– Хорошо, поехали дальше. Образные ассоциации. – Объяснить, о чем речь, он не удосужился. Ричардс понял, что информация о нем уже прошла. Оно и к лучшему – экономится время.
Врач достал из внутреннего кармана секундомер, приготовил шариковую ручку, взглянул на лежащий перед ним лист с написанными на нем словами.
– Врач.
– Ниггер, – отозвался Ричардс.
– Пенис.
– Член.
– Красное.
– Черное.
– Серебро.
– Кинжал.
– Винтовка.
– Убийство.
– Выигрыш.
– Деньги.
– Секс.
– Тест.
– Ударить.
– Наотмашь.
Словесный пинг‑понг продолжался. Врач назвал больше пятидесяти слов, прежде чем остановил секундомер и положил ручку.
– Хорошо. – Он положил руки на стол, сцепил пальцы. – У меня последний вопрос, Ричардс. Не могу сказать, что мне под силу отличить ложь от правды, но машину, к которой вы подсоединены, обмануть практически невозможно. Суицидальные мотивы не имеют отношения к вашему решению принять участие в Играх?
– Нет.
– Тогда в чем причина?
– Моя маленькая дочь больна. Ей нужен врач. Лекарства. Больничный уход.
Ручка летала по бумаге.
– Это все?
Ричардсу хотелось ответить, что да (остальное – не их дело), но потом он решил выговориться. Возможно, потому, что врач – вылитый, только постаревший, дебил, которого он знал давным‑давно и не пойми почему вспомнил. А может, ему просто хотелось облечь свои эмоции в слова, чтобы всем все стало ясно, в том числе и ему самому.
– Я давно безработный. Хочу снова работать, пусть даже мальчиком для битья в игре, исход которой заведомо известен. Я хочу работать и содержать семью. У меня есть гордость. У вас есть гордость, доктор?
– Гордецам прямая дорога в ад. – Щелчок, шарик ручки упрятался в корпус. – Если вам больше нечего добавить, мистер Ричардс… – Врач встал, давая понять (на то же указывало и обращение по фамилии), что собеседование закончено, независимо от того, хотел он что‑то добавить или нет.
– Нет.
– Дверь в конце коридора по правую руку. Удачи вам.
– Куда уж без нее, – ответил Ричардс.
…Минус 090, отсчет идет…
Группа, в составе которой Ричардс вышел из лифта, сократилась до четырех человек. И новый зал ожидания заметно уменьшился в размерах. Аналогичные сокращения прошли и в других десятках. Из тех, кто провел ночь в казарме, осталось примерно сорок процентов. В половине пятого в зале появились последние, фамилии которых начинались с букв, замыкающих алфавит. В четыре служитель обнес всех с подносом, полным безвкусных сандвичей. Ричардс взял два и жевал их, слушая парня по фамилии Реттенмунд, который потчевал его и сидящих рядом похабными анекдотами. Знал он их, похоже, несметное множество.
Когда наконец собрались все, кто прошел очередной этап отбора, их затолкали в лифт и подняли на пятый этаж. На этот раз Корпорация предоставила к их услугам большую общую комнату, общий туалет и спальню с двухъярусными койками. Им также сказали, что в кафетерии, расположенном чуть дальше по коридору, их ждут в семь часов.
Ричардс посидел несколько минут, а потом направился к копу, что стоял у двери, через которую они вошли в их новое жилище.
– Тут есть телефон, приятель?
По правде сказать, он не ожидал, что ему могут разрешить позвонить, но коп молча указал на коридор.
Ричардс притворил дверь, выглянул. Точно, телефон‑автомат.
Он вновь посмотрел на копа:
– Слушай, если ты одолжишь мне пятьдесят центов, я…
– Отвали, гнида.
Ричардс сдержался.
– Я хочу позвонить жене. Наш ребенок болен. Ради Бога, встань на мое место.
Коп расхохотался отрывистым, лающим смехом:
– Все вы одинаковые. Каждый день рассказываете мне басни. Особенно занятные на Рождество и День матери.
– Сволочь, – процедил Ричардс, и что‑то в выражении его глаз и развороте плеч заставило копа уставиться в стену. – Или ты сам не женат? Неужели тебе не случалось остаться без гроша и занимать деньги, как бы тебя из‑за этого ни мутило?
Коп неожиданно сунул руку в карман, достал пригоршню пластиковых монет. Выхватил два новых четвертака, остальные сунул в карман, свободной рукой схватил Ричардса за грудки.
