она сказала да такому неудачнику, как я, – можете себе представить?
Я сунула фотографию в карман, к завернутой в пакет записке.
– Еще как могу.
– Окей, готово, – сказал Финн, вводя последние команды. – Все автоматизировано, так что мне нужно только ввести дату, а потом мы зайдем внутрь, и Коннор запустит коллайдер.
– Погодите, – сказал Коннор. – Если ты введешь дату, разве они не последуют за вами? Или не явятся туда на десять минут раньше, чтобы пристрелить вас сразу по прибытии?
– Мы уже думали над этим, – сказала я.
– Я знаю код, который спрячет реальную дату и заменит ее другой, – сказал Финн. – Эм, ты уверена насчет четвертого января? Последняя возможность передумать.
– Уверена.
– Окей, – сказал Финн. – Я сделаю так, чтобы казалось, будто мы отправились в седьмое. Именно тогда доктор и будет нас ждать. Так что у нас будет куча времени, чтобы позаботиться обо всем, прежде чем он погонится за нами.
– Как запустить коллайдер? – спросил Коннор.
– Как только мы зайдем в ту комнату, нажмите вот это, – Финн указал на кнопку «Возвращение». – Остальное сделает автоматика. Ускорителю потребуется около двух минут, чтобы разогнать частицы до скорости, необходимой для столкновения. После этого мы исчезнем.
– Вроде ничего сложного, – сказал Коннор. Я подавила истерическое желание рассмеяться. – Тут особо и сказать нечего, но все‑таки – удачи вам.
Финн пожал Коннору руку, и мы кинулись в дальний угол, где находилась дверь во внутреннюю комнату. Когда Финн открыл ее, в здании оглушительно взвыли сирены. Я невольно схватилась за уши и попыталась свернуться клубком, сжаться, спрятаться от этого звука. Финн выругался.
– Быстро внутрь! – крикнул Коннор, перекрывая шум. – Пока они не добрались сюда! Я их задержу!
Он захлопнул дверь во внутреннюю комнату за нами. Я дернула Финна на середину комнаты, и мы очутились в большом черном круге, отмечающем центр «Кассандры», огромного, в мили длиной, коллайдера субатомных частиц, построенного глубоко под этой базой. Коннор забаррикадировал дверь в пункт управления и придвинул к ней резервный сервер. Сирена выла так громко, что я даже не услышала грохота, с которым сервер свалился на пол. Коннор метнулся обратно к компьютеру, и к вою сирен присоединился другой звук, такой низкий, что сперва я решила, будто он мне мерещится. Но потом вибрация преодолела тысячи футов и дошла от коллайдера до моих ног. Энергия гудела вокруг нас с Финном так, что у меня волоски на шее встали дыбом, а руки покрылись гусиной кожей.
Я знала, что это лишь начало. Я никогда не совершала путешествий, которые проделали четырнадцать моих предыдущих версий, но я достаточно часто слышала объяснения и знала, что произойдет дальше. Когда частицы, жужжащие у меня под ногами в многомильной трубе, достаточно широкой, чтобы по ней мог проехать грузовик, начнут наконец сталкиваться одна с другой на скорости, приближающейся к скорости света, последует взрыв, такой мощный, что само время даст трещину.
Внезапно мне стало очень страшно. Я испугалась не взрыва – он все равно недоступен моему пониманию, – а того, что мне придется сделать, когда это закончится. Ради чего все это затеяно.
«Тебе придется убить его».
То ли Финн почувствовал мой страх, то ли занервничал сам, но он взял мое лицо в ладони и приподнял, чтобы мы смотрели глаза в глаза.
– Все будет хорошо, – сказал он. Слова были едва слышны сквозь рев.
А потом стало очень тихо. Во всяком случае, для меня. Каким‑то образом я отыскала тишину в темно‑голубых глазах Финна. Господи, да как же я смогла прожить так долго в той камере, не имея возможности видеть эти глаза?
И вдруг я поняла такую очевидную вещь, что стало непонятно, как я не подумала об этом раньше. Мое сердце разбилось и затопило меня тоской.
– Финн, – проговорила я и рассказала ему ту ужасную мысль, которую наконец осознала, осознала слишком поздно, и с этим ничего уже нельзя было сделать.
