Она кивнула, и мы обошли камеру по широкой дуге. Нам совсем не хотелось проплавить дыру в трубе переходника.
Наконец мы добрались до круглого люка, ведущего в убежище и я постучала в маленькое круглое окно. В окошке появилось покрытое гарью лицо мужчины со слезящимися глазами. Скорее всего, это был бригадир смены, который зашел в убежище последним. Он поднял большой палец вверх, показывая, что все в порядке, я ответила тем же.
Мы с Сарой зашли внутрь трубы‑переходника и закрепили кольцевой переходник вокруг шлюзовой двери. Это как раз несложно, труба‑переходник сделана специально в расчете на подобные ситуации. Арун и Марси, по‑прежнему находившиеся в палатке, в свою очередь приложили дальний конец трубы к пластику и закрепили его на месте. Мы создали тоннель – выход для рабочих, находившихся в убежище, но на данную минуту он еще был заполнен непригодным для дыхания воздухом из сгоревшего помещения.
– Готовы к продувке? – крикнула Сара.
– Все готово! – отозвался Арун.
Находящиеся снаружи волонтеры прорезали в палатке отверстие, и дым из переходника устремился в коридор, но у команды уже были наготове вентиляторы и фильтры, чтобы не дать ядовитому воздуху распространиться дальше.
– Палатка открыта! Продувайте! – закричал нам Арун.
Мы с Сарой взглянули друг на друга, чтобы убедиться, что все готово, и одновременно открыли вентили на своих кислородных баллонах. Вырывающийся из баллонов газ погнал остатки дыма по тоннелю и в коридор. Вскоре тоннель заполнился пригодной для дыхания атмосферой. А на уровне Верхний Конрад 12 еще много дней будет попахивать гарью.
Мы попробовали вдохнуть и обе закашлялись, но все было не так уж плохо. Достаточно и того, что воздух уже не был токсичен. Убедившись, что воздух пригоден для дыхания и с рабочими ничего не случится, Сара повернула рукоять двери убежища.
Надо отдать им должное, рабочие покидали убежище по очереди, быстро и организованно. Мое уважение к Квинслендской фабрике возросло: они явно хорошо обучили своих сотрудников, как действовать при чрезвычайной ситуации.
– Первый, второй, третий. – Сара считала выходящих людей. Я, со своей стороны, тоже вела подсчет, чтобы никого не пропустить.
Когда Сара насчитала четырнадцать человек, я выкрикнула:
– Четырнадцать! Подтверждаю!
Сара заглянула в убежище:
– Людей нет!
– Людей нет! – откликнулась я.
Мы с Сарой направились к выходу из тоннеля вслед за тяжело дышащими, кашляющими рабочими.
– Отличная работа, – похвалил Боб. Остальные волонтеры надевали кислородные маски на пострадавших рабочих.
– Джаз, у нас трое пострадавших с ожогами второй степени, – сказал Боб. – Отвези их к доку Рассел. Остальные, уберите палатку и переходник в помещение фабрики и закройте противопожарную дверь.
Второй раз за этот день мне на моем «Триггере» пришлось исполнять роль «Скорой помощи».
Кислородные баллоны так и не взорвались, но помещение Квинслендской фабрики выгорело дотла. Жаль – они‑то как раз всегда относились к пожарной безопасности серьезно. За ними не числилось ни единого нарушения. Просто не повезло, это бывает. А теперь им придется отстраиваться заново.
Но их регулярные пожарные тренировки и отлично работающее убежище спасли много жизней. Фабрику можно построить заново, а вот людские жизни не вернешь. Так что они все равно остались в выигрыше.
Вечером я завернула в свою любимую пивнушку: паб Хартнелла.
Я уселась на привычное место – второе с конца бара. На первом раньше обычно сидел Дейл, но это все в прошлом.
«Хартнелл» – та еще дыра. Музыки нет, танцплощадки нет. Это просто барная стойка и несколько столов на кривых ножках. Единственной уступкой общественному мнению была шумопоглощающая пена на стенах. Билли отлично знал, что нужно посетителям его бара: выпивка и чтобы было спокойно. Сексом здесь и не пахло. В «Хартнелле» никто ни к кому не приставал. Те, кому хотелось найти партнера по‑быстрому, направлялись в ночные клубы Олдрина. В «Хартнелл» ходили пить. Любой напиток по вашему выбору, ежели выберете пиво.
Я предпочитала «Хартнелл» по нескольким причинам. Билли был приятный бармен, а главное – от моей конуры идти недалеко.
– Привет, детка, – встретил меня Билли. – Я слышал, ты сегодня как следует поработала на пожаре.
– Да, горела Квинслендская стеклянная фабрика. Я маленькая, так что попала в спасательную бригаду. Фабрике конец, но мы всех спасли.