– Если скажешь кому, что сумел разжалобить Чарли Грейди, я вышибу твои чертовы мозги, слизняк.
– Спасибо, – ровным голосом поблагодарил его Ричардс. – За ссуду.
Чарли Грейди рассмеялся и отпустил его. Ричардс прошел в коридор, снял трубку, бросил монеты в щель. Они упали на дно копилки, и поначалу ничего не изменилось (Господи, неужели все зазря), но потом послышался длинный гудок. Он набрал номер пятого этажа – телефон стоял в коридоре – в надежде, что трубку возьмет не эта сука Дженнер. Узнав его голос, она бы непременно ответила, что он не туда попал, и бросила бы трубку.
После шести гудков он услышал незнакомый голос:
– Алло?
– Я хочу поговорить с Шейлой Ричардс из квартиры пять‑си.
– Я думаю, ее нет. – В голосе слышалось порицание. – Она, видите ли, гуляет по панели. У них болеет ребенок, а муж и не чухнется.
– Просто постучите в дверь, – просипел он.
– Одну минуту.
Трубка ударилась о стенку, обладательница незнакомого голоса просто бросила ее, потом послышались глухие удары и крики: «Телефон! Вас к телефону, миссис Ричардс».
Полминуты спустя незнакомый голос вновь заговорил в трубку:
– Ее нет. Слышно, как плачет ребенок, но ее нет. Как я и говорила, ловит момент. – В трубке послышалось хихиканье.
– Напишите ей записку. Если придется, на стене.
– Нет карандаша. Я кладу трубку. Пока.
– Подождите! – запаниковал Ричардс.
– Я… минуточку, – разочарованно добавил голос. – Она поднимается по лестнице.
Ричардс привалился к стене: ноги не держали. Мгновение спустя он услышал голос Шейлы, запыхавшийся, немного испуганный.
– Алло?
– Шейла. – Он закрыл глаза.
– Бен, Бен, это ты? У тебя все в порядке?
– Да. Все хорошо. Кэти. Как…
– Так же. Температура немного упала, но в легких все хрипит. Бен, мне кажется, у нее там мокрота. Вдруг это пневмония?
– Все образуется. Все образуется.
– Я… – Пауза, долгая пауза. – Я не хотела оставлять ее одну, но пришлось. Бен, утром я дала двоим. Выхода не было. Но я купила ей лекарства. Хорошие лекарства. – В голосе звучало страдание.
– Дерьмо это, а не лекарства, – возразил он. – Слушай, Шейла, кончай с этим. Пожалуйста. Я думаю, что меня взяли. Больше они никого не отбракуют, у них слишком много программ. Им нужно пушечное мясо. И по‑моему, они дают аванс. Миссис Апшоу…
– В черном она выглядела ужасно, – перебила его Шейла.
– Не важно. Оставайся с Кэти, Шейла. Больше никуда не ходи.
– Хорошо. Не пойду. – Но он не верил ее голосу. Скрестила ли ты пальцы, Шейла? – Я люблю тебя, Бен.
– И я лю…
– Три минуты истекают, – ворвался в трубку голос телефонистки. – Если хотите продолжить разговор, опустите один новый или три старых четвертака.
– Еще секунду! – проорал Ричардс. – Не отключай связь, паршивая сука. Ты…
Связь прервалась.
Он швырнул трубку, она ударилась о стену, потом закачалась на серебристом проводе, будто змея, которая кусает только раз, а потом умирает.
Кто‑то должен за это заплатить, тупо думал Ричардс, шагая к двери. Кто‑то должен.
…Минус 089, отсчет идет…
На пятом этаже их продержали до десяти утра, и Ричардс чуть не сошел с ума от злости, тревоги и раздражения. Но в конце концов появился сотрудник Корпорации Игр, молодой человек в обтягивающем комбинезоне, с женственными манерами, и пригласил всех в лифт. Их осталось чуть меньше трехсот: около шестидесяти человек ночью по‑тихому вывели из спальни. Среди них и парня с неисчерпаемым запасом похабных анекдотов.
Группами по пятьдесят человек их заводили в небольшую аудиторию на шестом этаже. Красный бархат сидений, подлокотники из настоящего дерева производили впечатление. Ричардс достал смятую пачку «Блэмс». Пепельниц, вмонтированных в подлокотники, он предпочел не замечать, стряхивая пепел на пол.