Он взглянул мне в глаза и объяснил, почему мне не следует беспокоиться. Я запомнила эти слова и сохранила в своем сердце.
Я заметила за плечом Финна резкое движение, и мир вернулся вместе с его шумом. Появились солдаты. Пока мы не видели, Коннор оттащил трупы с порога и запер пункт управления, но дверь не была преградой для них. Я в ужасе смотрела, как они с размаху вынесли ее. Коннор стрелял в толпу в дверном проеме, укладывая одного солдата за другим, но их было больше и оружия у них было больше. Его быстро одолели. Залп отшвырнул Коннора, и он рухнул на пол. Я уткнулась лицом в грудь Финну.
Но я не могла отвернуться надолго. Солдаты хлынули в пункт управления. Большинство сразу кинулось к серверу, подпиравшему дверь во внутреннюю комнату. Если они откроют дверь, «Кассандра» автоматически остановится, и мы останемся здесь.
Но действительно страшно мне сделалось, когда я увидела доктора, входящего в комнату следом за солдатами. Наши взгляды встретились сквозь четырехдюймовое стекло в смотровом окошке двери, и от ярости, написанной на его лице, озноб пробрал меня до мозга костей. Кажется, он понял, что я собираюсь сделать. Даже если мы ускользнем, этот взгляд будет преследовать меня сквозь время.
Доктор двинулся к компьютерному терминалу. Рокот у нас под ногами уже напоминал землетрясение, но с доктором за клавиатурой и солдатами у двери нам оставались считаные секунды. Я так сжала руку Финна, что у него, кажется, сместились кости. Они сейчас заглушат «Кассандру» и прикончат нас, медленно и изобретательно…
Но они опоздали.
Когда солдаты навалились на дверь, мир взорвался, и мое тело растворилось в огненной вспышке.
Четыре
МАРИНА
Четырьмя годами раньше
Я уставилась на подъездную дорожку к соседнему дому и принялась рассеянно царапать ноготь, покрытый розовым лаком. Тамсин шлепнула меня по руке.
– Прекрати немедленно! – Осмотрев ноготь, она вздохнула. – Вот этот придется переделывать.
– Он все равно был неровным, – сказала я. – Так что переживешь.
София – она валялась на моей кровати, не отрываясь от телефона, – сказала:
– По крайней мере, она их больше не грызет.
– Спасибо, я в курсе. Гадость какая!
Само собой, я иногда грызу ногти, но стараюсь следить, чтобы в этот момент рядом не было девчонок. До сих пор не могу привыкнуть к тому, как ощущается лак на руках, кажется, что ногти просто задыхаются. Но Там говорит, что она из кожи вон лезет, пытаясь подобрать идеально подходящий цвет, сочетающийся со сливовым оттенком «Прекрасной Софии» и ярко‑красным «Красавицы Там‑ерики».
– Марина… – проговорила Там, покрывая ногти на моей правой руке слоями лака. – Марина… Твое имя ни с чем не рифмуется.
София вскинула голову.
– Аква Марина!
– Кто бы сомневался! Только слушай, ты, гений, – я ей делаю розовые ногти – брюнеткам этот цвет больше подходит!
Я слушала вполуха, поглядывая то на окно, то на дверь соседского дома. Тамсин подняла на голову и поймала мой взгляд.
– Не, за те десять секунд, что ты не смотрела, он не появился, – широко ухмыляясь, сказала она мне.
Я подумала прикинуться дурочкой, но ограничилась тем, что просто закатила глаза.
– Заткнись.
Нет никакого смысла делать вид, будто я не жду возвращения Джеймса. За три недели отсутствия он отправил мне лишь одно СМС, о том, что сегодня ночью вернётся из Коннектикута. Раньше мы бы перезванивались и обменивались сообщениями все то время, что его не было, но с учетом случившегося перед отъездом это казалось слишком неловким.
– Он точно пригласит тебя на свидание! – сказала София, направившись к моему шкафу и начав рыться в одежде. – Поверить не могу, что ты станешь девушкой Джеймса Шоу!
– Ну, не знаю… – сказала я. Я влюблена в Джеймса столько, сколько себя помню, но никогда и не надеялась, что он ответит мне взаимностью. Учитывая, кто он и кто я, это практически невероятно.
– Да ладно тебе! – Тамсин подула на мои свежеокрашенные розовые ногти. – Он почти поцеловал тебя, а для Джеймса это все равно что предложение сделать! Он до этого целовал кого‑нибудь?