– Отлично, тогда первый за мой счет, – Билли налил мне моего любимого немецкого восстановленного[11] пива. Туристы жалуются, что вкус у него дерьмовый, но я никогда в жизни ничего другого не пила, так что мне нормально. Когда‑нибудь придется купить себе банку настоящего немецкого пива, чтобы понять, чего же я лишена. Билли поставил передо мной бокал:
– Общество благодарит тебя за твою службу, детка.
– А что, я не откажусь. – Я схватила пиво и сделала большой глоток свежей холодной жидкости. – Спасибо!
Билли кивнул и пошел обслуживать другого посетителя в конце бара.
Я открыла сетевой браузер на Гизмо и задала поиск слова «ЗАФО». Гизмо предложил вариант с сокращенным испанским «zafar» – «отпускать». Но я что‑то сомневалась, что мистер Чжин из Гонконга привез с собой что‑то, названное по‑испански. К тому же, заглавные буквы наводили на мысль, что это может быть аббревиатура. Но что она означает?
Что бы это ни было, я не нашла никаких упоминаний в Сети, что определенно означало какую‑то тайну. Теперь мне всерьез захотелось выяснить, что же это была за коробка. Ну да, ну да, я страдаю от неуемного любопытства. Но в данный момент зацепок никаких не было, так что я мысленно отложила эту проблему на потом.
Есть у меня дурная привычка постоянно проверять свой банковский баланс, как будто чем чаще на него смотришь, тем быстрее он растет. Но очередной взгляд на экран только расстроил меня:
БАЛАНС: 11 916 g.
Всего‑навсего около 2,5 % от заветной цифры 426 022 жетона. Это то, что я хотела. То, в чем я нуждалась. Важнее этих денег не было ничего на свете.
Если бы мне удалось, наконец, вступить в эту чертову Гильдию РБП, мои доходы прилично выросли бы. За экскурсии платят большие деньги. Восемь туристов, 1500 g с каждого – вот уже 12 000 за тур. Точнее, 10 800 после уплаты Гильдии полагающихся им 10 %.
В неделю можно провести две экскурсии, больше Гильдия не разрешает: их всерьез беспокоит уровень облучения, которому подвергаются их сотрудники на поверхности.
Я бы зарабатывала больше 85 000 жетонов в месяц только на экскурсиях. К тому же, я бы постаралась получить работу по обработке грузовых зондов. Это специалисты РБП, которые доставляют капсулы к Грузовому шлюзу и разгружают их. И тогда у меня был бы доступ к грузам прежде, чем Накоши проведет инспекцию. Я могла бы протащить контрабанду сразу или отложить в сторонку и тихонько выбраться на поверхность ночью, чтобы забрать груз. Там уже можно было бы прикинуть, какой вариант лучше работает, но в любом случае я могла бы больше не платить Накоши.
Я бы продолжала жить в нищенских условиях, пока не скопила бы нужную сумму. А если судить по моим обычным расходам, мне понадобилось бы полгода. Может, даже месяцев пять.
При моей нынешней зарплате курьера плюс левые доходы от контрабанды, достичь желанной цели я могла бы примерно к концу жизни.
Черт, вот досада, что я провалила этот распроклятый экзамен!
После достижения заветной цифры в 416 922 жетона я бы продолжала зарабатывать кучу денег. Можно было бы позволить себе приличное жилье. Моя мерзкая конура стоит восемь тысяч в месяц, но в этом гробу нельзя даже встать. И еще я хотела, чтобы у меня был мой собственный туалет. Вроде бы мелочь, но на самом деле это не так. Я это поняла, в сотый раз топая в ночной рубашке по общим коридорам просто потому, что приспичило среди ночи.
Тысяч за пятьдесят в месяц – а это вполне укладывалось бы в мои доходы – я могла бы снять кондо в куполе Бина: квартирку с гостиной, спальней, туалетом и даже душем. И можно было бы забыть про общественные туалеты. Может, удалось бы даже заполучить кухонный уголок. Не полноценную кухню – это жутко дорого да и кухня должна находиться в отдельной комнате, специально оборудованной против пожара. Но в кухонном уголке разрешено устанавливать специальные конфорки, которые нагреваются до 80 градусов по Цельсию, и 500‑ваттные микроволновки.
Я тряхнула головой, прогоняя мечты. Может, когда‑нибудь это станет реальностью.
Разочарование на моем лице, судя по всему, видно было даже с другого конца бара. Билли направился ко мне:
– Эй, Джаз, ты чего такая мрачная?
– Деньги, – ответила я. – Которых вечно не хватает.
– И не говори, подруга, – Билли заговорщицки наклонился ко мне. – Слушай, помнишь, ты как‑то доставляла мне чистый этанол?
– Конечно помню.