В этом я сомневалась, но при одной лишь мысли о Джеймсе, целующем другую девушку, мне поплохело.
– Но с тех пор он со мной ни разу не заговорил! Разве это не значит, что он сожалеет о случившемся?
– Нет, он просто в шоке от осознания, что безумно влюблен в тебя, – сказала Тамсин. – Но теперь, когда у него было время прокрутить это всё в своем большом мозгу…
– Спорим, что большой у него не только мозг? – сказала София, поигрывая бровями.
Тамсин застонала, а я возмутилась:
– Не пошли!
Но София только засмеялась и, надев на себя мой новый кашемировый свитер, принялась разглядывать свое отражение в зеркале.
– Я серьезно! – сказала она. – Ты же понимаешь, что первый шаг должна сделать ты?
– Точняк, – сказала Тамсин. – Только не суетись.
– И как я это сделаю? – сказала я. Уже при одной мысли об этом меня прошиб пот, а внутри всё задрожало. – Знаете ли, не у всех здесь присутствующих было столько парней, чтобы это получилось так просто.
– С этим‑то? – сказала София. – Черт возьми, уверена, что с ним будет легче легкого.
София, издав парочку непристойных стонов, поцеловала тыльную сторону руки, и мы с Тамсин рассмеялись. Лучшее в Софии то, что она никогда не боится выглядеть глупо. Возможно, потому, что она и вправду глуповата. В то же время Тамсин с её аристократическим британским акцентом и внешностью болливудской звезды умудряется поставить себя так, что все, что она говорит или делает, кажется крутым, так что на самом деле здесь только я постоянно беспокоюсь, как бы не выставить себя дурой. Я просто до ужаса боюсь снова превратиться в неудачницу, лишенную друзей.
В дверь постучали, и София мгновенно прижала руку ко рту.
– Твои родители дома? – шепотом спросила она.
Я лишь рукой махнула.
– Это всего лишь Лус. Входи!
Лус, наша домработница – она работает у нас еще с тех пор, когда я была совсем маленькой, – заглянула в комнату.
– Милая, я пошла домой, – сказала она. – С тобой же все будет в порядке до возвращения мамы?
Тамсин засмеялась, а я напряглась.
– Лус, мне уже шестнадцать лет, – сказала я. – Думаю, что я справлюсь.
На её лице промелькнула тревога, и на мгновение мне стало не по себе. Лус – одна из тех немногих, кто любит меня на самом деле, но я хотела, чтобы она перестала относиться ко мне, как к маленькой. Это так унизительно!
– Девочки, если захотите перекусить, то в холодильнике есть лепешки с мясом, – сказала Лус.
– Хорошо, – ответила я, хотя знала, что мы точно не будем их есть. И поскольку она собиралась сказать что‑то еще – типа «сладких снов», или «ты слишком мало ешь», или «я тебя люблю», – я поспешила сказать: – Пока, Лус.
– Доброй ночи, милая.
Когда она ушла, Тамсин занялась собственными ногтями, а София примерила парочку платьев, которые я купила в наш последний поход по магазинам. Казалось, они обе сосредоточены исключительно на своих идеальных телах. И я решила, что всю следующую неделю, до начала занятий в школе, не буду есть ничего, кроме салата.
Я вновь глянула на дом Шоу. Этим утром, в преддверии возвращения конгрессмена, приходили уборщики, чтобы расчистить от снега тротуар и подъездную дорожку. Элегантный черный лимузин мог появиться в любую секунду. Это случится, когда я досчитаю до пяти.
Обозначив цифры в голове, я начала отсчет. Три, четыре… пять.
Ничего.
Дотянувшись до телефона, я набрала сообщение нашей подруге Оливии, которая на каникулы отправилась с родителями в Швейцарию. Она звала и меня с собой, но я отказалась только ради того, чтобы быть дома, когда Джеймс вернется. Ну я и дура! Джеймс, где бы он ни был, явно не изнывал от желания вновь увидеться со мной и не прокручивал снова и снова в голове тот случившийся три недели назад момент, когда его губы помедлили в дюйме от моих, прежде чем отстраниться. Я популярна, довольна разумна и очень независима. И вовсе не должна, словно маленькая жалкая девочка, быть одержима парнем вроде него.
Тамсин и София всё ещё были у меня, когда мама, вернувшись с совещания, на котором планировали бенефис симфонического оркестра, хлопнула входной дверью. Звук разнесся по лестнице, и внезапно воздух уплотнился, в нем повисло напряжение, словно вместе с собой мама принесла грозу. Подружки быстренько собрались выметаться, а я пожалела о том, что не могла смыться с ними.
– Напишешь мне позже, ладно? – спросила Там, стоя у двери. – Хочу быть в курсе дела.
– Я скажу тебе первой.
София поцеловала меня в щеку.
– Иди и добудь его себе, тигрица!
– Боже, ты такая дурочка! – сказала я, хотя у меня сжалось сердце. Я вытолкала Софию за дверь и помахала им на прощанье, пока они усаживались в кабриолет Там. Ей не полагалось водить машину без сопровождения взрослого – мы еще не могли получить права из‑за возраста, – но когда её родителей не было дома, Тамсин тайком брала машину из гаража. Осторожно закрыв дверь и стараясь не шуметь, я устремилась вверх по лестнице.
– Марина! – окликнула меня мама из своей студии в глубине дома.
Застонав, я остановилась на четвертой ступеньке. Почти успела!
– Что?
– Не кричи через весь дом, иди сюда!
Я мученически закатила глаза и, с трудом удержавшись, не ответила, что вообще‑то это она начала кричать. Я затопала назад в студию, где мама рисовала картины, которые никто не хотел покупать и которые в конце концов неизбежно останутся висеть в одной из наших гостевых комнат. Думаю, что когда‑то она в самом деле мечтала стать великим художником, но максимум, чего она достигла в этом направлении, – организация всяких благотворительных мероприятий по сбору средств для Национальной галереи.
– Ну что еще такое? – спросила я.
– Это что еще за тон? – сказала она, смешивая на палитре несколько разных оттенков красного. – Ты сегодня говорила с отцом?
Можно было бы предположить, что в наше время электронных писем и сотовых телефонов у них не будет нужды использовать меня как посредника в общении, но нет! В последнее время казалось, что они разговаривают со мной лишь затем, чтобы что‑то передать друг другу.
– Нет.
– Ты не могла бы позвонить ему и спросить, собирается ли он быть дома на ужин?
– Почему бы тебе самой не позвонить?
Мать пристально посмотрела на меня поверх холста.
– Марина, я работаю.
Можно подумать, эти картины так важны для неё! Мать тратит кучу времени, планируя мероприятия для какого‑нибудь музея или больницы или осветляя волосы в салоне красоты, но стоит ей оказаться дома, и она в ту же секунду запирается в своей студии.
Я думаю, что она просто терпеть не может находиться со мной рядом.
– Ладно. – Я развернулась, чтобы уйти.
– Не пиши ему СМС! – крикнула она вслед. – Ты ведь знаешь, что он никогда не отвечает!
Поднимаясь обратно в комнату, я набрала папин рабочий номер. У него всегда уходит вечность, чтобы ответить, так что, включив на телефоне громкую связь, я положила его на комод и стала переодеваться в пижаму. Мама ненавидит, когда я выхожу на ужин в пижаме. Эту пижаму мне подарила Лус, и едва я выскользнула из удушающе узких джинсов, на покупке которых настояла Тамсин, и перебралась в дешевый мягкий флис, как все мое тело сразу словно вздохнуло с облегчением. На долю секунды я вспомнила, какое выражение лица было у Лус, когда я сорвалась на неё, и ощутила укор совести. Несмотря на её сомнительный вкус в выборе пижам, я действительно любила эту женщину. Она была одной их тех немногих, кто ни капли не скрывал, что я ей небезразлична, хоть это и означало, что она то и дело ставит меня в неловкое положение своей заботой.
Наконец где‑то после четырнадцатого гудка отец снял трубку.
– Что такое, милая?
– Мама хочет знать, ждать ли тебя к ужину.
– Боюсь, что вряд ли. – Мне было слышно, как он что‑то печатает. – Сегодня лира покатилась прямо в ад. Италия очень нуждается в помощи. Зато Германию не задело. Слава богу, что евро так и не ввели, а то сейчас весь континент пострадал бы. – На самом деле он уже говорил не со мной, и хорошо, потому что на самом деле я его уже не слушала.