Уступая базисным потребностям человеческой натуры, Артемида позволяет ввозить алкоголь, хотя это и горючее вещество. Но ввоз чистого этилового спирта запрещен категорически в связи с его невероятной горючестью. Я протащила его в Артемиду своим обычным способом и надбавила только 20 % к цене – это моя ставка для друзей и родни.
Билли осторожно оглянулся по сторонам, но пара сидевших неподалеку завсегдатаев нами не интересовалась, а других посетителей в баре не было:
– Я тебе сейчас кое‑что покажу…
Билли протянул руку, достал из‑под стойки бутылку с коричневой жидкостью и налил стопку:
– Ну‑ка, попробуй.
От этой штуки за метр несло спиртягой:
– А что это такое?
– Виски «Боумор». Односолодовый, 15 лет выдержки. Попробуй, я угощаю.
Кто я такая, чтобы отказываться от дармовой выпивки. Я сделала глоток. И тут же выплюнула эту дрянь обратно. Вот гадость, как будто горящее дерьмо в стакане развели.
– Что, совсем плохо? – спросил Билли.
Я откашлялась и вытерла рот:
– Это точно не виски.
Билли хмуро поглядел на бутылку:
– Хмм, знаешь, я попросил одного чувака на Земле выпарить и прислать мне экстракт, а я уже здесь добавил воду и спирт. По идее, вкус должен быть тот же самый.
– Вкус совсем не тот же самый, – просипела я.
– Может, ты просто не привыкла к виски…
– Билли, как по мне, моча и то вкуснее.
– Черт возьми, – Билли убрал бутылку. – Буду продолжать работать над вкусом.
Я хлебнула пива, чтобы избавиться от гнусного ощущения во рту.
Мой Гизмо запищал. Пришло сообщение от Тронда: «Ты свободна сегодня вечером? Можешь забежать ко мне домой?»
Вот досада, а я только что принялась за пиво. Я напечатала ответ: «Уже поздно. Может, потом?»
«Лучше бы сегодня».
«Я только села пообедать…»
«Обед допьешь потом. Обещаю, не пожалеешь»
Еще и насмехается, понимаете ли.
– Кажется, мне надо бежать, – сказала я Билли.
– Да ты что! Ты ж выпила всего одну пинту[12], – изумился Билли.
– Неотложные дела. – Я протянула ему свой Гизмо.
Билли поднес его к кассе:
– Всего одна пинта. Меньше ты еще никогда у меня не тратила.
– Ничего, в другой раз наверстаю.
Проведя оплату, Билли вернул мне Гизмо (я давным‑давно запрограммировала Гизмо принимать запрос платежа от Хартнелла без дополнительной верификации). Я сунула прибор в карман и направилась к выходу. Прочие посетители не обратили на меня ни малейшего внимания. Вот за это я «Хартнелл» и люблю.
Ирина открыла дверь и уставилась на меня с такой неприязнью, как будто я только что нассала ей в борщ. Как обычно, она не собиралась впускать меня, пока я не скажу, зачем пришла.
– Привет, я Джаз Башара, – сказала я. – Мы встречались уже раз сто, не меньше. Тронд попросил меня зайти по делу.
В этот раз она провела меня ко входу в столовую, где в воздухе стоял потрясающе вкусный запах. Что‑то мясное, подумала я. Ростбиф? Настоящий деликатес, учитывая, что до ближайшей коровы 400 000 километров.
Заглянув в комнату, я увидела Тронда, тянущего какой‑то напиток из маленькой рюмки. Он был в своем обычном халате и беседовал с кем‑то, сидящим через стол от него. Собеседника я не видела.
Дочь Тронда Лене сидела рядом с ним и с обожанием смотрела на отца. Обычно шестнадцатилетние подростки ненавидят своих родителей. Я в свои шестнадцать была просто колоссальной головной болью для отца (сейчас я перешла в категорию «общее разочарование»). Но Лене явно боготворила отца.
Она заметила меня и помахала:
– Джаз, привет!
Тронд знаком пригласил меня войти:
– Джаз, заходи, заходи! Ты знакома с Администратором?
Я вошла в комнату и… оп‑пачки! Да это же Администратор Нгуги собственной персоной! Запросто сидящая за столом напротив Тронда.
Если коротко, то Фиделис Нгуги – причина существования Артемиды. В бытность свою министром финансов Кении она лично создала с нуля всю космическую индустрию страны. У Кении был один‑единственный ресурс, который страна могла предложить компаниям, занимающимся освоением космоса: экватор. Благодаря вращению Земли запуск ракеты с экватора позволял экономить топливо. Но Нгуги поняла, что в ее распоряжении есть и другой ресурс: политика страны в отношении космических запусков. Западные страны практически задушили космическую индустрию огромным количеством запретов и ограничений. А Нгуги сказала: «К черту все это! А что, если мы дадим им свободу?»