– Хорошо, я ей скажу.
– Мы уезжаем завтра рано утром, – сказал он, – так что, возможно, не увидимся. Я говорил с Лус, она побудет с тобой, пока мы в отъезде…
– Папа! Мы уже говорили об этом! – Каждый год после Рождества мои родители отправлялись на несколько недель в Вейл. Я думала, что, возможно, в этом году поездки не будет, поскольку они слишком много ругались друг с другом, но родители решили, что это будет для них хорошей возможностью «восстановить прежнюю связь». Тьфу! Я подошла к окну и глянула на подъездную дорожку к дому Шоу. – Я уже не маленький ребенок. Я могу пожить одна.
– Прости, милая, но мне не нравится эта идея. Лус побудет…
Но я перестала его слушать: двор осветили фары, и на подъездную дорожку к дому Шоу въехала темная машина. Девчачья бравада, которую я ранее ощущала, испарилась под наплывом адреналина. Джеймс приехал!
– Хорошо, папа, – сказала я, пресекая дальнейшие объяснения об ограблениях после Рождества и вечеринках в старшей школе. – Мне надо идти, пока.
Сбежав вниз по ступенькам, я сунула босые ноги в сноубутсы, которые Лус протерла и поставила около двери. Потом я вытащила из шкафа куртку и некоторое время сражалась с ней, резко став неуклюжей.
– Я к соседям! – крикнула я маме, прежде чем захлопнуть за собой дверь.
Я осторожно сползла по обледеневшим ступенькам крыльца, поскальзываясь на скрытой снегом траве, а потом побежала через заснеженный двор к парадной двери дома Шоу. Как всегда, дважды позвонила и, засунув руки в карманы, принялась ждать.
Дверь открылась, за ней оказался Джеймс – весь такой высокий, темноволосый и прекрасный. Всякий раз, когда я вижу его таким, меня это ошеломляет. Еще пару лет назад он был просто долговязым зубрилой со слишком большими ушами, который вместо вечеринок и тусовок с одноклассниками предпочитал решать математические уравнения. И несмотря на то, что он был Шоу, обычно за обедом с ним никто не садился рядом, кроме меня.
А потом, практически за одну ночь, Джеймс вытянулся на шесть дюймов, дорос до своих ушей и стал очень секси. И все тут же стали добиваться его внимания, потому что, судя по всему, тебе простят даже зубрёжку, если ты сошел со страниц «Вэнити Фэер». К счастью для меня, он остался таким же странным и необщительным, каким и был.
Несколько недель назад я бы просто бросилась Джеймсу на шею, как только открылась дверь, но теперь вдруг оказалось, что я не знаю куда себя деть. Глядя на его губы, оказавшиеся так близко от меня, я ощутила себя куклой из обертки кукурузного початка, вроде тех, какие мы делали в начальной школе, – хрупкой и ломкой. Теперь все стало совсем по‑другому.
Джеймс заключил меня в объятия и взъерошил волосы.
– Привет, малышка!
Ладно, не совсем по‑другому. Возможно, того почти поцелуя никогда не было. Возможно, я его выдумала.
Что ж я такая дура!
Джеймс отодвинулся и улыбнулся.
– Славная пижама.
Я стукнула его по руке и заставила себя улыбнуться.
– Цыц! Это подарок Лус на прошлое Рождество.
– Это кто? Танцующие олени? – Джеймс наклонился ниже, чтобы лучше разглядеть яркий узор. – Они мне нравятся.
– Ты меня пригласишь войти или нет? Я тут мерзну.
Джеймс отошел в сторону и легким движением руки пригласил меня внутрь.
– Марина, это ты? – спросил со второго этажа Нат, брат Джеймса.
– С приездом, конгрессмен!
Вслед за Джеймсом я прошла через прихожую вглубь дома, на кухню. Там он достал из морозилки галлон мороженого с двойным шоколадом, и я улыбнулась. Он такой сладкоежка!
– А не слишком холодно для мороженого? – спросила я.
– Вот еще! – Джеймс поставил контейнер на барную стойку между нами и вручил мне ложку. – Как дела, Марчетти?
Ты бы знал, если бы общался со мной последние три недели!
Я обошла барную стойку и встала рядом с ним.
– Стой ровно. Хочу на тебя глянуть.